Юрий Нагибин - Испытание
Юрий Нагибин - Испытание краткое содержание
Ю. М. Нагибин
Испытание
Станислав Токарев
«Мне кажется, что это выиграл я»
В связи с тем, что предстоит сказать, вспомнилась давняя история. Однажды меня познакомили с Ахтаевым. Первый великан нашего баскетбола, нечеловечески большой и громоздкий, принял мою руку в свою бездонную ладонь, шумно вздохнул и повел речь о самой, по его мнению, актуальной проблеме. Проблема состояла в том, что баскетбол несправедлив к людям среднего роста. Их подавляют гулливеры, говорил главный Гулливер страны, их не принимают в секции, в команды, и надо срочно добиться, чтобы в баскетболе были две лиги — для высоких людей и для нормальных. Тогда будет справедливо.
Почему Юрию Нагибину, когда он пишет о спорте, так близки неудачники? Ему, вечному, казалось бы, баловню удачи? Обладающему привольным, пластичным, я бы сказал, голографическим способом письма. Наделенному и внешностью счастливой, тем скульптурным лицом, что чем дольше, тем больше красит время.
Литература о спорте, подобно самому спорту, благосклонна к удачникам. К быстроногим, широкогрудым, ловким. Пусть после триумфа веселый любимец фортуны, приняв застенчивый вид, признается перед телекамерой, что-де не в таланте суть, а исключительно в одном трудолюбии. Мы не верим, мы знаем: трудись с восхода до заката и с заката до восхода — все равно этого мальчика не обогнать.
Петя Арсенов, герой прекрасного и — очевидно, можно утверждать — программного нагибинского рассказа «Непобедимый Арсенов» — боксер. Щуплый городской заморыш, вечно в синяках, вечно ноги едва волочащий после занятий в клубе, признающийся (даже с гордостью), что плохо держит удар, сходится в поединке с насмешливым дворовым силачом…
Костя Травин из рассказа «Юные годы» — студент, книжная душа, у него над рабочим столом лозунги «Да здравствует трудолюбие» и «День без работы — пропавший в жизни день». Состязаясь за благосклонность девушки, он впервые в жизни встает на лыжи, хотя соперник умеет не только ладно бегать и скатываться с гор, но и прыгать со снежных трамплинов…
Отец из рассказа «Бедный олимпиец», человек удручающе малого роста, больной вдобавок грудной жабой, спорит в импровизированном дачном многоборье с рослым, долгоногим красавцем адвокатом…
Панчо Моралес, теннисный чемпион в рассказе «Среди профессионалов», начертанном темпераментным, раскаленным пером, сражается на корте не только с соперником, но с возрастом, с многолетней усталостью, с фатумом…
И в большинстве случаев потенциальный побежденный одерживает верх. Словно симпатия автора к герою побуждает его нарушать извечные правила игры. Пете Арсенову дарят победу секундант соперника и судья. Панчо Моралесу помогает отдышаться мальчик, подающий мячи, и заключительный выпад ракетки приносит победу. Отец из последних сил проводит заключительный номер многоборной программы, чем вынуждает адвоката сказать «я пас», и только потом у него начинается приступ. Лишь Костя Травин, казалось бы, получает отказ — но неуверенный, но обещающий, и вдобавок автор наделяет его, неудачника, первой удачей на снежной горе, одаряет чувством самоутверждения.
У Нагибина победитель тот, кто сильнее духом. Густо поросшая мускулами плоть — это для него не довод.
И вообще, в каждом состязании кроме его непосредственного сюжета, прямого, грубого, логичного — кто кого? — непременно виден и другой смысл. Значительный и одушевляющий.
Прочтите «Бедный олимпиец». Здесь ведь важно не только то, что мать ненароком бросила благосклонный взгляд на смазливого адвоката и это раззадорило отца. Важно, что отец, — трудяга, а адвокат защищает нэпманов и, следовательно, сам нэпман — так считает отец. Считает инженер, строитель первых пятилеток, солдат мировой войны. Вот сколь многослоен крохотный рассказ о пустяковом дачном соревновании.
В жизнеописании непобедимого Арсенова нам безмерно важно прочесть сказанное вроде бы в качестве постскриптума. О том, что Арсенов погиб под Москвой. И хотя неизвестно, как погиб, но друзья его верят — геройски. И все предыдущие события окрашиваются по-иному: это же были предвоенные годы, когда порохом пахло.
В рассказе «Чемпион мира» события на далеком заледенелом озере тоже являют нечто большее, нежели турнир с участием всего двух конькобежцев. Этот полусерьезный-полупотешный турнир, как выясняется, призван замаскировать от гитлеровцев деятельность норвежских патриотов.
Наконец, и прелесть рассказа «Среди профессионалов» в многозначности. Да в самом названии — доброжелательная, но отчасти ироническая улыбка. Победа теннисиста-профессионала приносит успех — тоже поздний и, скорее всего, последний — принцу-консорту, наконец осчастливившему августейшую супругу и благодарных подданных.
Так что для нашего автора спорт, очевидно, представляет собой модель быстротекущей, громкокипящей жизни.
Ну а если не модель? Если в собственном своем виде — что такое, задумаемся, для Юрия Нагибина спорт?
С наслаждением выписываю: «Я должен был убить этого селезня ради всех селезней, убитых по весне, ради всех, которых я убил и еще убью в своей жизни, и ради самого себя, чтобы не лишиться прекраснейшего, что есть на свете: права вверяться древнейшему человеческому инстинкту охоты». И с таким же наслаждением, с мурашками, бегущими по спине, с зудом в кончиках пальцев, еще одну выписываю цитату: «Блаженно усталый, расслабленный, я шел в душ, смывал пот, грязь, кровь, и мне становилось легко, свежо и снаружи, и внутри», Это о футболе. И наконец, увлекшись, погрузившись в этот чарующе тугой, как яблоко, мир, цитирую снова: «В саду долго и вкусно пахло лошадью — потным мылом и навозом».
Спорт — реалия среди других нагибинских реалий, ярких, плотских, если угодно, аппетитных. Рождающих аппетит к жизни.
Впрочем, Юрий Маркович сам характеризует это вот как: «Спорт дает в очищенном виде то, что мы сами про себя чувствуем. Наши судьбы, наши мытарства, нашу беспомощность, наше преодоление ее. Мне ужасно важно знать, что человек, которому за сорок, выиграл марафон. Мне тогда кажется, что это выиграл я».
Но задаюсь другим вопросом: что он отрицает в спорте, чего не приемлет? Я понимаю, конечно, что писатель вступает в сложные, неоднозначные отношения с героями. Воплощающие зло (по сути), они ему порой симпатичны (по форме), так как их портреты славно удаются. Однако попробуем все же вглядеться, дабы познать меру вещей а понимании художника.
Знаменитый рассказ «Ночной гость». По нему в свое время снят телефильм со Смоктуновским в главной роли, точно начертавшим улыбчивого, вкрадчивого, ласкового паразита. Так вот, признавая в принципе за человеком — другом природы — право брать у нее по потребности, Нагибин дает понять, что этого права нет у недруга природы. «Поджав узкие губы, выкатив глаза, он разил направо и налево, попадая не только в ослепленных недвижных рыб, но и настигая беглянок, которым удавалось вырваться из круга смерти, настигая их в кромешной тьме воды каким-то поразительным и безошибочным инстинктом». В рассказе же «Почему я не стал футболистом» (несколько загадочном, требующем размышлений при кажущейся ясности) говорится о бывшем товарище по команде, теперешнем сопернике: «…меня оскорбляло поведение Алексеева, старого друга, однокашника, будто задавшегося целью растоптать все прошлое шипами здоровенных, сорок третьего размера, бутс».
В грубости, жестокости на поле также есть нечто нелюдское, отрицающее гармонию игры, как и естественную гармонию природы.
«C'est un écrivain!» — воскликнул профессиональный игрок и тренер Жюль Вальдек, бог весть каким ветром занесенный в наши футбольные Палестины. Воскликнул, когда лирический герой, один из подопечных мальчишек, после того матча поделился с товарищами психологической гипотезой, долженствующей обелить хулигана. «Это писатель!» — воскликнул Вальдек.
Лирическому герою — да и автору, пожалуй, — пришлось бы худо в большом футболе. Вообще в большом спорте. Спорт как объект действия, а не наблюдения требует простых и немедленных, а потому однозначных и неразмышляющих решений. Выискивать же доводы и контрдоводы, сомневаться, оправдывать виновного, открывать ему свое кровоточащее сердце — удел писателей русских.
Станислав ТОКАРЕВЮные годы
Костя Травин никогда не думал, что ходить на лыжах так трудно. Казалось бы, простое дело: шагай себе да шагай, помогая палками.
Но почему-то при толчке лыжа скользила назад, палки увязали в снегу, не только не способствуя, напротив — препятствуя бегу. Алик и Таня уже поднимались по склону холма. Когда он достигнет подножия холма, они будут по ту сторону его. Знай, что так получится, он не поехал бы в Горки. «Не поехал бы? Струсил?» — спросил себя Костя и тут же с возмущением отверг эту мысль.
