Берды Кербабаев - Небит-Даг
Аннатувак комкал папиросную коробку в кармане. Неужели это конец? Мелькнула легкая пленка и исчезла, как весеннее облачко? Да не может быть! Нефть должна появиться! Как он мог час назад торговаться с собой, разбираться, чье поражение лучше? Пусть даже снова будут его клеймить на партийном собрании, лишь бы скважина дала нефть!
— Смотрите — враги, — добродушно сказал Сафронов, показывая Аману на склонившиеся рядом головы: сине-черную, как вороново крыло, Аннатувака и лысоватую, покрытую курчавым пушком голову Сулейманова.
А Чекер Туваков, ожидавший чуда, все так же требовательно допрашивал парторга:
— Ты мне покажи нефть. Где она?
— Вон, смотри, — спокойно сказал Аман.
И в самом деле, сероватый газ, словно дымок, потянулся из трубы. Все грязнее становилась вода, перемешанная с нефтью. Сейчас уже всем было ясно, что это нефть пузырится на поверхности струи.
— Ай, молодец! — кричал Зорян, обращаясь неизвестно к кому. — Поздравляю! Поздравляю!
А Тихомиров визжал, размахивая фетровой шляпой:
— Я же говорил! Я говорил!
Скважина бурлила, дымился газ, отчетливо слышался запах нефти. Атабай подставил пригоршни к отверстию трубы, из его рук текла густая черная жидкость, он с наслаждением вдыхал ее запах.
— Теперь и детишек привезем в Сазаклы, — говорил он, — теперь пойдет все по порядку…
Люди словно ожили, кто протягивал руку к нефти, кто собирал ее в маленькие бутылочки, откуда-то появились фотографы и, бойко расталкивая толпу, пробирались к трубопроводу.
Аннатувак обмакнул пальцы в нефть и сказал Сулейманову:
— Смотрите, как чиста сазаклынская нефть! Я думаю, что в ней немного парафина, но это ничуть не помешает. А газ? Вы только посмотрите на газ.
Не отвечая, Сулейманов любовался чистосердечной радостью Човдурова. Нет, он не жалел сейчас о своем выступлении на партсобрании, как ни осуждал его Аман. При всех недостатках Аннатувак — настоящий человек, это не Тихомиров. А тот, нисколько не стесняясь, важно вмешался в разговор:
— Мне тоже нравится эта нефть, Аннатувак Таганович. Но об ее качестве поговорим после лабораторных исследований. Вот видите, мои люди собирают ее в бутылочки.
И очень довольный, что употребил выражение «мои люди», Тихомиров высокомерно и холодно посмотрел на Човдурова.
А рядом раздавался голос Чекера Тувакова:
— Смотри, Джапар, какие чудеса — нефть идет с глубины в три километра!
Вдруг его будто осенило. Он нагнулся к Джапару и зашептал что-то на ухо. Оба прыснули со смеху, опасливо покосившись на Тихомирова и начальника конторы. Пилмахмуд нагнулся, набрал полную пригоршню нефти, смазал по лицу Аннатувака и Тихомирова и исчез в толпе.
Поднялся веселый шум.
— Ай, молодец!
— Окунай их в нефть!
— И Зоряна тоже!
Аннатувак, не обращая внимания на измазанное лицо, весело смеялся. Он верил в эту примету нефтяников и желал, чтобы нефть потекла рекой. А Тихомиров совершенно растерялся и не догадывался воспользоваться платком или бумагой, а обтирал лицо руками. Глядя на него, Аннатувак хохотал еще громче.
— Ну над чем вы смеетесь? — огрызнулся Тихомиров.
— Доволен, что оказался не один!
— Ищете попутчика в ад?
— Разве это ад? — Аннатувак широким жестом показал вокруг. — Здесь скоро будет цветущий сад!
— Я не об этом! И зачем вам здешний сад — его тень и его плоды?.. Вы же небит-дагский житель.
— А я об этом! И я не небит-дагский житель.
Тихомиров насторожился. Неужели после выговора переведут в Ашхабад, в столицу республики? Что-то больно весел начальник конторы. Но выяснить ничего не удалось, Аннатувак отошел и разговаривал с Сулеймановым.
Скважина совсем разбушевалась. Газ уже клубился, бурно брызгала нефть. По знаку Сафронова рабочие быстро перекрыли задвижку, нефть и газ пошли. В наступившей тишине слышалось только бульканье. Карандаши забегали по блокнотам, и через несколько минут стало уже известно, что скважина будет давать сто пятьдесят тонн в сутки.
Аннатувак крепко пожимал руку Сулейманову. Слышался задорный голос Атабая, который тоном большого начальника поздравлял сазаклынцев с успехом и, подмигивая, приказывал выдать из директорского фонда баранов, вина, чтобы отпраздновать той. Аман показал Андрею Николаевичу на Аннатувака и сказал:
— Сегодня, кажется, выдержала испытание не только первая буровая.
Солнце уже клонилось к западу, когда Махтум вывел машину из песков на степную дорогу. Аннатувак и Аман выехали из Сазаклы последними. Парторг воспользовался случаем и побеседовал с новыми бригадами, которые еще не освоились в пустыне. Аннатувак о чем-то долго толковал с Очеретько, запершись в его комнатке, служившей и спальней и служебным кабинетом. И только Махтум, умевший во всякой обстановке находить себе развлечения, провел время весело и разнообразно: вымыл руки сазаклынской нефтью, попробовал на спор сдвинуть с места Пилмахмуда, проиграл и тут же утешился — принялся обучать девушек из малярной бригады песне нефтяников: «Приди на буровую, приди…» Потом пообедал с бурильщиками, успел и поспать и, когда двинулись в путь, был полон сил и бодрости. Парторг и начальник конторы тоже, как видно, чувствовали себя прекрасно.
Всех радовал успех сазаклынцев, веселила весенняя бодрящая погода.
Пустыня осталась позади, когда Аннатувак заметил на бугорке неподвижно застывшую зайчиху. По привычке он прикинул расстояние: довольно далеко, из двустволки можно и промахнуться. Но даже если бы зайчиха дождалась, когда подъедет машина, Аннатувак все равно не стал бы стрелять.
— Товарищ директор, стреляй! Видишь, на бугре? Стреляй же! — закричал Махтум.
— Брось, Махтум, нельзя сегодня лить кровь. Смотри, зайчиха ведь не убегает. Красуется, как будто говорит: «Полюбуйтесь на меня, порадуйтесь…» Она тоже довольна, что пришла весна. У меня и рука не потянется сейчас к курку.
Махтум резко остановил машину.
— У тебя не потянется, у меня потянется, — пробормотал он и схватился за ружье.
Човдуров дернул его за руку:
— Остановись!
И в ту же секунду зайчиха прыгнула, словно на пружинах, исчезла в кустах.
Аннатувак стащил шапку с шофера, бросил на сиденье, потрепал его за волосы.
— Ну, где у тебя соображение? В этой тыкве или еще где?
— Я же ваш служащий, — в тон ответил Махтум.
— Что ты хочешь сказать?
— Где у начальника соображение, там и у меня!
— Молодец Махтум! Не позволяй ему распускаться! — засмеялся Аман.
И, словно сговорившись, все трое вышли из машины. Махтум подмигнул Аману, хитро улыбнулся.
— Умишко у меня небольшой, товарищ Атабаев, но я хорошо знаю, что можно говорить и где можно говорить.
— Это ты к чему ведешь? — спросил Аннатувак, понимая, что шофер намекает на него.
— Если бы сказал эти слова товарищу Човдурову, когда мы были одни…
— Что бы случилось?
— Товарищ начальник вытаращил бы глаза, закричал: «Махтум, твой колючий язык за всякую ветку цепляется!» И кинулся бы на меня! Я бы, конечно, наутек, он — за мной, я бы вилял — он тоже. Я бы устал, он — взмок. Наконец схватил бы меня за шиворот и повалил на песок, как куль с мукой. Помял бы хорошенько мне бока, песком вымыл мои волосы…
— Ах ты, болтун! — сказал Аннатувак и шагнул к шоферу.
Махтум взвизгнул и помчался прочь. Аннатувак — за ним, но шофер то кружился между кустами, то взбегал на песчаные склоны. Аннатувак споткнулся о корень саксаула, Махтум скатился с пригорка.
Аман с улыбкой смотрел, как они, словно дети, гоняются друг за другом. Давно он не видел таким Аннатувака. Душевная ясность появилась в нем, добродушие… Неужели это все сделала сазаклынская нефть? Нет, день сегодня необыкновенный… А вечер будет еще лучше. Вечером придет Маро, и больше не будет одиночества в неуютной бирюзовой комнате. Еще неделя ожидания — и одиночество исчезнет навеки. Все уже сказано, все договорено, остается только мать порадовать. Как все-таки прекрасна жизнь! Он не искал это сокровище, не просил жалости. Марджана пришла сама, как награда судьбы за все удары.
Тяжело дыша, Аннатувак подошел к другу. Глаза сияли, щеки пылали, он шапкой вытирал пот со лба. Ему очень хотелось повалить и Амана в песок, а если убежит — погнаться за ним. Так, бывало, они боролись на снегу, на Украине, во время затишья на фронте. Вот бы и сейчас затеять такую же возню.
Аман угадал его мысли и улыбнулся.
— Я вот стою и думаю, — сказал он, — что только наседка сидя выводит цыплят, а когда человек долго сидит на месте — он плесневеет, как стоячая вода, туго начинает думать. Надо чаще выезжать в степь, проветриваться. Мне кажется, ты сейчас освободился от многих забот, очистился от многих грехов.
Видно обидевшись, что его оставили без внимания, Махтум вмешался в разговор:
