Александр Ломтев - Ёжики кричат
Александр Ломтев - Ёжики кричат краткое содержание
Александр Ломтев
Ёжики кричат
Из цикла «Ичкериада»
Однажды в Грозном
Дом был разбит, искорёжен, раскурочен. Выше пятого этажа от него остался лишь скелет, и через окна просвечивало небо. И всё же в нём теплилась жизнь. На втором этаже, на балконе — цветы в горшочках, цветастый ковёр на перилах, на высоком столике самовар. У самовара русский седенький старичок — сидит, пьёт из блюдечка чай и смотрит вниз. Разглядывая эту невероятную картину, я едва не грохнулся на груду кирпичей и торчащую из неё арматуру.
— Аккуратней, корреспондент! — придержал меня за рукав майор в набитой автоматными магазинами и гранатами «разгрузке», — так недолго и шею свернуть.
— Здэся, здэся! — махнула нам от подъезда полная чеченка в тёмных одеждах и чёрном платке, — здэся она.
Бабушка лежала на покосившемся козырьке над подъездом, и сразу было понятно, что упала она с пятого этажа, из окна с белыми тюлевыми шторами, которые, свисая из оконного проёма, слегка колыхались под ветром.
Милиционер-чеченец выбрался из окна подъезда на козырёк и склонился над мёртвой старушкой, а мы с майором и его бойцами начали осторожно подниматься на пятый этаж. Жилой на площадке оказалась лишь одна квартира. Двери остальных трёх были выломаны, а изнутри доносился нежилой запах плесени и тления.
В квартире, если не смотреть в окно, где торчали остовы домов на противоположной стороне улицы, не было ничего примечательного. Диван, круглый стол, сервант, какие-то фарфоровые безделушки и вязаные салфетки. Чисто, аккуратно и бедно. Ничем не отличалось от жилища какой-нибудь одинокой пенсионерки, скажем, в Арзамасе. Догнавший нас милиционер, бегло оглядев квартиру, сказал, вопросительно глядя на майора:
— Следов взлома и борьбы нету.
Потом подошёл к столу. На столе лежал листок бумаги, исписанный мелким корявым почерком. Сначала листок прочитал майор, потом чеченский милиционер. Потом майор протянул листок мне:
— На, читай, корреспондент. Я едва разобрал почерк:
«Главному Имаму и Прокурору Чеченской социалистической республики, и копия президенту нашей России В. В. Путину
Заявление
Уважаемый товарищ Имам!
Мы живём на пятом этаже в г. Грозный. Без сына, но с внучкой. И вот ни с того, ни с сего с нами перестали здороваться. Я по этому поводу высказалась на кухне не лестно (на кухне, так как у нас всё прослушивается), но они это услышали, и это у них было запланировано. А всё это разработал неизвестный мне по кличке „Большой Человек“. Всё это делалось, чтобы сжить меня со свету и завладеть моей квартирой и всем. И всё это делалось так, что б ни кто не видел и не слышал. И у меня за спиной хрюкали, а я не мусульманка и вообще не верующая, я ветеран Отечественной Войны. А последние пять — шесть лет стуки над головой. День и ночь без перерыва. И они на протяжении многих лет уводят мою внучку неизвестно зачем и неизвестно куда, а я не сплю ночи, переживаю. С этой помощью Большой Человек заставлял меня говорить, что говорить кому говорить, зачем мне никто не объяснил.
Внучка решила, что это связано со мной и пришла домой и стала драться со мной, говоря что защищает Большого Человека. А я не права. И они неопытную ещё несовершеннолетнюю девочку затянули в грязную историю. Её научили курить, не приходить домой, свели с неблагополучной компанией. Подтверждением тому служит: один друг повесился, другого убили (она говорила, что это её друзья), её сделали нескромной в полном смысле этого слова. И ещё стуки. Я на кухню — стук, я в ванную — стук, я лягу на кровати — стук над головой, поменяю место — стук над головой. В результате при помощи отсутствия внучки по ночам и без конечных стуков и в результате без сонных ночей мне растерзали нервную систему, подорвали здоровье и искалечили последние годы жизни.
Возможно мои ноги отяжелели из-за того, что я не систематически лечу атеросклероз, я постараюсь это проверить. Да и уже проверила. Когда я пила луковый сок с мёдом, который я заменяла сахаром, если он был, то ноги мои стали согреваться и стало лучше (легче) ходить.
Всё это использует в своих целях Большой Человек, о чём мне сказали, когда приходили за внучкой. При помощи обмана и издевательств БЧ и его соратники обмывают свои грязные шкуры. Мне 80 лет, я инвалид Отечественной войны, я имею право на спокойную жизнь.
Продолжаю про внучку. Когда она училась в 11 классе, она ходила на подготовительные курсы по математике для поступления в вуз. А бандиты забирали у неё деньги и заставляли её врать.
Этот Большой Человек и всё его кубло его соратников — очень опасные люди и ни где от них нет спасения, и все соседи это знают и поэтому не здороваются со мной и только по ночам дают мне хлеб и сахар.
Он знает где его кубло держит мою внучку и только высшая власть может всё это прекратить и дать мне дожить спокойно старость. И с внучкой. Уж раз нельзя с сыном. Прошу мне помочь и выполнить мою просьбу.
Уважаемые товарищи Иммам и Прокурор! Письмо не подписываю по известным причинам.
Вся надежда только на Вас!»
Мы оставили милиционера в квартире дописывать свой протокол, а сами спустились во двор, где у подъезда собралась небольшая толпичка народа. Бабушку уже сняли с козырька, положили на носилки и прикрыли белой простынёй. Полная чеченка рассказала:
— Ещё когда правил Дудаев, ещё дом был цел. Все ещё жили, правда, из русских только две семьи остался — на втором Иваныч, у него никого нет, и вот на пятом бабушка, его сын и вот внучка. Ночью к ним пришли, сына убили, а внучку прямо на глазах у бабушки из… обесчестили и увезли куда-то. Потом бабушку увезла милиция, милиция ходила по подъезду, расспрашивала, но никто ж ничего не видел… А через месяц бабушка вернулась. Мы ему помогали, хлеба давали, она лук в баночках сажал, гуманитарку иногда привозили… За ней приезжали, чтоб в Россию увезти, да она не поехала, говорит, буду внучку дожидаться…
БТР дёрнулся и, набирая скорость, покатил по улице мимо серых декораций к фильму «Сталинградская битва», мимо сгоревших и поваленных деревьев, лихо уворачиваясь от снарядных выбоин в асфальте. Я оглянулся и, увидев белые занавески на пятом этаже удалявшегося дома, совершенно глупо подумал: как же она их стирала-то в таких условиях…
Теракт
Ночь. Печальная луна сквозь чёрные ветви раскидистого дерева внимательно смотрела на двоих, скорчившихся в небольшом овражке на куче валежника. Они пробрались на окраину Посёлка ещё засветло и теперь дожидались, когда совсем стемнеет и погаснут огни в ближайших домах. Пожилой был одет пёстро, но тепло и добротно, на втором — молодом ещё совсем пареньке — новенькая камуфляжная форма, чёрная вязаная шапочка с зелёной полосой, высокие армейские ботинки. Он то и дело с нескрываемым удовольствием трогал портупею, скашивал карие глаза на большой армейский нож в серых пластиковых ножнах, на ребристый отблеск гранат на поясе.
Бородатый, мерно покачиваясь, говорил:
— Всё из-за того, что забыли обычаи предков. Из-за того, что забыли Аллаха, жениться и замуж за русских выходить стали, перестали уважать старых… Вот сейчас — пост, а что ты делаешь, кушаешь днём, пиво пил! Называют себя правоверными, а сами сало едят, тьфу!.
— Дядя Арби, разве дело в посте…
— Молчи и слушай. Пост для правоверного — свят. Нет поста — нет веры! Пост — долг, пост — твоё благочестие. Во время поста ни есть, ни пить, ни курить, ни к женщине подходить нельзя.
— Дядя Арби, так ведь война же, до поста ли. Поесть бы сытно. Да в живых остаться. Да в руки федералов не попасть…
— Молчи и слушай. Именно в военное время и необходим пост. Именно сейчас и надо поститься. Всё время, чтобы тело не мешало духу.
— Что же Аллах не помогает нам? Сколько лет русских прогнать не можем.
— Молчи и слушай. Богохульствуем, лжём, за деньгами гоняемся! Один раз соврал — и словно не постился…
Пожилой замолчал и обернулся на огни Посёлка. Там залаяли собаки, натужно загудел невидимый двигатель, по домам, заборам и деревьям пролетел свет фар.
— Коробочка пошла, — совсем другим тоном пробормотал бородатый. — Куда бы это в ночь, спецоперация, что ли?
— Это не коробочка, — возразил молодой, — это восьмиколёсный. А правда, что позавчера Ахмет в Аргуне восьмиколёсный в ромашку превратил?
— Правда. Два двухсотых и семь трёхсотых. Ну и у Ахмета один убыл в санаторий.
— Один трёхсотый — это ничего.
— Да…
Заметно похолодало. Огни в Посёлке гасли один за другим, стих лай, и на округу опустилась полночная тишина. На синем снегу чётко чернели тени, пар от дыхания уходил в темноту невесомыми облачками. Тот, что моложе, завозился на валежнике и спросил:
