Анатолий Черноусов - Повести
— Вытаскивать бревешки по оврагу будет сподручней, пояснил он. — По оврагу намного положе, не на обрыв же их вздымать!
Проворный матрос сбросил с катера трап, Миша, невысокого роста, ладный из себя крепыш, легко сбежал по трапу на галечник и спросил у отца:
— Куда тебе их?
— Надо бы, Миш, выдернуть их из воды, — отвечал Виталька, — хотя бы на уступ, а то трактор не возьмет.
Все трое задумались — как выдернуть бревна из воды на уступ? Бревна толстенные, длинные и свинцово тяжелые, пропитавшиеся водой…
Попытались поднять одно из бревен, и впятером, включая двух матросов, только и смогли сделать, что конец бревна выдернули из воды на галечник. Поднять же скользкое тяжелое бревно на высоту человеческого роста, на уступ, и одновременно подсунуть вперед силенок не хватало; кажилились, кажилились, и все попусту.
— Дэ‑э… озабоченно произнес Виталька, сдвинув шляпу на лоб и почесывая в затылке.
Горчаков от досады катал желваки — вот ведь близок локоть да не укусишь! Как такие бревнищи забросишь на уступ, в русло оврага? Даже если придет трактор, о котором была договоренность, так ведь он же не подъемный кран. Да и не сможет трактор подойти к самой кромке обрыва, опасно это, в море свалится, чего доброго.
— А если катером попробовать, — робко предложил Горчаков, еще не представляя себе в деталях, как это можно сделать, а только вдруг подумав о том, что если и есть сейчас у них в наличии большая сила, так она именно в катере, в его моторе.
— А как ты катером?.. — недоверчиво спросил Виталька.
— А что… это идея! — загорелся Миша и слегка толкнул Горчакова в грудь. — Сделаем длинную чалку, обмотнем ее вокруг березы и потянем…
Матросы живо надели удавку на самое толстое бревно, нарастили капроновую чалку другим таким же канатом, обмотнули канат вокруг могучей, с корявой корой, березы, стоящей в овраге, а конец привязали к чугунному кнехту на носу катера.
— Отойдите подальше! — крикнул Миша из рубки и требовательно махнул рукой, мол, убирайтесь, а то — не дай бог — лопнет чалка и хлестнет кого–нибудь концом! Пополам пересечь может!
Сцепив сухие длинные пальцы, Горчаков смотрел, как судно, медленно пятясь, пошло от берега, как приподнялась длинная и тяжелая чалка над землей и над водой, как она струной натянулась между носом корабля и березой, как зашевелился, но не развязался, а, напротив, намертво затянулся узел… Горчаков отчетливо, всем напряженным существом своим представил, как выбирается сейчас последняя пружинность капроновых волокон, как натянулись они до предела, за которым разрушение, разрыв. Но была еще упругость в стволе березы, и ствол ее начал сгибаться… наклоняться, еще мгновение, еще несколько сантиметров тихосенького, чуткого хода катера и… либо развяжется узел на канате, либо сам канат лопнет, либо — самое ужасное! — не выдержит и хряпнет могучий ствол березы…
Словно затаив дыхание, пятился катер от берега, а вместе с ним придержали дыхание все, кто стоял на берегу… как вдруг канат заскользил по стволу березы, а огромное бревно стронулось с места, конец его, охваченный удавкой, приподнялся, и бревно послушно пошло вверх, на уступ и далее в ложе оврага, подтягиваясь к березе.
— Стой! Стой! Амба! — вразнобой закричали Виталька, Горчаков и оба матроса.
Катер чуть двинулся еще — по инерции — и замер. Всё!
— Теперь, Миша, подай чуть вперед, чтобы ослабить удавку, мы снимем ее с бревна и наденем на следующее.
Когда все четыре бревнища улеглись рядышком на травянистом дне оврага, Горчаков готов был обнять бравого капитана Мишу, Витальку, молодцов–матросов, а заодно и могучую красавицу березу — выдержала, милая, не подвела!
Сунув в карман поданную Горчаковым десятку и кивнув отцу на прощание, Миша взбежал по трапу на палубу, втащил за собой трап, катер лихо отчалил от берега, развернулся и, дав прощальный гудок, ушел в сторону города Камня.
Теперь можно было расслабиться и порадоваться, что дело сделано, успокоиться и выкурить с Виталькой по сигарете, сидя на бревнах.
Однако не успели они затянуться табачным дымом, как вот он, на горе возле огородов затарахтел грязно–синий трактор «Беларусь». Из кабины выскочил Ванюшка, тот самый бедовой Ванюшка, который пахал по весне огороды и лихо свалил столб у Горчаковых. Выскочил из кабины и крупными шагами, почти прыжками, спустился к ним с горы, чумазый, голый по пояс, широкоплечий, мускулистый, шальной.
— Эти? — остановился он, руки в боки, и, не здороваясь, кивнул на бревна. — А куда?
Горчаков с Виталькой принялись было объяснять как лучше поднять бревна в гору, полагали, что сначала не мешает осмотреть русло оврага, нет ли в траве ям и пней; предлагали втаскивать бревна по одному…
— Да ну! — отмахивался Ванюшка. — Стану я корячиться по одному! — Был он явно под хмельком и весь его вид говорил, что ему, Ванюшке, нет сейчас на свете никаких преград, ему и само море по колено! Ставьте бутылку, и он мигом обтяпает это дело. — Вяжите все! Я их разом! — распорядился он и, не слушая возражений, швырнул им стальной трос с петлей на конце.
Набросили стальную удавку на концы бревен, Ванюшка быстро взбежал к своему тарахтящему «мустангу», махнул в седло, и вот уже пятится, сваливается с горы на дно оврага трактор, отчаянно подскакивая на ухабах и пнях.
И не успели Горчаков с Виталькой опомниться, как Ванюшка врубил первую скорость и поволок громоздкую связку бревен в гору, сдирая острыми торцами дерн, разворачивая в труху старые пни. И нужно было править хотя бы по своему следу, а он попер напрямик, по кустам акации. И тут же заднее колесо трактора ухнуло в заросшую травой ямину, малые передние колеса оторвались от земли, и трактор вздыбился. Горчаков с Виталькой остолбенели — сейчас машина опрокинется и загремит по склону прямо в море!
Понял это, видимо, и лихач Ванюшка. Он оглянулся, метнул бешеный взгляд назад, на склон, на недалекий обрыв, тряхнул своей чубатой башкой с оскаленными зубами, дал машине предельный газ, мотор оглушительно взревел, и трактор, опираясь лишь на задние рубчатые колеса, рванул вперед и вверх. Подпрыгнув несколько раз, словно гигантский кенгуру, трактор выскочил на пригорок, грохнулся на все четыре колеса и, страшно рыча и воя, поволок бревна в гору.
— Твою мать… — выдохнул Виталька и покачал головой; глаза у него были абсолютно круглые.
Придя в себя, Горчаков помчался вслед за трактором, чтобы показать Ванюшке, куда сворачивать, в какой переулок, иначе — было такое предчувствие — этот лихач попрет напрямик по огородам, ломая на своем пути заборы и круша постройки.
А через полчаса, оставшись одни, Горчаков с Виталькой опустились на сложенные у забора бревна, закурили и, переглянувшись между собой, давай хохотать, причем у Горчакова смех был явно нервный, захлебывающийся, прерывистый.
Просмеявшись, Виталька сдвинул свою шляпу на затылок, шаркнул рукавом куртки по бледному потному лбу и с умилением в голосе произнес:
— Нар–род!.. А?..
Глава 20
Теперь Горчаков еще более уверовал в Витальку его готовность помочь, в его способность достать какие угодно стройматериалы, хотя бы даже из–под земли.
А достать надо было еще несколько бревен на вставыши, на замену подгнивших концов в старом срубе. Позарез нужны эти вставыши, без них нельзя начинать кладку стен. И Виталька разделял озабоченность Горчакова, говорил: «Обожди, вот чуток освобожусь…»
Наконец в четверг утром, пробегая по своим делам мимо Горчакова, который скобелем и топором ошкуривал великолепные, «родившиеся из пены морской», бревна, Виталька на ходу бросил: «Как стемнеет, жди меня. Я подъеду на мотоцикле. Прихвати с собой карманный фонарик…»
После ужина Горчаков не пошел отдыхать в свою пристройку, как обычно, а, убрав со стола, присел в ограде, покуривал и поджидал Витальку с мотоциклом.
Хозяйка бабка Марья между тем подоила корову, процедила молоко в стеклянные банки, раздала их дачникам и ушла в дом. Посидев рядом с Горчаковым на скамейке, потолковав с ним о стройке и выкурив папиросу, устало поднялся и тоже ушел в дом отдыхать Парамон; затихала, успокаивалась деревня. А Витальки все не было. Умотавшегося за день с бревнами, с прополкой огорода, Горчакова клонило в сон, хотелось растянуться тут же, в ограде, на полянке, расслабиться и дать натруженным костям и мускулам отдых.
Но тут затарахтел наконец, приближаясь, мотоцикл, Горчаков встрепенулся, сунул в карман сигареты, спички и фонарик; стараясь не звякать щеколдой, закрыл за собой калитку и поспешил к ждущему на дороге Витальке.
Буркнув «Привет!» — уселся в седло позади Витальки, ото дал газ, и они помчались в ночь по дороге на Кузьминку.
Свет фары выхватывал из темноты полосу дороги, придорожные телеграфные столбы, дорожные знаки; таинственно шевелились, мелькали, двигались назад и пропадали во мраке ночи деревья, стеной стоящие по сторонам от дороги; похрустывала под колесами насыпанная в топких местах мелкая щебенка; отдельные камешки время от времени гулко щелкали по днищу мотоцикла.
![Анатолий Землянский - После града [Маленькие повести, рассказы]](/uploads/posts/books/237651/237651.jpg)
