Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына
– Ох, Вовка, не надо бы лучше! – опять начал Ваня. – Я и сам не верю тому, что врут, да как-то душа у меня не на месте.
– А ну! – прикрикнул на него Володя, уже окончательно справившийся с собой. Он досадовал, что невольно проявил некоторую робость. – Я, кажется, ясно решил. Подбери свою душу, если она у тебя такая… Иди за мной, живо!
Через полчаса оба маленьких разведчика, не замеченные немцами, пробрались к далекой обвалившейся штольне. За день мальчики порядком иззябли: с моря дул пронизывающий ветер. Сухая снежная крупа, то и дело принимавшаяся сыпать с низкого неба, легонько позванивала в сухих зарослях татарника, между которыми ползком продвигались разведчики. Ребята обцарапались о ломкие стебли с маленькими игольчатыми сосульками. Ледышки кололи щеки, щекотно лезли за шиворот. Мальчики мечтали о том, как они спустятся в уже обжитые подземелья, доложатся командованию, передадут сведения, собранные на поверхности, а потом дядя Яша Манто угостит их горячим партизанским борщом из консервов, а они, хлебая борщ и уписывая мясо за обе щеки, будут рассказывать о своих приключениях во время наземной разведки.
Сырой, промерзший сумрак штольни словно засасывал мальчиков в глубь земли. Оба невольно поглядели друг на друга, когда старавшийся не отставать Ваня торопливо подтянулся к плечу своего командира, который лез впереди. Володя нахмурился и отвел глаза. Обоим было не по себе. Конечно, они давно уже не верили в те россказни о выползающих в штольню мертвяках. Но все-таки ведь недаром же добрые люди старались обходить эту штольню.
Мальчики продолжали ползти по наклонному подземному ходу. С каждым движением вперед зловещий сумрак вокруг них сгущался.
И вдруг они услышали протяжный, полузаглушенный стон.
Мальчики замерли, припав к земле. Стон, похожий на мучительно затрудненный вздох, повторился. Он доносился откуда-то сзади.
– Слышишь, Вовка? Говорил тебе: не надо! – прошептал Ваня.
Володя ткнул приятеля кулаком в плечо, чтобы он молчал. Они прислушались не дыша. И опять позади них, у самого входа в подземное логово, раздалось болезненное, томящее душу: «Уо-о-о!»
– Ты оставайся, лежи тут, а я пойду гляну, – сказал Володя.
Ваня, посмотрев на него, понял, что возражать бесполезно. Володя попятился к выходу. Ваня пополз за ним: не мог он бросить товарища одного в такую минуту. Володя оглянулся и погрозил ему кулаком, но Ваня не отставал. Стоны слышались все громче. До слуха мальчиков донеслось какое-то бессвязное бормотание. Оно слышалось со стороны большого камня, который наполовину прикрывал вход в штольню. Володя подполз поближе и в тени расщелины, темневшей под камнем, увидел человека. Он был очень страшен: огромный, кудлатый, с провалившимися, закрытыми глазами. Остро торчали его скулы. Он лежал, запрокинув голову, под которую был положен вещевой мешок. Под отросшей бородой шевелился, распирая горло, словно распухший, кадык. Сквозь стиснутые оскаленные зубы, обжатые бескровными, серыми губами, время от времени цедился тягучий стон.
Подле стоявшего на камне котелка лежала на земле матросская бескозырка. Володя всмотрелся и с трудом разобрал на ленточке вытисненные давно уже побуревшим золотом два слова: «Береговая оборона».
– Это моряк. Наш, русский, – тихо сообщил Володя, обернувшись назад, к Ване.
Лежавший человек вздрогнул, приоткрыл глаза, уставился на Володю диковатым взором, в котором лихорадочный огонь метался, как в затухающей головне. Судорожным движением он пошарил возле себя, вытащил из-под головы наган и неверной, трясущейся рукой направил прыгающее его дуло в упор на Володю.
– Кто там есть? Стой! С места не тронься… Кончу разом! – хрипло пробормотал он.
– Дядя, вы погодите! – заторопился Володя. – Стойте стрелять. Погодите… Вы кто, дядя?
– Стой, не шевелься… Сыму пулей в два счета, – бормотал моряк, продолжая целить наганом в мальчика. Володя на всякий случай спрятал голову за камень.
– Да что вы, дядя, в самом деле! Вы что? Не в себе? Вы, наверное, раненый, да? Мы вам поможем. Мы – пионеры, разведчики.
– Не смей… паразит! – прохрипел моряк. – Только сунься!.. Я те гранатой… Шиш вы меня возьмете живого!
Пока он бушевал и грозился, бранясь, задыхаясь, Володя из своего прикрытия разглядывал стоявший возле моряка котелок. В нем оставалось немного воды. Откуда она могла взяться? Ведь ясно было, что матрос давно уже не может вставать. Ноги его, недвижно раскинутые, были накрыты плащ-палаткой. Кто же мог доставить воду раненому моряку? Новая для Володи профессия разведчика приучила его же быть осмотрительным. По отсутствию следов на талом и уже опять смерзшемся снегу вокруг, по обрывкам намокшей и заледеневшей газетной бумаги, по ощипанным стеблям татарника видно было, что моряк лежит здесь уже давно. Кто же мог принести ему воды в котелке?
Но тут Володя заметил, что камень, нависавший над расщелиной, где лежал моряк, был влажен, по нему сочились струйки воды. Должно быть, моряк подставлял свой котелок и набирал воду.
– Дядя, не надо в меня целиться, – попросил Володя, осторожно выглядывая из-за своего камня. – И зря вы так кричите. Вы тише будьте, а то ведь немцы услышать могут. Дядя, вы положите наган. Мы же партизаны – честное даю вам пионерское, честное ленинское!
– Чем докажешь? – пробормотал раненый. – Меня на бога не возьмешь. Тут кругом оцеплено… Знаю…
– Да вы положите наган! – взмолился наконец Володя. – А то я тут валяюсь, а вы встать не даете… А я мог бы тем часом за нашими сходить, и мы бы вас к себе вниз взяли. Вы, дядя, зря целитесь. Ну чем я вам доказать могу? Мы ведь когда на разведку идем, у нас все отбирают.
– Пускай тебя что-нибудь спросит, а ты ему докажешь, – подсказал сзади Ваня.
– Дядя, вы меня, правда, спросите что-нибудь, а я вам на все отвечу, и вы увидите, что я не вру. Ну, хотите если, спросите меня что-нибудь про пионерскую организацию.
– Я про пионерскую… – с трудом проговорил раненый, – про пионерскую… Не вылазь, лежи там, а то стрельну!.. Про пионерскую-то я уж запамятовал… А вот ты мне… ох! ты мне, если не врешь, что пионер… ты мне по Конституции скажи, чего знаешь…
– По Конституции? Сейчас! – Володя громко проглотил слюну, пихнул осторожно лежавшего позади него Ваню, чтобы тот, в случае чего, подсказал, и радостно заговорил голосом, которым он обычно отвечал в классе, когда знал задание назубок: – Право на труд, право на отдых… и право на образование… И все народы равные по всяким национальностям. И еще это… самое главное… сейчас скажу: защита отечества – священный долг… Да перестаньте вы, дядя, в меня метиться!
– Сказал верно… Знаешь, – тихо, сквозь зубы, произнес раненый. – Вроде не врешь… Эй, стой, говорю! Не подлазь покамест ближе. А ну, перекрестись… на всякий случай… – неожиданно потребовал он.
Володя обиженно повел плечом:
– Странно, дядя! С какой радости я божиться вам стану, раз я пионер! Что ж я этим докажу?
– Это ты правильно, – устало согласился моряк. – А ну, говори мне, какие песни знаешь наши?
Ваня от удовольствия даже зажмурился и головой закрутил: он-то уж знал, сколько песен помнит Володя.
– Ну, это легко! Я все песни знаю почти, – начал Володя. – Ну, во-первых, «Вставай, проклятьем заклейменный», потом «Широка страна моя родная», еще знаю петь «По долинам и по взгорьям», потом еще «Потому что у нас каждый молод сейчас, в нашей юной прекрасной стране». А еще знаю «Матрос Железняк». Вот как она поется: «В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном курган…» – И Володя тихонько запел свою любимую песню. – «Лежит под курганом, заросшим бурьяном, матрос Железняк, партизан», – с чувством пропел он и, так как раненый не отзывался, осторожно выглянул.
Раненый неслышно рыдал, припав лбом к рукам, сложенным на нагане. Широкие, торчавшие под сукном бушлата худые плечи его тряслись.
– Пионеры… братки-дружочки, родные, помогите… Слабый я, совсем никуда…
И он снова впал в беспамятство.
Мальчики в один прыжок подобрались к нему. Привыкший уже быть осторожным, Володя первым делом высвободил из ослабевшей руки моряка наган, хозяйственно осмотрел его и засунул во внутренний карман стеганки. Оба разведчика участливо склонились над раненым.
– Худущий же до чего! – ужаснулся Ваня. – Прямо чистый скелет.
– Станешь тут скелетом, – сурово отозвался Володя, чувствуя, как у него острая жалость теснит горло. – Сколько он здесь дней лежит? Видишь, немцам не сдался и гранаты к бою приготовил. Вон выложил…
Он торопливо и неловко расстегнул набухший сыростью бушлат на груди моряка. В лицо мальчикам пахнуло дурным, жарким духом; они увидели полосатую тельняшку в пятнах запекшейся крови.
– Слушай, Иван, – сказал Володя. – Пойдешь сейчас вниз один. Доложишь командиру или комиссару, что вот мы обнаружили тут… и тому подобное. Ясно? А я тут останусь, и все. Что же, человека брошу, что ли? А оружие теперь имеется… – Он вынул из-за пазухи наган и спрятал его обратно. – Погоди, документы его возьмешь с собой, чтобы не сомневались.
