Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах
Обзор книги Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах
Алексей Колышевский
Изгои. Роман о беглых олигархах
Моей маме
Когда-нибудь потом, далеко отсюда, там, где ничего нет – только бесконечность и рай, мы с тобой, сидя на облаке, с каким же кайфом вспомним все любови, увлечения, страдания. Да, да… Вот только скуку себе не простим и трусость – за все, что не сбылось.
Alma Redemptoris Mater, quae pervia caeli porta manes, et stella maris, succurre cadenti, surgere qui curat, populo: tu quae genuisti, natura mirante, tuum sanctum Genitorem, Virgo prius ac posterius, Gab– rielis ab ore, sumens illud Ave, peccato– rum miserere…
Благочестивая молитва католиков латинского обряда«Любовь к ближнему, – проговорил сэр Реджинальд, – не котируется на бирже современных отношений».
Владимир Набоков. «Отчаяние»Entrance
– Давай сюда все свои деньги, чертова сука!
Она отшатнулась. Ноги сразу отказали, и Ольга Сергеевна села прямо на тротуар. Было два часа ночи, и при скудном уличном освещении громила казался троллем из сказки: темная бесформенная гора плоти, облаченная в спортивную толстовку «Красный дьявол» с капюшоном. В руке громила держал телескопический кистень, один удар которого запросто пробивает капот грузовика.
– Ты что, оглохла? Не понимаешь по-английски, албанская задница? Деньги, или я пробью твою пустую тыкву!
Вечер с самого начала «не задался», несмотря на то что это был вечер пятницы, а значит, ее время. По пятницам Ольга Сергеевна ходила в «Кафе де Пари» на Ковентри-стрит. Почему она выбрала это место? Да потому что самые рафинированные молодые самцы из Сити собирались по пятницам именно здесь. Англичан всегда тянуло к Франции, и наоборот – это уже генетическое. Здесь, в клубе, Ольга Сергеевна снимала паренька не старше двадцати пяти – двадцати семи лет и отправлялась с ним в какой-нибудь отель, номер в котором она бронировала накануне. Наутро они прощались, паренек получал неожиданную прибавку к месячной зарплате и давал слово молодого джентльмена, что «не узнает» Ольгу Сергеевну при следующей встрече. Однако даже джентльмены нарушают слово, особенно после шести-семи порций «Дикой индейки». «Индейка» была родом из Америки, но именно ее заказывали чаще всего. Вот уж воистину – пророка нет в отечестве своем, впрочем, как и в Англии нет бурбона из Кентукки. Пить «Индейку» в клубе с парижским душком здесь, в самом сердце Сохо, рядом с площадью Пикадилли – это ли не долгожданный триумф космополитизма?! Это ли не истинный отрыв от набивших оскомину традиций, которые теперь соблюдают одни чудаки, да и то лишь где-нибудь в Шотландии?
Тот веснушчатый парень – она сразу узнала его – стал вести себя отвратительно с момента ее появления в клубе. Парня звали Ральф, он работал клерком в одном из бесчисленных банков в Сити. В кафе он был с компанией; на коленях у него сидела красотка в супермодной блузке с интригующим вырезом на груди. Бюст у девицы был что надо, и показывала она его ровно настолько, чтобы это было интересно и волнительно для окружающих. Ольга Сергеевна хотела пройти мимо, не подавая виду, как она обычно и поступала, встречаясь с прежними партнерами, но не тут-то было. Банковский служка сильно набрался после трудовой недели. Увидев Ольгу Сергеевну, он издал губами шлепающий звук и громко произнес:
– Это моя русская мамочка. У нее всегда так хлюпает между ног.
Его грудастая подружка рассмеялась первой и, в свою очередь, отпустила что-то весьма обидное в адрес Ольги Сергеевны. Затем это сделалось основным развлечением всей компании Ральфа в тот вечер. Каждый считал своим долгом высказать все, что он думает о «русской мамочке», что называется, «без купюр». Поначалу она делала вид, что ничего не слышит, но один из офисных мальчиков сел за барную стойку рядом с ней и громко обратился к бармену:
– Эй, Юджин, дружище, хочешь заработать пару сотен фунтов? Да? Тогда напои эту старую шлюху и трахни ее так, чтобы она хрипела, как гребаная пробитая волынка. Ральф нехило поднял, когда сделал именно так.
Бармен, ничуть не смущаясь, ответил ему:
– А кто тогда будет стоять за стойкой и наливать тебе? Скажи ей, пусть лезет ко мне сюда, прямо под стойку, и сделает «экспресс». Знаешь, что такое «экспресс», приятель? Это вот так, – и бармен, засунув в рот большой палец, стал быстро двигать рукой вперед-назад и при этом неприлично подмигивать Ольге Сергеевне.
Конечно, нужно было уйти. Давно. Тогда получилось бы обойтись без этого чудовищного унижения. Она никогда – Господи! – никогда и представить себе не могла, что кто-нибудь сможет вот так, совершенно безнаказанно, прилюдно извозить ее в дерьме. Сама Ольга Сергеевна не то чтобы обожала, но время от времени не пренебрегала возможностью, как она это называла, «поставить быдло на место». Там, в своей недавней, но теперь такой невозвратно далекой московской жизни, когда она была почти всесильной банкиршей, финансовой громадиной, акулой, масштабы влияния которой отдельные льстецы вполне небезосновательно называли чуть ли не государственными, – это все осталось там. Там она протягивала руку для поцелуя генералам и министрам, там в ее приемной томились всякие «мелкие сошки» с состоянием в миллионы долларов и она выбирала, с кем из них пойти на ужин, а кому отказать через секретаря – мальчика, чем-то похожего на этого подонка Ральфа. Ей такие мальчики нравились – это был «ее тип». Только вот там они перед ней стелились и она давила их – о, с каким наслаждением она давила их каблучками, как клопов, как тараканов! А здесь… Нет, здесь все не так. Здесь до нее не было никому решительно никакого дела, и все ее миллионы, которых до сих пор оставалось столько, что трать хоть по одному в день – хватит лет на пять, все ее несметное богатство здесь было лишь грудой денег. На них можно было жить, и даже весьма громко, с тупым купчиковым шиком (чего осторожная, как все банкирши, Ольга Сергеевна не любила и даже фыркала, когда какой-нибудь кучерявый строитель в пьяном угаре вечеринки посылал в задницу всех, у кого нет хотя бы миллиарда), но власти – власти они ей не давали никакой. Не ждали в приемной генералы и министры, да и приемной-то никакой не было. Деньги, ее деньги, любезно сопроводившие ее в вечную лондонскую ссылку, не приносили своей хозяйке былого наслаждения.
Когда она шла, почти бежала к выходу, то весь клуб, казалось, провожал ее гоготом и улюлюканьем. Пошлые и откровенно грязные шуточки сыпались со всех сторон, и, оказавшись наконец на улице, Ольга Сергеевна почувствовала себя оплеванной. Пережить такое унижение было почти невозможно, и она не нашла ничего лучше, чем напиться тут же, неподалеку, в крошечном безымянном баре, каких полно в Сохо. В кабачке ей стало дурно от спертого воздуха, и она совершила очередную ошибку: вместо того чтобы взять такси и поехать домой, Ольга Сергеевна решила прогуляться. Она долго шла по Пикадилли, не заметила, как попала в парк Сент-Джеймс, и очнулась только тогда, когда прямо навстречу ей вышел этот огромный, каменный «Красный дьявол».
– У меня почти триста фунтов наличными и кредитки, – пролепетала Ольга Сергеевна жалобно, – и еще драгоценности. Вот, – она принялась, ломая пальцы, стаскивать одно за другим кольца. Протянула их вместе с кошельком громиле. Тот взял только деньги. Кредитки и драгоценности швырнул ей обратно.
– Мобильник есть?!
Схватил телефон и разбил его об асфальт.
– Сиди тихо, албанская задница.
Ольга Сергеевна послушно залепетала:
– Я никому ничего не скажу. Не волнуйтесь, пожалуйста.
Он усмехнулся:
– Что-то для албанки ты больно вежлива.
– Я русская, – зачем-то сказала Ольга Сергеевна.
– А-а-а. Продала атомную бомбу и приехала сюда? Вас здесь много таких. Русские, мать вашу! Ты небось крутая, да? У тебя счет в «Ллойде»[1] и дом больше, чем у Мадонны, да? А я, англичанин, по твоей милости должен жить на помойке?! Думала откупиться от меня?!
– Нет, что вы, – прошептала Ольга Сергеевна и вдруг, почувствовав, что сейчас случится ужасное, взвизгнула:
– Помогите!
«Красный дьявол» взмахнул своим кистенем, и Ольга Сергеевна стала медленно заваливаться на правый бок. Ее нашли спустя несколько часов первые любители утреннего бега.
Картина первая
Шестидневный мир
Бриллиантовый квартал
Отчего человек становится преступником? Вернее, так: ради чего он им становится? Проваливается из тихого, спокойного обывательского мирка в мрачный тартар, откуда уже никогда не будет возврата. Ответ один: хочется всего и сразу. Причем не только хочется, но кажется, что желание это вполне справедливо и, что самое главное, обязательно сбудется! Дело выгорит, и, всех обхитрив, будет баловень судьбы сидеть где-нибудь в плетеном кресле посреди стриженого изумрудного газона, закинув руки за голову, и любоваться небом, синим до одури и совсем не в крупную, из стальных прутьев сваренную клетку. И, вопреки закону преступления и наказания, так бывает: и плетеное кресло, и газон, и чистое небо… И плевать на мораль, ее выдумали одутловатые трусы, импотенты и сексуальные извращенцы.
