Петр Замойский - Лапти
На следующий день пошел один. На него надели белый халат, и сиделка довела до палаты. В палате было коек десять. Испуганно-тревожным взглядом обвел он эти койки.
— Алеша! — раздался слабый голос сзади него.
— Вот ты где? — улыбнулся Алексей.
Он сел на табуретку и боязливо посмотрел на острое лицо Дарьи.
— Как себя чувствуешь? — тихо спросил он.
— Пока ничего.
— Тебе… больно? — нагнулся он к ней близко-близко.
— Водички дай.
Он налил в стакан воды и подал ей.
— У тебя жар, — положил ей руку на голову.
— Пройдет.
— Выздоравливай, Даша.
Она закрыла глаза и помолчала. Потом, словно в раздумье, спросила:
— Тебе доктор говорил?
— О чем?
— Кто у нас — мальчишка аль девчонка?
Алексей закусил губу и долго не мог ответить. Едва сдерживая нахлынувшие вдруг слезы, погладил ей голову:
— Мы, Дашенька… не будем об этом.
— Ну… не будем, — согласилась Дарья.
Чуть повернув к Алексею лицо, долго-долго смотрела на него и полушепотом спросила:
— Сам-то ты теперь чего?..
— Пока ничего. Вот думаю отправить лошадь и остаться. Дождусь, когда выздоровеешь.
Дарья взволновалась. Быстро-быстро замигала черными ресницами, из-под которых лихорадочно блестели глаза, и не то упрашивающе, не то, насколько могла, строго приказала:
— Нет, Алеша, нет, милый, ты туда поезжай! Чего там без тебя? А я тут с Пашей… Зачем около меня сидеть? Там ты… там… без тебя… И лошадь зря не держи. Небось кормов не хватило?
— Еще на раз.
— Видишь? И лошадь заморишь. Поезжай, нынче поезжай. Прямо от меня и запрягай. Чего, говорю, без тебя? Кто? Петька один? Скрутят… А дурака того гони, нечего с ним…
Он хотел было рассказать ей, что вчера слышал о Скребневе, но воздержался. К чему? Верно говорит, ехать надо. А как тут? Как оставить? А что, если видит ее в последний раз? И не ехать — тоже нельзя. Что делается там, неизвестно.
— Хорошо, Даша, если ты настаиваешь, я поеду. Поеду, но только дай мне слово, что выздоровеешь.
Он нагнулся к ней и нежно-нежно погладил ей волосы. Ему хотелось было поцеловать ее, но с соседних коек могли заметить женщины, которые с особенным интересом наблюдали и вслушивались в их разговор. Все-таки не утерпел. Ну-ка, в самом деле видит ее последний раз? Да потом кому какое дело? И, склонившись еще ниже, к самому уху, он тихо, стыдливо, будто в первый раз, шепнул ей:
— Даша, Дашенька, я тебя, если ты не знаешь, я тебя очень люблю… Я тебя, Дашенька, — и тревожно забилось сердце, — я тебя, милая, поцеловать хочу.
— Ну что ж, целуй, — ответила Дарья и зажмурила глаза.
Он тихо поцеловал ее в горячие, сухие губы и уже веселее проговорил, прощаясь:
— Выздоравливай смотри!
— А то как же, Алеша, знамо выздоровею.
Немного пошатываясь, вышел из палаты, переоделся и прямо из больницы направился в райком партии. Есть о чем поговорить ему в райкоме. Да-да, теперь он уж не тот. Пусть ошибаются в райкоме кто угодно и как угодно, а он, Алексей, как шел раньше правильным путем, так и пойдет. Хватит ему уроков. Чересчур хватит. Ну-ка, что ответит райком? А вот и кабинет секретаря.
— Здравствуй, товарищ Уманский.
— Здравствуй, товарищ Столяров. Ты уже успел получить телефонограмму о вызове?
— Никакой телефонограммы я не получал. Приехал сам. Вы ничего не знаете, что у нас произошло?
— Поэтому и вызвал тебя. Натяпали капусты, нечего сказать. От кого другого, но от тебя совсем не ожидал, что ты окажешься перегибщиком. Что с тобой случилось?
— Товарищ Уманский, я пришел сюда не оправдываться, а ругаться. И не тебе нападать на меня, а мне на тебя.
— Вряд ли это удастся, товарищ Столяров. Факты говорят обратное. Факты кричат, что у вас у всех там головы закружились от успехов, — сердито проговорил секретарь.
— От каких успехов, товарищ Уманский?
— Ты разве не читал статью Сталина о перегибах?
— Первый раз слышу.
— Э-эх, работнички! Даже за газетами не следите. Вчера в «Правде» и в «Известиях» была напечатана.
— Ничего не знаю. Объясни.
— Лучше вот сам прочитай, — подал секретарь «Правду».
Начал Алексей читать настороженно, с некоторой опаской, но чем дальше читал, тем лицо его становилось все светлее, радостнее, и мелкие морщины на лбу сглаживались. Искоса то и дело поглядывал на секретаря, почему-то сидевшего угрюмо, и, как дочитал до конца, распрямился и ударил кулаком по столу:
— Ведь это же то самое, о чем я говорил! Как же так? За что же меня обзывали оппортунистом?
— Кто обзывал?
— Твой заместитель! Почему вы защищали Скребнева? Почему ему верили, а мне — нет? В чем дело? И ты же начинаешь упрекать, что виноват я? Разве у меня голова закружилась? У вас она закружилась!
— Не лезь в бутылку и не вали с больной на здоровую. Дело не только в Скребневе. Ты тоже не младенец. Кто у вас председатель сельсовета? Кто секретарь ячейки? Скребнев, что ли? Выходит, скажи вам Скребнев: «Прыгайте в бучило», и вы прыгнете?.. Вместо того чтобы осаживать уполномоченного, указать ему место, вы развязали ему руки, вы подменили им и сельсовет и ячейку. Докатились черт знает до чего! У меня полные сведения обо всем, что вы там натворили. Наконец, с этой церковью связались. На дьявола она вам сдалась? И тебе прямо надо признать, что головы у вас действительно закружились, храбрость вас обуяла, почва заколебалась под ногами. Теперь о Скребневе. Не отрицаю, такие типы у нас имеются. И райком долю вины несет, что держит их. Но район у нас большой, а работников мало. Возможно, и до нас стихийно дошло в некоторой степени головокружение, но не в этом дело. Не время валить вину друг на друга, а надо исправлять положение. Не ударяться в панику, не бросаться в крайности. Тебе сейчас же надо ехать обратно, немедленно собрать колхозников и разъяснять статью. Чем быстрее, тем лучше. Иначе, при самом незначительном малодушии, кулаки начнут орудовать.
— Я сегодня еду. У меня тут жена в больнице. Эти перегибы в первую очередь ударили по мне.
Алексей рассказал обо всем, что произошло возле церкви. Секретарь дружески упрекал Алексея за малодушие, за временную трусость и сознался, что за Скребнева действительно держались в райкоме зря.
— Ты, как приедешь, гони его.
— Этого мало. Надо из партии выбросить и суду предать.
— Вопрос ясен. Теперь вот что: мы созываем внеочередную районную конференцию. Ты приезжай. Кстати, скажи, как дело с подготовкой к севу?
— Почти все готово, — ответил Алексей. — И, тоже кстати, у меня к тебе вопрос: дадут ли нам в конце концов двадцатипятитысячника?
— Дадим. Телеграфно округ запросим. Они постепенно прибывают. Их не хва…
Резко затрещал телефон. Звонил долго и тревожно. Секретарь покрутил ручку, взял трубку и молча долго слушал.
— Понятно, понятно. А вы уже в панику? Что? Разводят лошадей? Немедленно приостановите! Сейчас же собрание. Мобилизуйте все силы. Статью Сталина выносите на собрание. Что?.. Секретарь ячейки спрятал ее? Передайте секретарю, чтобы завтра утром был здесь. А сегодня, вот сейчас же, собрания по бригадам. Уполномоченный там? Хорошо. Пусть он… Кто, кто разъясняет статью? За номер платят пять рублей? Десять заплатят, если вы в панику ударились. Как с кулаками? Никаких колебаний…
Не успел положить трубку, снова звонок. Снова почти те же ответы. Видно, на места только что дошли газеты со статьей «Правды».
Алексей напрасно ждал, когда освободится секретарь от телефонных разговоров. Скоро в кабинет ввалилось человек десять. Шумно и встревоженно загалдели, перебивая друг друга. На лицах растерянность.
Не попрощавшись, Алексей вышел из райкома. Забежал было в киоск купить «Правду» или «Известия», но ни одного номера не было.
— Вчера все раскупили, — объяснил продавец.
— Где же достать?
— Вечером в пять поезд привезет окружную газету.
— Я прошу оставить для меня номера два.
— Только придется в очередь записать.
— Что за очередь?
— На газету. Всего записано у меня семьдесят два человека. Если придете пораньше, возможно получите. А лучше, если сейчас же сходите на станцию. Может быть, там еще остались вчерашние номера.
Алексей побежал на станцию. Очень жалел, что вчера не смог купить газету. Весь день провел в лесу и ничего о статье Сталина не слышал.
Ждать до пяти вечера — стало быть, еще ночь ночевать. А корм для лошади вышел весь.
Киоск на станции был открыт. Только что остановился московский поезд. Алексей подошел к киоску, жадно оглядел прилавок: никаких газет. Лежали только книги, брошюры и журналы. Сколько ни упрашивал продавщицу достать хоть один номер «Правды» — напрасно. Продавщица тоже сказала, что надо ждать пятичасового поезда и предварительно записаться в очередь.
