Жан Эшноз - 14-й
Обзор книги Жан Эшноз - 14-й
Жан ЭШНОЗ
14-й
1
В субботу после обеда Антим решил проехаться на велосипеде, дел у него в этот день не было, а погода как нельзя лучше подходила для загородной прогулки. Он собирался насладиться августовским солнцем, размяться, подышать свежим воздухом, а то и почитать, растянувшись на травке, не зря же к раме была прикручена толстенная — такая, что не помещалась на металлической багажник, — книга. Первые километров десять он легко катил среди полей по ровной дороге, когда же дорога пошла в гору, ему пришлось вытянуться в струнку, как балерине, и, раскачиваясь справа налево и наоборот, налегать на педали, — аж пот прошиб. Холм был невысок — какие уж высоты в Вандее! — так, небольшой пригорок, но с него открывался красивый вид.
Когда Антим поднялся на вершину, порыв ветра чуть не сорвал с него каскетку и даже покачнул велосипед, прочную модель «Итак идите»[1], специально разработанную в среде духовенства для своих. Антим купил ее у викария, которого с возрастом стала мучить подагра. В тех краях, летом, да еще в ясный день такой сильный, резкий шквал налетает нечасто. Антиму пришлось остановиться, чтобы, накренив велосипед и спустив ногу на землю, надвинуть слетающую каскетку на лоб. Он осмотрелся: вокруг привольно раскинулись деревушки, поля и луга. В двадцати километрах к западу, невидимый отсюда, начинался океан — Антиму довелось раз пять там порыбачить; толку от него как рыбака было чуть, зато как профессиональный бухгалтер он отлично справлялся с учетом улова на берегу: считал, сколько поймано скумбрий, мерланов; белобрюхих, желтоперых и прочих камбал.
Дело было в первый день августа. Одинокий наблюдатель, Антим озирал широкую панораму: он видел цепочку из пяти-шести поселений, скопления домиков вокруг высоких башен, соединенные тонкой сеткой дорог, по которым двигался транспорт — запряженные волами телеги с зерном и редкие автомобили. Мирный, ласкающий глаз пейзаж, спокойствие которого нарушил неурочный вихрь, заставивший Антима схватиться за козырек и заполнивший все вокруг своим гулом. Только этот шум ветра и слышался тут, на холме, в четыре часа пополудни.
Антим скользил взглядом от одного поселка к другому, как вдруг заметил нечто необыкновенное. На верхушках всех колоколен в один и тот же миг началось что-то непонятное, какое-то мелькание, ритмичное движение: каждые две-три секунды квадратные просветы звонниц становились то белыми, то черными, это походило на вспышки или мерцание, напоминало работу механических клапанов фабричных машин; Антим с недоумением смотрел на эти импульсы — точно кто-то щелкал выключателем или подавал мигающий сигнал куда-то вдаль, всем-всем-всем.
В то же время всеохватный шум ветра стих — так же внезапно, как поднялся, и стал слышен звук, прежде этим шумом перекрывавшийся: да, это были колокола, их раскачали на всех башнях, и они звонили все разом; в тяжелом, нестройном, грозном звоне Антим, при всей своей неопытности — он и похоронный-то звон, по молодости, слышал не так уж часто, — опознал набат, сигнал, который подают в исключительных случаях и который он увидел прежде, нежели услышал.
При тогдашней обстановке в мире набат мог означать только одно: всеобщую мобилизацию. Антим, как и все, ждал, что это случится вот-вот, но уж никак не в субботу. Еще минуту он постоял, точно в оцепенении, вслушиваясь в величавое колокольное многоголосье, потом поднял велосипед, поставил обе ноги на педали и покатил вниз по склону и дальше — к дому. На одном из ухабов велосипед тряхануло, толстый том упал на землю, Антим ничего не заметил, и книга осталась лежать, раскрытая на главе «Aures habet, et non audiet»[2].
В городе из всех домов выходили люди, собирались группами и сходились на площадь Руаяль. Все были в смятении и, несмотря на теплую погоду, словно бы в лихорадке, то и дело оборачивались, переговаривались неловко, с деланой уверенностью жестикулировали. Антим оставил велосипед около дома и влился в общий поток, стекавшийся из всех улиц на площадь, где успела собраться целая толпа — там улыбались, потрясали флагами и бутылками, размахивали руками; подводам, на которых уже начал съезжаться народ, не хватало места. Все выглядели очень довольными мобилизацией, слышался нарочито громкий смех, звучали фанфары и гимны, слышались патриотические возгласы вперемешку с конским ржанием.
На другой стороне площади, около лавки шелковых изделий на углу улицы Кребийон, Антим разглядел Шарля, который стоял поодаль от скопления разгоряченного, исходящего пылом и потом народа, и попытался издали поймать его взгляд, но не смог. Тогда он стал пробираться к нему сквозь толпу. Шарль словно бы не участвовал в происходящем; в ладно скроенном костюме с узким светлым галстуком, который обычно носил в своем рабочем кабинете на фабрике, с неразлучным фотографическим аппаратом «Идеал» фирмы «Жирар и Буат» на шее, он бесстрастно глядел на людское месиво. По мере того как Антим приближался к цели, в нем нарастало безотчетное желание одновременно напрячься и расслабиться, что было затруднительно осуществить, но только так он мог преодолеть робость, которая всегда овладевала им в присутствии Шарля. Тот едва взглянул на него и тут же перевел взгляд с лица на перстень-печатку, надетый на мизинец.
— Это что-то новенькое, — сказал Шарль, — обычно такие вещи носят на левой руке.
— Знаю, — согласился Антим, — но я ношу его не для красоты, просто у меня болит запястье.
— Ну да, — кивнул Шарль. — И он не мешает тебе, когда надо пожать кому-нибудь руку?
— Не так часто я это делаю, — заметил Антим. — И вообще, говорю же, он помогает мне от болей в правом запястье. Тяжеловат, конечно, но действует хорошо. Он, если хочешь знать, магнитный.
— «Магнитный», — повторил Шарль и за одну секунду проделал целых пять мимических движений: еле заметно улыбнулся, еле слышно фыркнул, качнул головой, дернул плечом и отвел глаза. Антим в который раз почувствовал себя уязвленным.
И все же попытался продолжить разговор.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он, указывая себе за спину, на размахивающих плакатами сограждан.
— Это было неизбежно, — ответил Шарль, прищуривая глаз и прижимая другой к окуляру зрительной трубки. — Недели две — и все закончится.
— А я вот не уверен, — осмелился возразить Антим.
— Ну, посмотрим, что будет завтра.
2
На следующее утро все сошлись в казарме. Антим отправился туда спозаранок и по дороге встретил приятелей, с которыми вместе ходил на рыбалку и сиживал в кафе: Падиоло, Босси и Арсенеля. Арсенель ворчал себе под нос — накануне, отмечая такое событие, он перебрал, и теперь его мутило с похмелья, да еще разыгрался геморрой. Падиоло, хрупкого на вид, застенчивого парнишку с худощавым, воскового цвета лицом, никто не назвал бы мясником, а он как раз работал в мясной лавке. Босси же мало того что походил на живодера, так еще и вправду им был. Ну а профессия Арсенеля, шорника, на внешности никак не сказывалась. Объединяло троицу то, что все они, хотя и каждый на свой лад, имели дело с животными, немало их перевидали, и в дальнейшем им предстояло продолжить этот опыт.
Поскольку они явились одними из первых, им досталось обмундирование по размеру, Шарль же, пришедший со своим обычным, презрительным и отрешенным, видом чуть ли не к полудню, поначалу получил форму не по росту. Но он так бурно протестовал, скандалил, так напирал на то, что он не кто-нибудь, а заместитель директора фабрики, что у двоих других новобранцев — а подвернулись под руку как раз Падиоло с Босси — отняли шинель и красные штаны, которые более или менее пришлись впору такому уважаемому человеку, хоть он все равно презрительно морщился. В результате Падиоло утонул в здоровенной шинели, а Босси к своим штанам за все время, какое ему еще было суждено прожить, так и не привык.
На Антиме, молодом человеке двадцати трех лет, среднего роста, обладателе самой заурядной, неулыбчивой физиономии и обычных усиков, какие носили почти все его ровесники, новая форма сидела не лучше и не хуже, чем повседневный костюм; ему хотелось подойти и поговорить с Шарлем, — тому уже все двадцать семь исполнилось, невыразительность та же, усики такие же, но ростом повыше, поинтереснее, постройнее, на всё вокруг он посматривал с холодной невозмутимостью и, казалось, еще меньше, чем обычно, желал общаться с кем-либо, кого считал ниже себя, в том числе и не в последнюю очередь с Антимом. Видя это, Антим передумал и вернулся к товарищам, хотя бы для того, чтобы утешить Босси, проклинавшего на все корки свои штаны. Все же он разок обернулся увидел, что Шарль достал сигару, хотел уже убрать портсигар, но спохватился и скромно предложил его ближайшему офицеру. А потом сфотографировал офицера, как фотографировал все подряд, совершенствуясь в этом искусстве, и довольно успешно: с недавних пор журналы, принимающие работы любителей, такие как «Мируар» и «Иллюстрасьон», стали публиковать его снимки.