Михаил Левитин - Лжесвидетель
Обзор книги Михаил Левитин - Лжесвидетель
Михаил Левитин
Лжесвидетель
Повесть-небылица
Часть первая
ХЛОПОТЫ РЕЙХА
Я, наверное, все-таки оборотень, у меня есть такое чувство.
Оборотни, они ласковые.
Автор
И еще он вспомнил крокодильчиков. Они лежали друг на друге, как гора слипшегося мармелада. Такие узорные фигурчатые крокодильчики. Их хотелось съесть. Но только
Эйх^1 протянул руку к аквариуму, как был остановлен грозным окликом отца: «Не сметь!»
До сих пор он огорчался, что так и не попробовал вкусного крокодильчика.
Там на острове, что так страстно притягивал его воображение, крокодильчики, несомненно, были, но какие! Сами охотники, способные сожрать любого. А тогда, в детстве, они были маленькие, беспомощные, распластанные.
Эйх облизнулся. Ему по-настоящему захотелось есть. До обеденного времени оставалось полтора часа. Все улизнули куда-то.
Он знал в этой комнате всё до пылинки. Мало того, ему было известно, в каком месте лежит эта пылинка и как она лежит.
Эйх не любил порядок. И тщательно скрывал от сослуживцев этот свой недостаток. Порядок был во всем, даже в их глазах. Взгляды казались огромной панорамой порядка, чем-то вроде летящей навстречу тебе снежной равнины, над которой ты тоже летишь, прыгнув с еще большей горы порядка, высоченной вершины чужого интеллекта, какого-то уже совсем великого Порядка, летишь, прижав уши как заяц, под наклоном, втянув голову в плечи, чуть-чуть вздернув лыжи, ты летишь, снег сверкает, ты должен приземлиться там, где кончится это сверканье и не помешает тебе. Близко, близко, близко! Награда! Награда! Перед самой землей ты еще раз, но уже сам, на одну секунду делаешь рывок вверх, не для того, чтобы снова лететь, а чтобы не шмякнуться, вздымая снег, и – что называется – приземлиться. И ты приземляешься.
Ты – Эйх, ты – чемпион, ты – герой.
Эйх вздохнул. Он терпеть не мог лыж. Но занимался ими, как все в СС, для порядка.
Так что это за остров, черт побери, где жили крокодильчики, и в каком месте Индийского океана он находится?
Эйх еще раз наклонился над картой. Африка, Африка. Четыреста километров от Африки, как туда добираться?
Сумасшедшие евреи, когда-нибудь они сами выроют себе могилу! Он вспомнил Герцля.^2 «Ну если не удастся с Палестиной, пусть хоть какой-нибудь остров, Мадагаскар, например. Мы способны собрать деньги и купить у Франции этот остров, главное – создать собственное государство».
Это из выступления на Еврейском конгрессе.
Хитрющие же эти евреи – собственное государство – а вот на тебе, тоже попадают впросак. При чем тут этот остров, кто бы им его отдал, и есть ли там хоть какая-то возможность жить среди крокодилов?
Кажется, на том же конгрессе эту идею и забодали. Что это за сионист, которому нужна страна вдали от Сиона? В Палестине, что называется, хоть стены помогают, а что может возникнуть на этом острове, и захочет ли туда наведаться их еврейский Бог?
Умные люди, а способны так заблуждаться. Но это же и их дело. Зачем, зачем был нужен Герцлю именно этот остров? Случайно? Евреи ничего не делают случайно.
Эйх даже зажмурился в попытке представить – какого преимущества ждут евреи, окажись они на Мадагаскаре.
Возделывать эту строптивую землю, воевать с туземцами? Договориться с ними не удастся – по слухам они воинственны. На острове не раз побывали пираты и, несомненно, разбавили своей кровью их кровь. На что надеялся этот Герцль, когда предлагал? В чем выгода, ведь евреи не могут без выгоды? Это же самоистребление – война с туземцами – какие из евреев солдаты? Возделывание земель – какие из евреев землепашцы? А климат, климат и главное – изоляция от Европы, цивилизации, там, где они сильны и способны обогатиться. Пока они еще построят корабли – какие из евреев корабелы?
Может быть, они что-то знают об этом острове, чего не знают остальные, что-то разведали, выведали, а? Ведь не настолько же им надоели ненавистники, чтобы все бросить и ехать?
Тут нужна не его голова. Но советоваться ни с кем не хотелось.
Перехватят идею, выдадут за свою. А ведь есть какая-то прелесть, чтобы изложить фюреру всё на бумаге, осторожно, как не его соображение, а сугубо еврейское, и предложить рассмотреть, если нет, конечно, со стороны евреев подвоха, рассмотреть как окончательное решение еврейского вопроса.
По собственному их выбору, собственному их почину помочь великому переселению и, когда оно состоится, облегченно вздохнуть.
Остров неожиданно сложился перед ним из цветных кубиков, искрящихся на солнце. Ох и отблагодарят же его эти евреи, они умеют быть благодарными. Небольшая сумма в банке на его имя, тысяч так… зачем тысяч? Евреи – благодарный народ.
Теперь надо было решить, если он на самом деле решится, представить эту идею как результат работы всего отдела или как свою личную.
Он вспомнил физиономии тех, кто только что вышел из комнаты и сейчас вернется. Визлицени.^3 Не лучшее лицо. Хотя и с признаками какой-то усталой значительности. Обдаст презрением. Зарубит на корню.
Хаген.^4 Это уже совсем невозможно, каждая чужая мысль начинает казаться ему своей, заверещит, обложит вариантами.
Эйх машинально прикоснулся к виску, представив этот крик.
И потом, не стоит рисковать репутацией этих неплохих людей, если проект вызовет гнев фюрера. Идея уж больно сомнительна, хорошо только, что предложили сами же евреи.
А что делать, что делать, если его отдел вот уже три года бьется над решением этого проклятого еврейского вопроса, который так гнетет фюрера?
Фюрер уже устал убеждать мир, что евреям надо помочь – переселить их в одно подходящее место, отделить от остального, не испытывающего к ним любви человечества, пусть размножаются, пусть решают серьезные вопросы, пишут мемуары – древний народ – создают труды по экономике, им есть чем поделиться с миром, пусть освободятся, наконец, от этого позорного ярма ненависти своих соседей-инородцев. Что делать, если фюрер так любит евреев, что не успокоится, пока не решит их судьбу?
Фюрер любит евреев. Следует признать, что он любит их больше, чем они его.
Эйх был уверен, что евреи – вздорный, привередливый народ, сколько ни делай им добра, все равно заподозрят в каком-то злом умысле и начнут препираться. Да стоит ли вообще возбуждать эту старую возню с
Мадагаскаром? Ну сболтнул Герцль, а, может быть, они хотели спровоцировать другие государства, чтобы им все-таки отдали
Палестину, а если нет, они отторгнут что-то, уж совсем им не принадлежащее. А, может быть, хотели столкнуть англичан с французами? Палестина подмандатна Англии, Мадагаскар – Франции.
Они хитрющие, эти евреи, борьба за жизнь сделала их методы изощренными.
«Черт бы их побрал, – подумал Эйх. – Не люблю».
Казалось, когда не вникаешь – пусть себе живут. А начнешь вникать…
Может, оставить в покое крокодильчиков? Евреи – такой народ, что и крокодильчиков всех перестреляют.
Эйх рассмеялся. Зрелище борьбы подросших рептилий с евреями почему-то развеселило его.
– Вот спектакль, вот спектакль, – смеялся он. – Взглянуть бы!
А ведь, если фюреру понравится, инспекционная поездка обеспечена.
То, что он успеет предупредить крокодильчиков, может быть, даже посоветовать кое-что, вдохновило его.
«Подам записку в канцелярию рейхсфюрера, – подумал он, – а там будь что будет».
Я сам выбираю место, где жить. А неприкаянность моя – мнимая. Можно и на островах, но руки и ноги мои пришиты не как у островитянина.
Раньше я хотел жить в Праге. Даже готовился там умереть. Просыпался ночью и думал: «Я – пражанин, я родился под крышами Праги».
Я даже попробовал полюбить пражанку. У нее были очень толстые ноги.
Это никак не вязалось с Прагой.
И еще она говорила, что в детстве готовилась стать фигуристкой. Я закрывал глаза, но представить ее на льду не мог.
Она приходила ко мне в гостиницу и говорила, говорила.
Это она рассказала мне, что бежала в спортивный зал с коньками под мышкой и, подняв голову, удивилась, что на крышах – автоматчики, на крышах Праги.
Я стал смотреть на нее с уважением, но не полюбил.
Сильный мрачный человек из нашей группы попытался ее утешить, осетин, с лицом, изрытым оспой. У него получилось. Утешал он не лаской, а властностью.
Моя девушка, не став моей, стала его девушкой. Она была довольна.
Я смотрел на ее надменное лицо и думал: «Города берут нахрапом».
Прага же осталась неприступной. Никто не принесет зеваке ключ от города.
Есть чиновники, обожающие выдавать дома государственные тайны.
Гер^5 был первым среди них.
Он не обозначал информацию аккуратно. Он бурчал информацию. Но сведущему в секретных делах человеку все становилось понятно.
– Курорт, понимаете, – услышала фрау Гер,^6 проходя по галерее мимо мужа, не пожелавшего сказать ей «доброе утро».
И потом уже на выдохе где-то из кабинета:
