Бела Иллеш - Избранное
Я почувствовал себя так, господин правительственный эмиссар, будто попал в мир народных сказок.
— Отвечу, матушка, как не ответить, — заверял я ее, — спрашивай!
И представьте себе, господин правительственный эмиссар, старая ведьма вытащила обеими руками из дорожной пыли дерьмо и, подсунув к моему носу, осмелилась спросить меня… меня!
— Если ты желаешь добра народу, ответь, в какой руке у меня коровий помет, а в какой лошадиный?
— Эх, — закончил Лихи свою историю, умолчав о том, что сделали жандармы со старухой из народной сказки, — эх, господин правительственный эмиссар, гуманизм является красивым, возвышенным, священным принципом, но народ… народ…
Министерский советник Лихи чуть не плакал. Седлячек хорошо, почти по-отечески утешал его и призывал незадачливого гуманиста проявить выдержку. Он объяснил ему, что пришедшие в Подкарпатский край из другой экономической среды, из другой, более высокой, культуры, чтобы освободить и поднять русинский народ, отставший в результате тысячелетнего иноземного ига, нуждаются для совершения своей исторической задачи в помощи таких людей, которые знают здешний народ и которых знает народ Подкарпатья.
Самым естественным посредником между чешской демократией и русинским народом была бы русинская интеллигенция, — говорил Седлячек. — Но, к сожалению, этими посредниками мы воспользоваться не можем. Русинская интеллигенция, как это ни грустно, не столько хочет помогать нам в осуществлении наших благородных стремлений, сколько использовать нас. Русинская интеллигенция понимает освобождение русинского народа таким образом, что места, которые занимали до сих пор венгерские господа, теперь должны занять русинские интеллигенты. Русинская интеллигенция использовала нас для борьбы против Габсбургов, против венгерских крупных помещиков и против большевиков, а теперь она хочет избавиться от нас.
— Мы должны убедить ее в том…
— Невозможно, господин советник. Никого нельзя убедить в том, что его интересы не совпадают с общими интересами. На русинскую интеллигенцию мы, к сожалению, рассчитывать не можем. Это единственно правильное, возможное разрешение тяжелого для нас вопроса, как бы парадоксально это ни звучало. И, подумав об этом, вы, господин советник, скажете, что я прав. Единственным надежным союзником чешской демократии на русинской земле являются потерявшие свою власть венгерские господа. Выслушайте меня до конца, господин советник. Венгры не могут рассчитывать снова сесть на шею русинского народа в Чехословацкой республике, а если этой надежды у них нет, то они должны выбирать между высококультурной чешской демократией и голодной, отсталой русинской интеллигенцией. Они выберут нас. Сейчас некоторая часть их выдает себя за русин, но самые умные венгры утверждают, что они словаки. Это означает, что они хотят стать нашими близкими родственниками. Я знаю, что они нам не родственники. Но нам надо уважать их стремление к родству и использовать его. Возьмем конкретный пример. Почему считает себя словаком, скажем, этот Кавашши? Потому что он хочет работать вместе с нами, чешскими демократами, и не желает сотрудничать с интригующей против нас русинской интеллигенцией. Вот где решение, господин советник. Мы должны, конечно, зорко следить за тем, чтобы не венгерские господа использовали нас, а мы использовали их. В этом отношении нам безусловно поможет наша более высокая культура и то обстоятельство, что политическая полиция находится в наших руках.
Неделю спустя после этого разговора генерал Пари сообщил Седлячеку, что, по донесениям тайной полиции, советник Лихи чуть ли не целыми ночами ведет переговоры — при закрытых дверях — с Кавашши, который, хотя и называет себя словаком и был одним из вице-председателей Национального собрания, все же является подозрительным, даже очень подозрительным человеком. Особенно подозрителен он с тех пор, как начал часто получать и посылать телеграммы за границу. Телеграммы эти были подозрительны больше всего тем, что на вид в них нельзя было обнаружить ничего подозрительного.
Тайная полиция готовилась к продолжительному расследованию этого дела, но Пари распорядился, чтобы Кавашши тотчас же был арестован. Из полицейского арестного дома Кавашши пытался послать тайком письмо советнику Лихи. В этом письме он называл Пари «марокканским Наполеоном».
Прочтя это письмо, генерал хотел арестовать и Лихи. Седлячеку пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы удержать Пари от этого, по мнению Седлячека, слишком рискованного шага. Пари согласился оставить Лихи на свободе только при условии, если Седлячек вместе с ним подпишет телеграмму, в которой они потребуют от чехословацкого правительства, чтобы Лихи, как крайне подозрительный субъект, был немедленно же отозван.
Телеграмма была послана. Одновременно с ней Седлячек послал Тусару подробный меморандум о положении в Подкарпатском крае. В этом меморандуме Седлячек заступался за Лихи и доказывал, что какие бы факты против Лихи ни были обнаружены, он все же не изменник родины, а просто незадачливый кабинетный ученый, которому не следует заниматься политикой, так как своей политической деятельностью он только вредит стране и губит самого себя. Седлячек с большой теплотой просил премьер-министра Тусара не губить молодого ученого, заслуживающего лучшей доли…
Узнав, что Седлячек спас его в Ужгороде от тюрьмы, а в Праге — от политической смерти, Лихи написал ему длинное письмо, в котором с большим пафосом заверял полномочного правительственного эмиссара русинской земли в своей вечной благодарности.
— Удачно вышло, — ухмыльнулся Седлячек, читая письмо Лихи. — Если и от второго будет так же легко освободиться…
Генерал Пари немного сердился на Седлячека за то, что он дал возможность Лихи бежать, но вскоре — когда эмиссар открыл для него новое поле действий — примирился с ним.
— Вот эта задача по мне! — воскликнул генерал, когда Седлячек обратил его внимание на то, что румынская армия все еще держит в своих руках восточную часть Подкарпатского края, которую она заняла в борьбе с венгерскими большевиками и, согласно указаниям заседающего в Париже Высшего совета, давно уже должна была бы очистить.
Седлячек тонко, но совершенно прямо дал понять Пари, что он, Седлячек, не желает принимать участие в освобождении восточной части Подкарпатского края. Пусть слава достанется генералу. За это он ожидает от своего коллеги-диктатора, что он предоставит ему, старому социалисту, возможность принимать все необходимые меры по обеспечению и благоустройству быта рабочих.
И Седлячек принял быстрые и решительные меры для повышения заработной платы рабочим. Он увеличил плату не всем трудящимся. Пока что он распорядился только о весьма основательном повышении платы рабочим виноградников. Седлячек издал указ о повышении поденной платы рабочим, занятым на виноградниках Берегсаса, Надьселлеша и Тисауйлака, в пятнадцать раз, и в то же время рабочий день был сокращен с двенадцати часов до семи с половиной. Седлячек с полным правом мог утверждать (что он и не преминул сделать в специальном интервью), что заработная плата нигде, никогда, никем еще не была повышена в таком размере. Он позаботился также, чтобы указ не оставался только распоряжением на бумаге. Седлячек объявил, что предприниматель, платящий рабочему плату меньше установленной, или же рабочий, получающий уменьшенную плату, подлежат строгому тюремному заключению.
Это удивительное повышение заработной платы рабочим снова прославило имя «наменьского героя» по всей стране, прибавив к старым лаврам Седлячека новые.
«Герой, защитивший республику, теперь завоевывает республику для трудящегося народа!»
Журналист, написавший эту красивую фразу, неделю спустя спрашивал себя: сам ли он сошел с ума, или весь мир обезумел? «Весь мир, — ответил он себе, — или, по крайней мере, народ Подкарпатского края». Иначе он никак не мог объяснить себе, почему рабочие берегсасских, надьселлешских и тисауйлакских виноградников протестуют и устраивают демонстрации против повышения заработной платы.
— Если народ действует против своих собственных интересов, — заявил Седлячек, — я готов защищать интересы народа и против самого народа.
Демонстрация рабочих виноградников была рассеяна жандармами, и четырнадцать демонстрантов были арестованы.
Владельцы виноградников тоже послали к Седлячеку делегацию с выражением протеста. Седлячек принял их, но не позволил убедить себя в том, что проведенное им повышение заработной платы губит как предпринимателей, так и рабочих, а главное — губит урожай винограда, потому что если рабочий будет получать в пятнадцать раз больше, чем до сих пор, то сбор винограда обойдется во много раз дороже стоимости всего урожая.
