Анатолий Приставкин - Городок
Галина Андреевна вздохнула и, отставив чай, произнесла:
— Мы ведь, Григорий Афанасьич, по делу... Поговорить надо.
Шохов оглянулся, слышит ли их Тамара Ивановна. Но, убедившись, что та вышла на кухню, спросил торопливо:
— А что случилось? Что за спешка?
— Случилось, Григорий Афанасьич.
Галина Андреевна посмотрела на руки Шохова, держащие чашку, и увидела, что они дрожат.
— Мы хотели у вас узнать,— «у вас» Галина Андреевна подчеркнула, не сводя глаз с Шохова, с его рук,— правда ли, что есть постановление о нашем сносе?
Валера оторвался от чая и с удивлением уставился на хозяина.
Наклонив голову, тот ответил, что постановление такое есть.
— А кто будет сносить?
— Ну как кто, организация.
— Какая организация? — Галина Андреевна нисколько не повышала голос и была сама любезность. Но от ее вопросов веяло холодком.
— Наша,— выдавил Шохов обреченно.
Валера совсем забыл про свой чай и не отрывал от хозяина пораженного взгляда. Он даже ложечку уронил на пол, но никто не заметил. Дед Макар словно чего-то стеснялся. Одна Галина Андреевна никак не выдавала своих чувств. Голос ее был хоть и тверд, но доброжелателен. И даже нечто вроде сочувствия сквозило в ее обращении к Григорию Афанасьевичу.
— Что здесь будет строиться, завод?
— Да.
— Когда?
— Что когда?
— Я спрашиваю, когда будете сносить?
— Да скоро.
— Когда все-таки?
— На следующей неделе...
— И вы — молчали?
В этот момент в комнату вернулась Тамара Ивановна с горячим чаем — и все немного отвлеклись. Она налила гостям свежего чайку и с улыбкой присела на свободный уголок стола. Она еще никак не догадывалась о том, что здесь произошло. Но Галина Андреевна не собиралась щадить Шохова и потому переспросила:
— Почему же вы молчали, Григорий Афанасьич?
Тот покосился на свою жену и лишь вздохнул. Все, в том числе Мурашка, глядели на него выжидающе.
— И о чем вы молчали, Григорий Афанасьич? — с улыбкой спросила Тамара Ивановна, почувствовав какое-то напряжение и желая перевести его в шутку.— Молчание не всегда достоинство, а?
Но никто не поддержал ее и не улыбнулся.
— Но я сам только что узнал, Галина Андреевна! Честное слово.
— Когда же — сегодня, вчера?
— Да!
— Что да?
— Вчера,— сказал он и тут же поправился: — Нет, позавчера... Но эти дни...
— Тамара Ивановна,— перебила его Галина Андреевна и повернулась к Тамаре Ивановне. Та хоть и понимала, что их разговор необычен, но все еще не догадывалась, о чем идет речь.— Бога ради, простите нас за резкость, но речь идет о сносе нашего городка. Я понимаю, что уже поздно. Еще один вопрос — и мы уйдем...
— Сидите, что вы, — отвечала хозяйка растерянно.
Галина Андреевна обратилась теперь к Шохову:
— Григорий Афанасьич, вы... Вы будете сами сносить... Нас?
— Как сами сносить! — воскликнула Тамара Ивановна и посмотрела на мужа.
Тот молчал.
Она испуганно добавила:
— Гриша, скажи им, почему же ты молчишь? Скажи так, как мне говорил... Что мы до конца будем здесь жить, что бы там ни случилось... Ведь правда же?
Шохов снова ничего не ответил, а за него сказала Галина Андреевна:
— Григорию Афанасьичу поручили снос поселка... Я так поняла...
— Гриша, это правда? — спросила Тамара Ивановна.
Он кивнул и отвернулся. Валера привстал, желая что-то сказать, но его перебила Тамара Ивановна.
— Что же мы будем делать, Гриша? Я ничего не понимаю! — в отчаянии произнесла она, сильно побледнев и обращаясь теперь ко всем сразу, в том числе и к деду Макару, который сидел отрешенно, будто посторонний. Несколько капелек пота блестели на его лбу.
Неизвестно, чем бы кончился этот, весьма неприятный для Шохова, разговор, если бы не дед Макар, который двинул рукой как в полусне и опрокинул на себя чай. Чашка же скатилась по его коленям на пол и раскололась пополам.
Женщины бросились помогать неловкому деду, стали собирать осколки, а Шохов воспользовался паникой и вышел. Огорченный дед бормотал извинения, а Тамара Ивановна повторяла, что посуда бьется на счастье и нечего ее жалеть, главное, что чай был уже холодный и Макар Иванович не обварился...
Под шумок исчез и Мурашка. Когда гости прощались, было поздно. О неприятном разговоре никто больше не вспоминал. Поговорили о погоде, о японских зонтах, появившихся в магазине, и, как только убедились, что штаны у деда Макара немного обсохли, распрощались с милой Тамарой Ивановной, которая вышла их проводить.
Галина Андреевна довела деда Макара до самого дома. Дорогой они шутили по поводу подмоченных штанов, но ни слова не было сказано о случившемся. Оба старательно обходили эту тему. Галина Андреевна на прощание сказала:
— С юбилеем вас, Макар Иваныч, спите спокойно. Пусть вам приснятся золотые ангелы.
— Так же и вам,— кивал дед. — Вы уж извините, милейшая Галина Андреевна, что я вас не провожаю. Я сегодня устал...
— Крепче будете спать, — сказала она.
Галина Андреевна постояла мгновение, неясная мысль шевельнулась и пропала навсегда. Это потом, когда что-то случается, мы начинаем придавать последним услышанным словам непомерно большое значение. Она тоже вспомнила это, произнесенное про усталость. Чувствовал ли он или просто было сказано походя — кто теперь скажет...
Она дождалась, когда у деда загорится свет в окошечке, и направилась к себе.
В эту ночь Галина Андреевна спала неспокойно. Несколько раз просыпалась и забылась лишь под самое утро. Проснулась на рассвете от тяжкого и неожиданного предчувствия, поразившего ее в самый момент пробуждения.
Тут же в панике торопливо оделась, вовсе не понимая, что с ней происходит. Не умылась, едва подобрала волосы пучком и побежала к домику деда Макара. Еще до того как постучалась, уже знала, что ей никто не ответит. И все-таки сердце холонуло, когда на долгий и громкий стук ей отозвалось молчание. Она обежала дом и стала барабанить в окошко. Даже ладонь занозила о какую-то деревяшку, но вгорячах не заметила.
Так же бегом, не разбирая дороги, по грязи, чуть примороженной за ночь, она добралась до избушки Петрухи и торопливо ему все рассказала. Петруха со сна ничего толком не понял, но попытался ее успокоить, сказав, что дед Макар стал чуть-чуть глуховат. Впрочем, он собрался с ней, чтобы самому попытаться разбудить. Дорогой они еще забежали к дяде Феде.
Дядя Федя колол дрова во дворе. В кепочке, в телогрейке, вечный огрызок папиросы зажат в зубах. Втроем они походили вокруг домика деда, постучали, и дядя Федя сказал:
— Будем взламывать.
Топором, который притащил с собой, он чуть отжал дверь, и щеколда отлетела. Он вошел первым и с порога, взглянув в сторону постели, произнес коротко:
— Готов.
И тут же вышел вон.
Галина Андреевна со страхом посмотрела на дядю Федю, потом на постель и сразу увидела, что дед Макар лежит в необычной позе, на боку, лицом к полу и губы у него вытянуты трубочкой, как от обиды. Одеяло сползло, обнажив неестественно желтую, согнутую в колене ногу, будто он собирался сойти с кровати. Кургузая маечка открывала задубевшее тело.
— Вы можете подождать, пока я схожу в милицию? — спросила Галина Андреевна Петруху.
Тот кивнул и Приблизился к покойнику, не сводя с него глаз.
— Подождите, пожалуйста,— повторила она и не узнала своего голоса, так он вдруг сел.— Здесь или... на улице.
У домика дожидался дядя Федя.
— Звонить?
— Тут близко. Я без звонка дойду.
— Пойдемте вместе,— сказал дядя Федя.— Мне на работу. Я только забегу переодеться.
Дорогой спросил:
— Отчего же он? Он же не жаловался?
— Жаловался... Вчера... Я его последняя видела. Он говорил, что жмет сердце.
— Может, инфаркт? — предположил дядя Федя.
Галина Андреевна покачала головой.
— Ах, ну какая теперь разница! Ведь умер же! Вы можете помочь... Сколотить ему... Это...
Галина Андреевна не смогла произнести «гроб», но дядя Федя понял, кивнул. На перекрестке, за Вальчиком, простился.
Милиция приехала часа через полтора. Галина Андреевна с Петрухой замерзли, пока ожидали ее на улице. Из милицейского газика вышел капитан и молодая женщина в белом халате под пальто.
— Где? — спросил капитан.
Галина Андреевна указала на дверь и вошла последней.
Капитан проворно огляделся, не взглянув даже на покойника, взял валокордин со столика, понюхал и передал докторше. Потом перелистал книгу, лежавшую тут же на столе. Мельком осмотрел бумаги и задержал взгляд на стоявшей посреди стола машине с планетами.
— Астроном? — спросил без интереса и пододвинул стул. Достал из портфеля листок бумаги и стал быстро писать.
