Джозеф Хеллер - С любовью, папа
Обзор книги Джозеф Хеллер - С любовью, папа
Джозеф Хеллер
С любовью, папа
Второй лейтенант Эдвард Дж. Нетли III был по-настоящему хорошим молодым человеком. Худощавым, застенчивым, довольно красивым, с тонкими каштановыми волосами, изящными скулами, большими внимательными глазами и острой болью в пояснице, которая напала на него, когда он как-то утром проснулся — один, на кушетке, стоявшей в отдельном кабинете римского публичного дома, и принялся гадать, кто он, где он и как, господи-боже, сюда попал. Вспомнить, кто он, ему удалось без большого труда. Он был вторым лейтенантом Эдвардом Дж. Нетли III, пилотом бомбардировщика, выполнявшего боевые задания в Италии во время Второй мировой войны, и в январе ему должно было исполниться двадцать лет — при условии, что он сумеет дожить до января.
Нетли и прежде был хорошим юношей из филадельфийской семьи, которая была еще и лучше. Он всегда оставался приятным, участливым, надежным, верным, услужливым, дружелюбным, учтивым, послушным, веселым, не очень удачливым, но неизменно храбрым, чистым и обходительным. В нем отсутствовали зависть, злоба, гневливость, ненависть и обидчивость, что весьма озадачивало его доброго друга Йоссариана, хорошо понимавшего, до чего же он, Нетли, на самом-то деле чудаковат и наивен, как сильно нуждается в его, Йоссариана, защите от порочности нашего мира.
Что же, Нетли и вправду выпало счастливое детство — мало того, он безо всякого стыда признавался в этом! Нетли любил всех своих братьев и сестер, любил их всегда и ничего не имел против каникулярных и отпускных поездок домой. Он хорошо ладил со своими дядями и тетями, со всеми родными, двоюродными и троюродными братьями и сестрами, которых у него насчитывались десятки, со всеми друзьями семьи и почти с каждым, кого он когда-либо встречал, за вычетом, быть может, немыслимо и бесстыдно развратного старика, с которым Нетли и Йоссариан сталкивались при каждом посещении ими публичного дома и который, по всему судя, провел там всю жизнь в уюте и довольстве. Нетли был хорошо воспитан, хорошо ухожен, обладал хорошими манерами и хорошим достатком. На самом деле он был безмерно богат, однако никто в его стоявшей на острове Пьяноса эскадрилье не винил Нетли ни за благодушие его, ни за происхождение из обеспеченной семьи.
Во все детство, отрочество и юность Нетли папа и мама учили его избегать и презирать «проныр», «выскочек», «nouveaux»[1] и «парвеню», однако попрактиковаться в этом ему так и не удалось, потому что ни одного проныру, выскочку, nouveauxи парвеню ни к одному из домов его семьи, находившихся в Филадельфии, на Пятой авеню, в Палм-Биче, Бар-Харборе, Саутгемптоне, Мейфере и Бельгрейвии, пятом arrondissement’е[2], на севере Франции, на юге Франции и на каждом из достойных внимания греческих островов, никто и близко не подпускал. Насколько знал Нетли, списки гостей во всех названных домах неизменно состояли исключительно из дам, господ и детей, отличавшихся безукоризненностью нарядов и манер, огромным достоинством и не меньшим апломбом. В этих списках неизменно присутствовало множество банкиров, брокеров, судей, послов и бывших послов, немало спортсменов, служащих того или иного кабинета министров, охотников за приданым и живущих на дивиденды вдов, разведенок, сирот и старых дев. Лидеров рабочего движения среди них не наблюдалось, как и самих рабочих, — людей, пробившихся из низов, тоже. Был, правда, один неженатый социальный работник, который забавы ради подвизался в самой гуще бедноты, и было несколько отставных генералов и адмиралов, посвятивших остатки своих жизней сохранению Американской Конституции посредством ее изничтожения и распространению американского образа жизни посредством сведения такового к нулю.
Единственным во всей этой компании тяжко трудившимся человеком была мать Нетли, но, поскольку ни над чем конструктивным она тяжко не трудилась, ей удавалось сохранять хорошую репутацию. Мать Нетли самоотверженно трудилась, открывая и закрывая дома их семьи в Филадельфии, на Пятой авеню, в Палм-Биче, Бар-Харборе, Саутгемптоне, Мейфере и Бельгрейвии, пятом arrondissement’е, на севере Франции, на юге Франции и на каждом из достойных внимания греческих островов, а также охраняя семейные традиции, суровым стражем коих она сама же себя и назначила.
— Никогда не забывай, кто ты. — Мать Нетли начала вбивать в голову Нетли возвышенные представления о семействе Нетли задолго до того, как у Нетли появилось хоть какое-то понятие о Нетли. — Ты не Гугенхайм, корпевший ради куска хлеба в медных копях, не Вандербильт, основу состояния которого заложил простой шкипер буксира, не Армор, предки которого сбывали во время Войны штатов гнилое мясо доблестной Армии Союза, не Гарриман, наживший состояние возней с поездами. Наша семья, — всегда с гордостью провозглашала она, — ничего ради наших денег не сделала.
— Твоя матушка хочет сказать, мой мальчик, — встревал его отец, носитель добродушного, вычурного остроумия, которое все Нетли находили весьма впечатляющим, — что люди, нажившие новые состояния, и на мизинец не так хороши, как семьи, потерявшие старые. Ха-ха-ха! Недурно сказано, а, дорогая?
— Мне хотелось бы, чтобы, когда я разговариваю с мальчиком, ты не лез не в свое дело, — резко отвечала мать Нетли отцу Нетли.
— Да, дорогая.
Мать Нетли, высокомерная, строгих правил женщина, происходила из старинного рода новоанглийских Торнтонов. Семейное древо Торнтонов, часто указывала она, прослеживалось до «Мэйфлауэра», то есть почти до Адама. Правда, в исторических хрониках значилось, что Торнтоны происходят по прямой линии от супружеского союза Джона Олдена[3], проныры, и Присциллы Маллинс[4], выскочки. Генеалогия Нетли была не менее внушительной, поскольку один из их пращуров сомнительным образом отличился в битве при Босуорте — на проигравшей ее стороне.
— Мама, что такое регано? — как-то раз невинно осведомился Нетли, приехавший на каникулы из Андовера[5] и, прежде чем явиться по месту домашней службы, совершивший противозаконную прогулку по итальянским кварталам Филадельфии. — Что-то вроде Нетли?
— Орегано, — с матриархальным неодобрением ответила его мать, — это отвратительный порок, которому предаются в Италии нетитулованные иностранцы. Даже не упоминай о нем никогда.
Едва мать Нетли удалилась, как отец Нетли снисходительно усмехнулся.
— Не принимай слишком буквально все, что говорит твоя матушка, сынок, — посоветовал он, подмигивая. — Твоя матушка замечательная, как тебе, вероятно, известно, женщина, однако когда речь заходит о чем-то вроде орегано, она, как правило, мелет дикую чушь. Знай, мне и самому доводилось пробовать орегано множество раз, если ты понимаешь, о чем я, — надеюсь, и ты, прежде чем жениться и зажить своим домом, тоже полакомишься им. Важно лишь помнить, что никогда не следует вкушать орегано с женщиной, которая стоит в обществе на одном с тобой уровне. Делай это, если получится, с продавщицами и официантками или с любой из наших горничных, за вычетом, разумеется, Лили, которой, как ты мог заметить, я в некотором роде покровительствую. Я рекомендую тебе женщин низкого звания не из снобизма, а просто потому, что они делают это гораздо лучше, чем дочери и жены наших знакомых. Особенно высокой репутацией обладают в данном отношении медицинские сестры и школьные учительницы. И разумеется, ни слова об этом твоей матушке.
Отец Нетли обладал способностью давать жизнерадостные советы подобного рода в каких угодно количествах. Он был щеголеватым, приветливым мужчиной, весьма изысканным и опытным, и все питали к нему уважение — кроме матери Нетли. Нетли гордился утонченностью и мудростью отца, а красноречивые, блестящие письма, которые тот присылал ему в школу, лелеял, как награду за безрадостные, мучительные разлуки с родителями. Отец же Нетли, со своей стороны, с церемонным энтузиазмом приветствовал эти разлуки, поскольку они давали ему возможность составлять грациозные, эстетичные, метафизические послания, от которых он получал эпикурейское удовлетворение.
«Дорогой сын (писал он учившемуся в Андовере Нетли).
Не будь первым из тех, на ком испытывают новое, и последним из тех, кто отвергает старое. Если наша семья когда-либо надумает обзавестись чеканным девизом, я желал бы, чтобы он состоял именно из этих слов, — и не просто потому, что сочинил их сам. (Ха-ха-ха!) Я избрал бы их за мудрость, которая в них содержится. Они указывают на необходимость сдержанности, а сдержанность есть квинтэссенция достоинства и хорошего вкуса. Тебе же, как Нетли, надлежит заботиться о том, чтобы достоинство и хороший вкус были тем, что ты демонстрируешь неизменно.
Сегодня ты в Андовере. Завтра можешь оказаться где угодно. В жизни тебе будут выпадать времена, когда ты станешь водить знакомство с людьми, учившимися в Эксетере, Чоуэйте, Гочкиссе, Гротоне и иных учебных заведениях подобного пошиба. Эти люди будут обращаться к тебе, как к равному, и говорить с тобой фамильярно, как если бы ты разделял с ними общий запас опыта. Не позволяй вводить тебя в заблуждение. Андовер — это Андовер, а Эксетер — нет, как и ни один из этих людей не есть то, что он не есть.
