Артем Ляхович - Заговор
Обзор книги Артем Ляхович - Заговор
Артем Ляхович
Заговор
Памяти Александра Грина
1. Избранные отрывки из дневника Подсолнуха
Цикл вариаций — музыкальная пьеса, в которой вначале звучит тема, а потом в каждой вариации с ней что-то происходит: то веселое, то грустное, то страшное, то забавное.
1937
Это будет мой дневник. Я никому не дам его читать, потому что это мой дневник. Потом, когда я умру, его найдут, и им будет интересно, какой я был на самом деле. (Далее зачеркнуто).
Я сразу скажу, что я был довольно-таки странный кекс, если посмотреть на меня в целом. Взять хотя бы манеру говорить. Голос у меня звучит вообще не так, как звучит у меня в голове, он как-то сам по себе. Я не знаю, почему это. Внутри я другой, я (зачеркнуто) я рано повзрослел, рано постиг человеческую мысль, но голос почему-то не повзрослел со мной. И люди неправильно думают про меня, они судят по голосу и думают, что я должен быть, как все в моем возрасте, но они (зачеркнуто) никто не знает, кто я такой.
Я подозреваю, что случай мой уникален и безнадежен. Возможно, что я такой один в человеческом племени. Если разобраться со всей строгостью, то я как немой. Мои чувства сидят и клокочут во мне, и я не могу их передать людям, чтобы они поняли, какой я внутри. Это было знакомо всем великим, и Гете, и Байрону, и Словацкому, и самому Мицкевичу, и Красиньскому[1].
Но самая гадостная штука в том, что и писать-то у меня не выходит, черт бы подрал этот дневник!! Перечитываю что написал, и вижу что галиматья галиматьей! вроде и правильно все, а звучит, будто вру или выкобениваюсь! Ну почему так?! Не буду больше писать дневник, ну его к (зачеркнуто; в конце клякса, из-под которой выглядывают четыре восклицательных знака).
25 августаСкоро, совсем скоро в школу, и учитель пан Свенцицкий уже поглядывает на нас, как коршун. Ничего-ничего, не настал еще его час, не пробили куранты, ха-ха! Носимся, как дикие бизоны, прямо у него под ногами, и даже Агнешка с нами. Она стала совсем мальчишкой, только что не в брюках. А что, если нарядить ее в брюки? кто-то понял бы, что она, так сказать, ЖЭНЩЫНА (ха-ха)? (Далее старательно зачеркнуто).
Завтра с мальчишками в замок. Пане Подсолнух! не будь паном Лопухом, не забудь фонарь…
26 августа, ночьПри родителях не хотел… О таких делах лучше писать одному.
Пожалуй, я никому не скажу об этом. Ни-ко-му. Ни Яцеку, ни Збышеку. Ни даже Агнешке. Она, конечно, дурында и девчонка, но душа-то у нее на месте, это ясно…
Все равно не скажу.
Так, надо описать все по порядку. Нас было четверо: я, Яцек и Збышек Можейко (Рудзинського Збышека стали бы мы брать!!!). И Агнешка.
Ни в какие привидения мы не верили, конечно, хоть Яцек и взял на всякий случай распятие. Обыкновенный покинутый замок, и не замок даже, а просто большой дом. Очень древний, говорят, при Августе Втором[2] еще поставлен. Вокруг город, люди живут. Ну, мы днем шли, солнце светило, как в раю, вообще не страшно было.
Вначале мы долго не могли пролезть внутрь. Все двери забиты, и окна. Потом Агнешка (вот юркая кошка) нашла дыру в стене, мы полезли — и попали сразу в какой-то холодный подвал. Шшшшух-шух-шух — крысы в разные стороны… Агнешка визжит, дурында.
Ну, я зажег фонарь, Агнешка умолкла — и увидели лестницу. Вверх и вниз. Вначале, конечно, полезли вверх. Второй этаж весь в паутине, и вонь!!! Что так воняет, мы не поняли даже, то ли крысы сговорились тут подыхать, то ли привидения срали и (зачеркнуто) в общем, кроме вони и гнилья, там ничего не было. Хотели на третий залезть и выше (там же башня есть, здоровски было б на город посмотреть, она почти такая высокая, как у Катедры[3]), но на лестнице дальше был завал.
Яцек говорит: давайте разгребем! а оно такое все склизкое, и в паутине, и в крысином (зачеркнуто)… Тогда я говорю: пойдемте лучше в подвал!
Сказал, и у самого язык прилип. Ну чего бояться, если я с фонарем?!! Пошли. Збышек говорит: кто первый? Яцек ему: кто предложил, тот и первый. А что — справедливо.
Пошел я туда. Ступени тянутся, тянутся, никак не кончаются… Сзади вдруг Агнешка: «Подсолнух, я с тобой!» Могла бы и по имени… спасибо, что не «Слон»[4]. Я уже довольно глубоко зашел, и голос ее будто сверху, с потолка.
Давай, говорю, только осторожно, тут скользко. И на крысу не наступи, хвост ей не оторви, она огорчится.
Агнешка визжит и идет ко мне. А я, дурень такой, решил красиво ее встретить: отойти в сторонку, поклониться с фонарем, как пажи в старину. Думаю — скажу ей сейчас «ваше высочество, ясновельможная пани!» Обдумываю, какие слова буду говорить, делаю шаг назад…
Черт, голова болит. Нет, надо дописать.
* * *И вот тут у меня в памяти дырка. Видно, крепко треснулся, недаром шишка такая на макушке! Помню: очнулся… Темень полная, фонарь разбился, крысятины шуршат по сторонам… Сыро. Я на кучу какой-то гнили упал, вот и не побился, только головой, видно, задел камень. Странно, что даже забыл испугаться. Видно, удар из меня весь страх вышиб. И мозги тоже: встал, как чумной, начал бродить… Тут же поскользнулся, упал, стукнул локоть. Снова встал, снова бродить — задел башкой стену. Прямо шишкой, дьявол…
И тут, видно, кусочек мозгов на место шлепнулся, потому что я вспомнил, что у меня же в кармане спички! Сунул руку — точно! Чикнул… будто глаза огнем прожгло, такое яркое!
Проморгался и вижу, что стою в каком-то подвале или пещере. В потолке дырка, и в стене тоже. Ход!
Иду туда… Страх как отшибло, что самое интересное. Шел по этому ходу не знаю сколько, иду — и так спокойненько думаю: очень может быть, что и тупик… Тупик… Но нет: сжег только семь спичек — дошел до какой-то лестницы. Поднимаюсь наверх — и слышу: вроде как голоса, шум. Улица близко. Куда это меня занесло, думаю? И тут поперек лестницы — стена! Деревянная. Крепкая.
Ну все, думаю. Приехали. Тоже без страха так, спокойненько. Сел на ступеньки… Спички жгу — восьмую, девятую… осталось три штуки. Прислушиваюсь: точно, где-то рядом улица, гам. И тут как взяла меня злость, и как шарахнул я ногой по стене! По каменной, боковой.
И снова чуть не упал. Потому что деревянная перегородка вдруг раскрылась прямо на меня, еле успел отскочить! Смотрю — свет. Тусклый, но все-таки. И стены культурные, обшиты деревом, не то что грязные камни. Ну и ну, думаю. И почему-то начинаю трусить. Вовремя, ничего не скажешь. Выбрался, можно сказать, на свободу и трусит! Ступаю так осторожно на порог, делаю шаг, другой… и вдруг сзади как грюкнет!
Я тогда чуть не помер на месте. Был бы я девчонкой — и отпевал бы меня дядюшка Яцека… Обернулся — точно: захлопнулась перегородка.
Стою в каком-то подвале без окон, рядом — дверь, и оттуда свет. Иду туда. Вокруг — шкафы, древние, все в пыли, но не полный бардак, как в замке, а просто все немного заброшено. Иду на свет, комната за комнатой, двери все незаперты… и поднимаюсь вдруг к выходу. Я сразу понял, что это выход.
Дергаю — закрыто.
Ну, теперь точно приехали, думаю. Однако же сдаваться без боя нельзя, и я толкнул дверь. Раз толкнул, другой, третий, всей своей слонячьей силой толкнул… и вылетел вместе с дверью! В ней петли проржавели, видно, и раскрошились, потому что дверь повисла на замке. Встал, вижу — коридор и выход! И тут же слышу шаги…
Вот тут меня как прижгло, и как рванул я к двери! Выскочил на улицу — свет ослепил сразу, даром что привыкал минут пять уже. Но я все равно каким-то нюхом понял, куда бежать: вокруг был двор, и дальше — ворота. На мое счастье они были открыты, потому что…
(здесь заканчивается запись за 26 августа)
1938
Хоть и холодно, а весна! Мокрый, весенний, особенный воздух. Черт, как же хочется (зачеркнуто) (снова зачеркнуто) насрать на них на всех и уйти. Все равно куда. На край земли.
Например, к углу Длугой и Свентокшижкой[5] (хе-хе-хе). Фаина. Фаня. Фанця. Ну, это чересчур: Фани с нее достаточно. Любопытно: неужели она боится собак меньше, чем я? Ну, если быть откровенным (наедине с собой), то я не боялся: элементарная осторожность. У растреклятого пана Брыли такой Дзыга, что вступать в открытый бой было бы в высшей степени неосмотрительно. Целый квартал драпал от проклятой псины, дьявол. Хорошо, что наших не было…
Но Фаина-то все равно вышла и пошла на нее. Не ОТ нее, а НА нее. Ради меня, мальчишки. Незнакомого.
Ну, все равно поганый зверюка цапнул не ее, а меня. Сам-то я могу драпать, для себя, а когда девчонка идет, как дурында, на верную смерть, это ведь уже совсем другое дело. Весело вышло: сам драпал, сам же и оттаскивал Фаню, и загораживал. Вот если б не вылезла, когда не надо, все хорошо было бы! Вечно эти девчонки…
