Джиллиан Ларкин - Стервы
Обзор книги Джиллиан Ларкин - Стервы
Джиллиан Ларкин
Стервы
Посвящается Беверли и Венди, двум самым замечательным современным бунтаркам: вас никому не переплюнуть
Все персонажи данного произведения — за исключением некоторых общеизвестных исторических личностей — являются вымышленными и должны восприниматься как таковые. В тех случаях, когда изображаются реальные исторические личности, связанные с ними описания и диалоги также являются вымышленными и никоим образом не выходят за рамки художественного характера данного произведения. Во всех прочих случаях сходство персонажей с реальными лицами, ныне живущими или уже покойными, — не более чем случайное совпадение.
Благодарности
Если девочка танцует, ей обязательно нужны партнеры, и у меня были одни из лучших. Благодарю Теда Мэлауера и Майкла Стирнса из «Инкхаус», и Кристу Витолу, Барбару Перрис, Триш Парселл, и всю замечательную компанию из «Делакорт Пресс» и «Рендом Хаус Чилдренс Букс». Особая благодарность Чипу Гибсону, Беверли Горовиц и Венди Лоджиа за веру с самого начала, вы все просто невероятные.
Пролог
Что-то не хотелось ей сегодня вечером надевать подвязку. Ниспадающее невесомыми складками сверкающее платье, унизанное золотыми бусинками, едва закрывало то место, где заканчивался тончайший прозрачный чулок-паутинка и начиналось обнаженное бедро.
В двухцветные полуоткрытые туфельки сначала проскользнула правая ножка, затем — левая. Черные ремешки, туго стянутые серебряными пряжками, крест-накрест перехватили стопу у подъема.
Из горы всевозможных «боевых средств», устилающих туалетный столик, она тщательно отобрала наиболее действенное оружие — красную «вампирскую» помаду, которая не смазывается при поцелуях, серебряную пудреницу, черепаховый гребень, инкрустированный слоновой костью портсигар. Весь этот набор перекочевал в золотую сумку-сеточку.
Внимательно оглядела себя в зеркале. Все было по высшему разряду: зеленые глаза мягко светятся, нарумяненные скулы в меру выделяются, четко очерченные губы выглядят пухлыми. Даже сама ее кожа в этот вечер излучала какое-то загадочное сияние.
Уже роняя последнюю капельку духов на изгиб шеи — там, где с нежной кожей соприкасался блестящий завитой локон, — она решила, что подвязка все же необходима. Да, необходима, и никак иначе.
И, прежде чем защелкнуть сумочку, добавила к своему арсеналу маленький черный пистолет.
Вот теперь она была готова ко всему.
Часть первая
«Тихий» бар
Вся жизнь вертится вокруг единственной фразы: «Я люблю тебя».
Ф. Скотт Фицджеральд. Прибрежный пират («Сэтердей ивнинг пост», 29 мая 1920 года)1. Глория
Вход находился именно там, где им и объясняли: не доходя до потрескавшейся вывески «Похоронное бюро Малоера», между ателье мод и парикмахерской. Они прошли через заржавленные ворота и спустились вниз по одиннадцати скрипучим ступенькам и постучали ровно три раза. В наглухо заколоченной двери приоткрылось узенькое как щель окошко.
— Пароль знаешь, куколка? — подмигнул им темно-карий глаз.
Глория открыла было рот и тут же застыла. Этот момент она много раз репетировала перед зеркалом в спальне, проговаривала заветный пароль, открывающий двери в самый крутой во всем Чикаго «тихий» бар[1]. И что с того, что она впервые в жизни тайком улизнула из дому, солгала при этом родителям и оказалась одна в городе? Уж не говоря о том, что ее платье (только вчера купленное) было таким коротким, что хватит одного хорошего порыва ветра — хлоп! — и она превратится из богатой сумасбродки, которая ищет приключений, в некое подобие стриптизерши.
— Ну, не молчи, я ж не буду ждать всю ночь! — рявкнул Глаз.
На верхней губе у нее проступили бисеринки пота. Казалось, она физически ощущает, как пот размывает старательно наложенный макияж и прочерчивает дорожки в тонком слое пудры.
— Ой!
— Ну, давай же, говори! — ткнул ее локтем в бок Маркус, лучший друг, взявший сегодня на себя роль ее сообщника и непременного в таких местах спутника.
Глория сделала глубокий вдох: сейчас или никогда!
— Иш кабиббл?[2]
— Неправильно. А теперь давай катись отсюда!
Сказав это, Глаз окончательно исчез.
— Ты, должно быть, просто разыграл меня, — набросилась Глория на Маркуса, сердито сверкая глазами.
— Но в последний раз, когда я сюда приходил, пароль был «иш кабиббл»! — оправдывался тот.
Синеватая полутьма, особенно здесь, на нижней ступеньке лестницы, смягчала резкие черты его лица, характерные для «золотой молодежи»: острые скулы и подбородок, не сходившую с губ самодовольную усмешку. Он казался вполне надежным. Заслуживающим доверия. Такой был способен вскружить не одну голову.
Глория понимала, отчего это девчонки вешаются ему на шею. Однако ее собственные отношения с Маркусом на три четверти были отношениями сестры и брата, и лишь одну четверть составляло некоторое сексуальное влечение — такую пропорцию следует считать здоровой и нормальной в любой дружбе мужчины и женщины.
— Ты сюда приходил… постой, я подсчитаю… раз… раз. Один раз. Верно, ты приходил сюда только однажды, Маркус. И то лишь потому, что заплатил своему дружку Фредди, чтобы он взял тебя с собой.
— Ну, ладно, я все же был там внутри. — И Маркус со вздохом скрестил руки на груди. — Давай я отвезу тебя домой.
Домой? Да, всего несколько миль — сущие пустяки, если ехать на автомобиле, но Глории казалось, что до дома несколько тысяч миль. Великолепный «мерседес» отца (взятый тайком из гаража, когда шофер отправился спать) словно манил ее, сверкая в свете уличных фонарей. Наверное, ей действительно надо было просто взять и вернуться на такую знакомую улицу Астор-стрит, окаймленную деревьями, — тихую, спокойную и до невозможности скучную. К часу ночи она преспокойно могла проскользнуть в свою спальню и даже успеть бегло просмотреть несколько билетов к завтрашнему экзамену по истории Европы. Но разве не этого вечно ждут от нее все окружающие? И она, как послушная девочка, будет всегда выбирать только то, что безопасно?
Нет, сейчас она просто не могла уйти — ведь только одна дверь отделяла ее от того, чтобы совершить первый и единственный в жизни бунтарский поступок. Она уже пришла сюда, теперь надо только пробиться внутрь.
Глория снова забарабанила в дверь. Окошко приоткрылось чуть-чуть.
— Снова ты? Классная у тебя фигура, детка, но если ты сию же минуту не отправишься домой к папочке, я позову охранников…
— Минутку. Я прошу только об одном — дайте мне подсказку, одну-единственную. — Она надула накрашенные яркой, клубничного цвета помадой губы, потому что… ну, в кино это всегда помогало. — Если я угадаю с первой попытки — значит, мы проходим. А если нет, мы исчезаем.
Глаз прищурился угрожающе.
— Ты что же думаешь, здесь что-то вроде вечеринки, где играют в «угадайку»?
— Вот уж, право, не знаю, — холодно ответила Глория. Она слышала, как внутри заиграл оркестр и на улицу полились приглушенные мелодии джаза. — На вечеринки я не хожу. А игры приберегаю для мужчин.
— А этот, — Глаз взглянул на Маркуса, — вроде как настоящий громила? А что, разве нет?
— Гло, ты послушай! Это я громила? Ха-ха! — Маркус рассмеялся во все горло.
— Добрó. — Глаз закатился вверх. — Вот тебе подсказка: это неприличное действие, для которого ты еще слишком молода.
— Легко, — подпрыгнул Маркус. — Это…
— Ответить должна девушка, иначе я эту дверь закрою перед вашим носом навеки.
Слово так и вертелось у Глории на языке. Еще бы — вчера на уроке биологии лучшая подружка Лоррен написала ей записку как раз с этим выражением:
«Ах, божже мой! Вельду, с которой мы вместе работаем влаборатории, только что выгнали…в прошлое вскрс на танцульках ее застали в туалете, когда КАПИТАН футбольной команды добросовестно ее…»
— Натягивать, — хрипло прошептала Глория и сразу залилась румянцем смущения: ей пришлось произнести вслух самое грубое слово, каким она могла назвать секс.
Глаз закрыл окошечко и распахнул дверь.
— Добро пожаловать в «Зеленую мельницу».
* * *Она словно попала в рай для бунтарей.
Под потолком зала, лишенного окон, висело густое облако табачного дыма — казалось, здесь не было ни одного человека, в чьих руках не дымилась бы сигарета. Это облако пронизывали, переливаясь и играя, яркие лучи света с эстрады, от усыпанных блестками платьев дам, от хрустальных бокалов, в которых пенилось шампанское. В передней части зала — барная стойка из красного дерева, у которой толпилось множество респектабельных мужчин в костюмах-тройках или в смокингах; они нежно согревали в руках небольшие пузатые бокалы, наполненные янтарной жидкостью, и попыхивали толстыми сигарами. Вдоль стены располагались обитые зеленым плюшем кабинки, и в них сидело еще больше мужчин; у этих глаза бегали, а каждая фигура излучала ощутимую угрозу, даже когда они мирно жевали гамбургеры или шлепали по столу картами.
