Жанакаит Залиханов - Горящие сердца
Дети мои, не дай вам аллах даже во сне испытать то, что я перенес в первый год моего пастушества. Одно слово — ад. Сплошной, беспросветный ад. Ишачье седло служило мне постелью, белый камень — подушкой, небо — одеялом, а едой — ссохшийся кусок кукурузного чурека... Какой там чурек — одно название... Дождь ли, буря ли, снег ли метет — встанешь до рассвета и целый день до поздней ночи бродишь за стадом. Ноги уже не ходят, отнимаются. А тебе — неполных десять годочков.
Да что говорить! Если я буду непрерывно рассказывать вам о том, что довелось мне пережить в то проклятое время, — поверьте, и пяти лет не хватит. И еще большой мешок рассказов останется. Как начну вспоминать все унижения и оскорбления, которые выпали мне на долю — болит, раскалывается моя седая голова... Поэтому прошу вас, друзья мои, когда у вас выдастся свободный час и вам захочется послушать рассказы старого Ачахмата — приходите ко мне, буду вам рад, как гостям дорогим. А сейчас не могу больше...
Но еще хочу я вам сказать, дети вы мои, свет моих старых очей, что такой счастливой, радостной и изобильной жизни, как у нас сейчас, никогда на свете не было. И эту счастливую жизнь дал нам вот этот мудрый человек...»
Закончив речь, старик спустился с трибуны, подошел к портрету Ленина и низко поклонился ему...
Обо всем этом Ариубат, как умела, рассказала Асхату в письме.
«С тех пор одна мысль не дает мне покоя, — продолжала девушка. — Таких людей, как Ачахмат, живых свидетелей прошлого, у нас остается с каждым годом все меньше и меньше. Скоро их совсем не будет. А мы? Я дала себе честное комсомольское, что стану записывать на магнитофон рассказы наших стариков. Их и всего-то в ауле осталось три-четыре человека. С сегодняшнего дня и начну. Непременно. Пусть это будет моим подарком Ильичу... Да и самим нам будет интересно услышать через сорок-пятьдесят лет голос Ачахмата... Верно?
Вот я пишу тебе, а со стенки на меня смотрит Ильич. У нас в библиотеке такой же портрет, как в клубе, только там он большой. Одобряет ли он мою затею? Я всегда советуюсь с Ильичом, спрашиваю у него, правильно или неправильно я поступаю. Иногда он словно улыбается мне ободряюще, иногда — смотрит сурово и с укоризной.
Ох, у тебя, верно, не хватит терпения дочитать это письмо до конца. Когда начинала его — не могла связать двух слов, а сегодня само пишется...
Помнишь нартское изречение: «Каждое начало имеет свой конец»? Хоть и очень мне не хочется прерывать беседу с тобой, нужно все же поставить точку.
Все что написала — писала от чистого сердца, но, наверное, бестолково.
Жду от тебя ответного письма.
Ариубат.»
Торопливо, не перечитывая написанного, Ариубат запечатывает конверт и выводит адрес — автобус вот-вот уйдет. Ариубат спешит к остановке, но на полпути останавливается. Ей не хочется, чтобы люди видели, что она посылает письмо Асхату. Знакомые парни, высунувшись из окошек автобуса, заговаривают с ней. Она им не отвечает. Наконец из сельсовета выходит водитель и медленно направляется к кабине. Слава богу, он ее не знает, хотя она его видела не раз. Можно смело отдавать письмо.
— Вас не затруднит, если я попрошу опустить письмо в Нальчике? — обращается она к шоферу.
— Не затруднит, красавица, давай хоть сто писем! — неожиданно громко отвечает тот и берет у нее конверт.
Конечно же, его слышат не только пассажиры автобуса, но и все обитатели ближних домов. Вот крикун! Ариубат растерялась. Если бы она знала, что у парня такой зычный голос, ни за что бы не обратилась к нему со своей просьбой.
Водитель, видимо, сразу смекнул в чем дело. На глазах у смеющихся пассажиров он медленно прячет злополучный конверт в карман своего кителя. Карман, как назло, маленький, и письмо в нем не помещается — чуть ли не наполовину высунулось наружу... Ариубат готова провалиться сквозь землю. Но вот заработал мотор, заглушил все шутки и прибаутки. Автобус тронулся.
Ариубат, не помня себя, бежит в библиотеку. Глядя на нее, люди, наверное, думают, что в библиотеке пожар. «Не везет мне! — досадует Ариубат. — Сегодня опять преследуют неудачи, как вчера!»
Задыхаясь, она подбегает к спасительному порогу. Никак не может успокоиться. Но сразу вслед за ней входят девочки-школьницы. Одной нужен учебник, другим стихи, третьей — еще что-то... Постепенно Ариубат с головой уходит в работу. Происшествие на автобусной остановке забыто.
А между тем солнце — самые верные в мире часы — движется своим путем не торопясь и не отставая. И хотя движется не солнце вокруг земли, а, наоборот, земля вокруг солнца, мы все-таки каждый день повторяем; солнце взошло, солнце — в зените, солнце село...
5. КОНАК
Всего три месяца прошло с того дня, как Фаризат утвердили заведующей фермой. Многие тогда сомневались, справится ли «девчонка» с трудной работой, где нужны и опыт, и знания, и твердый мужской характер. И что же? Оказывается, она умеет работать не хуже, а может, еще и лучше других. Кривая надоев, хоть и медленно, но все же ползет вверх, телята бегают веселые, падежа тоже пока нет. Все, кто работает на ферме, — а это в основном молодежь, — постепенно привыкли считаться с мнением Фаризат и беспрекословно выполнять ее распоряжения.
Один только Конак, старый, добрый пастух Конак, считает себя обиженным: он, старейший и опытнейший животновод, который проработал не один десяток лет, должен подчиняться начальнику в юбке.
— Никогда еще такого не было! — бурчит старик, опираясь на вырезанный из боярышника посох и с негодованием созерцая недоенных коров, молоко у которых сосут телята. — Вишь, сосут себе, посасывают, как ни в чем не бывало, и никому дела до этого нет. Так мы скоро совсем без молока останемся...
Мимо проходит Ханифа с ведром, до краев наполненным молоком. Воркотни Конака она не слышит, но по его виду догадывается, что он не в духе и новых методов выкармливания молодняка решительно не одобряет. Когда старик гневается — все написано у него на лице: глаза прячутся под густыми косматыми бровями, губы поджаты, седые усы топорщатся.
— О чем ты так задумался, Конак? — спрашивает Ханифа. — О ком тоскуешь? Вот я вечерком пойду к соседям и замолвлю за тебя словечко одной черноглазой.
— Ах ты бесстыдница, болтушка несчастная! — вскипает старик и наклоняется за камнем, но, к счастью для Ханифы, в сочной, густой траве никаких камней нет.
Ханифа, быстро опорожнив ведро и весело поигрывая им, проворно убегает к своим коровам. А старик смотрит ей вслед и так же искренне, как только что сердился, восхищается бойкой девчонкой. Ловкая, в руках все играет, веселая, общительная. Ладная девка, хорошая девка! Был бы у него сын — никому бы старик не уступил такую невестку. «Эх, не везет мне!» — горестно вздыхает Конак, приготовившись всласть поразмышлять о своих житейских неудачах — мнимых и действительных. Шум приближающейся машины выводит, однако, старика из задумчивости. «Неужели это Батыр снова к нам пожаловал? Нет, быть того не может? Слишком скоро после давешнего приезда. В районе ферм много — всюду нужно поспеть. Может, это айрыплан?»
И старик задирает голову вверх. Высоко в небе — шум мотора, а самолета не видно, хотя шум слышен совсем рядом. «Велика твоя сила, аллах, — думает Конак, — вот дал ты человеку крылья для полета, но почему не даровал ты ему бессмертия? У других сыновья невредимыми вернулись с войны, а мой единственный... Чем он тебе не угодил? Зачем ты отнял последнюю отраду у старого отца?»
В это время к ферме подкатила машина. Оказывается, это ее шум и слышал старик, а думал —самолет.
Из машины поспешно вылезает Ариубат:
— Вот привезла вам новый фильм. Соседям сообщите поскорей, чтобы и они могли посмотреть картину. А вас, Конак, — обращается она к пастуху, — вызывает Батыр Османович. Звонил по телефону и велел, чтобы завтра утром вы непременно были в райкоме.
— Он хочет посоветоваться с нашим Конаком. — Это уже опять Ханифа тут как тут. — Без нашего самого главного пастуха Батыр Османович не принимает никаких важных решений, это дело известное.
Но старик на этот раз пропускает колкость Ханифы мимо ушей.
— Не знаешь, зачем вызывает? — спрашивает он у Ариубат. — Недавно был тут — словом не обмолвился.
— Зачем вызывает, не знаю, но очень просил, чтобы вы не опаздывали, и еще, чтобы захватили с собой самое необходимое на несколько дней. Я думаю, Конак, что сегодня вечером, после сеанса, мы с вами с кинопередвижкой вернемся в аул, а рано утром вы с этой же машиной отправитесь в район. Хорошо?
В райкоме Конак впервые в жизни. Расспрашивая встречных, он добрался до кабинета Баразова и остановился в нерешительности. Потом тихонько приоткрыл дверь и, увидав ковровые дорожки, застыл у порога. Батыр Османович встал из-за стола и подошел к нему:
