Эбрахим Голестан - Жаркий полдень месяца тир
Обзор книги Эбрахим Голестан - Жаркий полдень месяца тир
Эбрахим Голестан
Жаркий полдень месяца тир
Человек вслушивался в рваное тарахтенье повозки, влекомой по торцовой мостовой силой его собственных подневольных и изнемогающих от жары мышц под солнцем месяца тир [1].
Притихший город изнывал от жары, деревья стояли не шелохнувшись, знойный воздух был полон чугунной тяжести.
Человек вез груз. Объемистый, снежно-белый, с хромированной ручкой, осыпаемый раскаленными иглами солнечных лучей груз, закрепленный на повозке, сотрясался от неровного хода колес. Человек продвигался короткими натруженными шагами, отрываясь от своей бесформенной тени, а она догоняла его, стелилась под ноги и снова забегала вперед.
Человек обливался потом. Уложенные полукружьями торцы отполированной до блеска мостовой рябили на солнце и, сжимаясь в радужные круги, плыли перед глазами.
Человек приостановился, соображая, куда идти; всякий раз, как он останавливался, ему приходилось прилагать гораздо больше усилий, чем во время движения, иначе ручки сразу задирались вверх и повозке грозила опасность опрокинуться вместе с поклажей. Он ждал, что, может, подвернется какой-нибудь прохожий. Один такой появился, но шел он у самых домов, вжимаясь в узкую кромку тени.
И тогда пришлось двигаться снова. Поблизости остановился автобус, с которого сошли две женщины; они раскрыли над собой пестрые зонтики, а полупустой автобус тронулся дальше. Разносчик грузов заспешил.
– Скажите, пожалуйста!… – крикнул он. Женщины не услышали и скрылись из виду. Так он
и шел, пока впереди неподалеку от него не остановилось такси, из которого вышли мужчина и женщина. И пока мужчина расплачивался с шофером, разносчик настиг их и выкрикнул свое:
– Скажите, пожалуйста…
Он стоял, прерывисто дыша, в рубахе нараспашку, по его прожаренной костлявой груди градом катился пот. Налегая изо всех сил на одну из ручек повозки, он освободил другую и вытащил из кармана мятую бумажку.
– Скажите, пожалуйста… – повторил он.
Мужчина обернулся, увидел его и, сделав шаг ему навстречу, взял волглый листок, развернул, пробежал глазами, после чего устремил взгляд в глубину улицы и призадумался.
– Иди вперед прямиком, – сказал он и посмотрел на разносчика грузов. – Прямиком. После… – он опять вгляделся в глубину улицы, – вон там, в конце, – и он показал рукой где, – свернешь.
Мужчина с интересом рассматривал груз, но вдруг до него, как и до разносчика, дошло, что женщина бранится:
– Ты что, совсем соображать перестал от жары?
Разносчик не стал слушать, а послал про себя куда подальше эту тетку с голыми ногами, в цветастом платке, которая, вихляя бедрами, уводила мужчину на узенькую полоску тени в глубине улицы.
Разносчик скользнул взглядом поверх разбегавшихся, пышущих жаром торцов мостовой и по некотором размышлении решил, что идти надо вперед, а потом свернуть в конце улицы. И он пошел.
Он был в пути уже много времени. Его позвали с утра, когда он только и успел разок куснуть очищенный от кожуры огурец. К рассвету узкое илистое русло арыка окончательно засосало колеса повозок; их кривые истертые ручки торчали кверху, а грубошерстные широкие ремни свисали до земли вниз; сами владельцы повозок окружили торговца огурцами. По другую сторону арыка выстроились в длинный ряд молчаливые, притихшие автомобили; их разноцветный металл испускал блики и накалялся под солнечными лучами. Вокруг них было плотное кольцо бензиновых испарений и запах перегретой резины.
Во всех домах на улице окна были забраны жалюзи, входы и выходы перекрыты тростниковыми циновками.
Тут-то он и услыхал, что его зовут. Поспешив на зов окликнувшего его приказчика торгового дома, он получил распоряжение доставить груз по адресу, который приказчик вручил ему, нацарапав на клочке бумаги. И вот теперь груз был уложен и закреплен, и человек катил повозку, с усилием налегая грудью на широкие грубошерстные ремни, соединявшие ее поручни, пальцами рук он судорожно сжимал истертые, облезлые ручки, ноги тяжело шаркали по четырехугольным торцам мостовой, а сам он из последних сил принуждал себя двигаться в этом неподвижном изнурительном зное.
Дорога петляла среди улочек и переулков, выбегавших навстречу асфальтовыми полосами разной ширины и протяженности; то выщербленные, то провалившиеся и постоянно раскисшие от жары, полосы эти, местами оживлявшиеся отпечатками ног, ведшими в какие-то закоулки, следами копыт, колеями колес, суетливо бежали рядом с человеком, подлаживались под его ход, путались в ногах и ускользали куда-то вбок.
Он уже давно тащил свой груз и теперь шел, ощущая тяжелую тряску поручней тачки, слыша скрип ревматических суставов и чувствуя, как обливается потом его усталое, изнывающее от жажды тело, двигался к цели, преодолевая замедленное скольжение раскаленных четырехугольных торцов мостовой под своими ногами. Конец улицы, где надо было сворачивать в сторону, еще маячил вдали, когда ему встретилась тележка продавца лимонада. Хозяин ее спасался от жары в тени деревьев, росших вдоль тротуара, на берегу высохшего арыка. Разносчику страшно хотелось пить. Ему мерещился вкус лимонада, вспоминались чудесно щекочущие гортань пузырьки газа, таившиеся в красных и желтых бутылках с водой. Он остановился. На берегу арыка сидел на корточках продавец, рядом с ним – мальчик. Мальчик свесил ноги в арык. Не меняя позы, продавец завопил:
– А ну, поспеши сюда, промочить глотку, отведай прохладного лимонада! – после чего поднялся на ноги.
– Давай бутылку, посмотрим, что там за лимонад. Ба!
Продавец поднял бутылку, встряхнул ее, откупорил, вылил в стакан красного лимонаду и, протянув его разносчику, получил деньги.
– Ну и шипучий он у тебя! Ба! – сказал разносчик, скривив лицо. Он отпил еще немного. – Слушай, ба! – сказал он. – Так не пойдет, брось малость льду!
– А ну, поспеши промочить глотку, отведай прохладного лимонада! – заорал продавец.
Разносчик посмотрел на сидящего мальчика, допил лимонад, снова бросил взгляд на мальчонку и, вернув стакан продавцу, продолжил путь.
С натугой сдвинув с места повозку, он услыхал, как затарахтели ее колеса. Было жарко. В горле снова начало саднить, а ощущение сладости сменилось во рту вкусом кислятины. Он осознавал, что преодолел долгий путь, начало которого оставалось где-то далеко позади, а еще было идти и идти, и все пройденные улочки и переулки перепутались друг с другом. Остановившись, он начал крутить головой по сторонам: навстречу ему спешила дорога, доходившая до его ног и стелившаяся под колеса тачки, груз, видимый краешком глаза, раскалившийся, громоздкий, был прочно прилажен к тачке и со своей пустой запечатанной утробой и белой эмалированной оболочкой казался чем-то нездешним и потусторонним.
Мучаясь жаждой, он ухватился за ручки своей повозки и тронулся в путь, налегая грудью на грубошерстные ремни; успокаивающее действие прыгающих пузырьков газа кончилось, жажда стала нестерпимой, словно бы он и не утолял ее вовсе, и неожиданно он ощутил всю белизну, всю эмалированность, всю непомерность и всю тяжесть своей поклажи. Но он достиг уже того места улицы, где, по словам мужчины, читавшего адрес, ему следовало свернуть, он свернул и вспомнил – третья дверь.
Третья дверь принадлежала дому с некрашеными окнами и дверями, в окнах при этом не было стекол, как будто дом был недостроен. Он громко постучал. Потом снова. Пытаясь удержать груз и не потерять равновесие, он с еще большей силой напирал на ручки своей тележки. Он снова заколотил в дверь. И на этот раз услышал сонный мужской голос:
– Кто там?
Спустя некоторое время какой-то мужчина начал открывать, бормоча: «Кого еще там несет с утра пораньше?»
– Тебе что, дядюшка? – удивился он, открыв дверь. Выглядел он неприветливым и изможденным.
– Вот, доставил, – сообщил разносчик. Мужчина в недоумении уставился на груз.
– Это чего? – спросил он.
Двое оборванных детей протиснулись в узкий просвет, остававшийся между мужчиной и дверным проемом.
– А ну, брысь отсюда, сучий потрох, повскакивали, понимаешь! Пошли спать, живо! – цыкнул на них мужчина И снова спросил разносчика: – Это чего? – Мужчина пропилил явное нетерпение.
– Велено сюда доставить.
Разносчик повернул голову и пересчитал двери. Именно;›та дверь была третьей по счету. Вытащив из кармана их куток бумаги с адресом и протянув его мужчине, он повторил:
– Написано – сюда! – Он тоже начинал злиться.
– Чей дом? – помягчел мужчина.
– А я почем знаю!
– Это ты ошибся, дядя. Здесь вообще никто не живет. Мы только караулим.
– А где ж это тогда? – удивился разносчик.
– Неграмотный я, – сказал сторож, возвращая бумажку разносчику. – А фамилию-то хоть знаешь?
– Не, сказали улица, ну, как его… – Но, сколько ни напрягал он свою память, название улицы не приходило ему в голову.
