Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
В самом деле, для чего?
Этот интереснейший вопрос задавал себе Иван Егорович по дороге с дачи домой и никак не мог на него ответить.
«Вы подумайте, люди добрые!.. — Мысленно он говорил чуть ли не со всем окружающим миром. — Вы подумайте… Как это необъяснимо! Вот ведь ты… Подошло тебе великое дачное раздолье. Ты мечтал курить там, как всякий достойный мужчина! Ты представлял себе, что будешь курить даже ночью, когда тебе не спится. Но главное, рано утром, еще не умытым и сиплым, чтоб продрать эту сиплость и прочистить мозги. А какая сладость курить прямо после еды за столом!»
Эти мечты были хорошо известны всем родным и друзьям Ивана Егоровича. Наконец они сбылись. А он бросил курить! Перекурил, отравился, трое суток валялся на даче, почти ничего не ел. Не может он курить. И не хочет.
Так и не добившись от себя удовлетворительного ответа насчет смысла человеческой мечты вообще и своей в особенности, Иван Егорович входил в новую квартиру. Он предчувствовал злые насмешки со стороны Нины Петровны. Как раз в этот момент Ирочка окончательно решила выставить Володьку. Открыв дверь собственным ключом, Иван Егорович услышал голоса и громко спросил:
— Кто дома?
Ирочка выбежала в прихожую и, неестественно танцуя перед ним, торопливо сказала:
— Я не одна. У меня гости.
— Подруги?
— Нет, не подруги.
— Друзья?
— Возможно.
— Знакомь с друзьями.
Ничего страшного не случилось. Испуг прошел. Ирочка позвала:
— Володя, иди сюда. Познакомься с моим дядей.
— Зачем же… Я сам.
Иван Егорович пошел вперед, Ирочка — за ним.
— Здравствуй, молодой человек!
Дядя приветствовал его с таким радушным достоинством, что Володька почувствовал стыд за свое поведение. Может быть, у них надо держать себя, как говорится, на «вы»…
— Чем занимались?
Володька глянул на Ирочку, словно испугавшись этого вопроса.
Ирочка с интересом смотрела на Володьку.
— Беседовали… — как–то грустно ответил он.
— На какие темы?
— Кто я… Откуда… Какой…
— Какой же?
Володька был, как пишут в книгах, пригвожден.
— Я считаю, что ничего… а другие — наоборот.
— Она считает?
— Она.
— Ничего! — Иван Егорович дружелюбно кивнул Володьке. — Ихнее дело — считать, что мы плохие, а наше — доказать, что мы хорошие. А вот ежели они думают, что ты лучше всех, а ты ничем доказать этого не можешь… тогда, извиняюсь… — Иван Егорович махнул рукой в знак полной безнадежности.
Такой язык Володька понимал до конца. Разговаривая с ним так, Иван Егорович мог командовать парнем, как хотел.
— Спасибо, — покорно сказал Володька.
— За что?
— Я не думал… А точно.
Иван Егорович велел Ирочке поставить чай. Чутьем старого человека он проник в их нарождавшиеся отношения и заключил, что Володька может принести Ирочке горе, если ему, Ивану Егоровичу, не стать между ними. Стать надо было не для того, чтобы непременно разбить, но чтобы, может быть, правильно соединить.
— Чем занимаешься, друг?
— Дома обстирываю.
— А проще сказать?..
— Стены чистим. Пескоструйка.
— Дело видное.
Они вошли в большую комнату, где посредине стоял старый круглый стол, всегда покрытый свежей скатертью. Когда Володька увидел эту комнату с огромным просветом стекла на балкон, им овладело буйное чувство удачи. Он может сделаться жителем этих комнат… Стоит только захотеть.
— Нравится?
Вот разве что дядя… Прямо в мыслях читает! Врать ему не надо. Все равно не обманешь.
— А то нет!
— Сам–то как живешь?
— Как! По–собачьи… В бараке.
— Положим, не по–собачьи. Общежитие?
— Комната. Четыре стены, четыре койки. Учиться хочу, а где уроки делать?
— Захочешь — сделаешь.
Володька и это понял. Убедительнее всего были для него, пожалуй, не слова, а чувство. Он чувствовал, что Иван Егорович любит таких ребят, как Володька, и сам хотел любить его. Бандиты не убили Ивана Егоровича в дни его боевой юности потому, что он считал их не врагами, а дураками. Он понимал, что смешно считать врагами бездомных, запутавшихся, одичавших солдат, и солдаты полюбили его за это.
— Оно так, — сказал Володька. — Захочешь — сделаешь.
— А зачем тебе учиться?
— Имею стремление.
— К чему? Да ты проще… По душам.
Сердце у Володьки екнуло от удовольствия.
— Может, за четвертинкой сбегать?
— Сбегай.
— Нет, я в самом деле…
— Сбегай. Я кстати подлечусь. Отравился куревом. Вот новость!
— Организм! — с весомостью сказал Володька.
В это время Ирочка появилась в дверях, освещенная последним лучом заката. Она показалась Володьке незнакомой и почти напугала его своим необычным видом. Глаза ее отражали солнце и были как два красных угля. Володька оторопел. А Ирочка как ни в чем не бывало заговорила:
— Дядя, что ты скажешь, если я пойду к ним на работу… Дома чистить.
Восхищаясь солнечным лучом, горевшим в глазах Ирочки, Иван Егорович прошептал:
— Ирка…
Она подумала, что не так стоит, одернула платье и отошла от двери. Красные угли в глазах исчезли.
— Бегу! — торопливо сказал Володька.
— Куда? — спросила Ирочка.
— За четвертинкой, — ответил Иван Егорович.
Ирочка на мгновение замерла от неожиданности.
«Теперь все», — сказала она себе. Она знает! Дядя пил мало, и четвертинки появлялись у них редко. Зато на старой квартире Ирочка видела, как из–за четвертинок пропала молодая любовь, пропала сразу, точно вытоптанная трава. Что–то там за стеной росло, распускалось, радовало Ирочку, а потом, когда он переехал туда, сразу же после свадьбы пошли четвертинки. Не то чтобы это было пьянство. Нет. Просто начался тупой, беспросветный быт с маленькими и большими выпивками.
Хорошо, что дядя не расслышал ее вопроса. Она в самом деле хотела работать вместе с Володькой. Теперь он больше не появится в этом доме ни под каким видом.
— Для чего сбываются мечты? — неожиданно спросил Иван Егорович.
— Мы этого не проходили! — весело ответила Ирочка.
— Никто не проходил! — веско сказал Иван Егорович. — Никто не знает. Вот беда.
— Что это, дядя, ты такие сложные вопросы задаешь?
Иван Егорович не ответил.
— Ты этого парня давно знаешь? — как бы случайно спросил он.
— Совсем не знаю.
— Ну, ну… — усомнился Иван Егорович.
— Второй раз вижу.
— Какое же твое мнение?
— Обыкновенный… Слишком обыкновенный.
— А ты мечтаешь о необыкновенном?
Теперь не ответила Ирочка. Да, она мечтала о необыкновенном, о том самом мужественно–великолепном и неопределенно–голубом, которого ждала со школьных лет. Должен же он был когда–нибудь прийти!
— Мечтай, мечтай… Когда мечта сбудется, спросишь у дядьки: «Для чего сбываются мечты?»
Ирочка опять отделалась шуткой:
— Я маленькая… Ничего еще не понимаю.
— Не ври, не ври!
— Честное слово!
— Не ври мне, девочка. Прошу тебя, даже умолять буду… Только не мечтай ни о чем необыкновенном, этаком неземном. Ты ведь умная.
— Я и не мечтаю, — соврала Ирочка. — А тебе он как?
— Настоящий парень как будто…
— У меня, дядечка, это первое знакомство! — горячо сказала Ирочка. — Такая досада, что он пошел за четвертинкой!
Дядя исподлобья глянул на Ирочку и молча зажег свет.
— Ничего, — сказал он в раздумье. — Присматривайся. Надо, чтобы и так и сяк.
Раздался звонок. Ирочка побежала открывать. Но пришла Нина Петровна.
— Был кто–то чужой. — Она определила это по запахам. — Накурено, как в пивной!
Не взглянув на Ивана Егоровича, она пошла на кухню. Ирочка объяснила ей, отчего накурено. Пришел мастер, с которым она познакомилась в день переезда. Ирочка думает пойти работать в его бригаду. Тут было столько же фантазии, сколько правды. Идея Ирочки неожиданно понравилась Нине Петровне. Поэтому она вернулась с кухни в хорошем настроении.
— Слыхал? — не поздоровавшись, спросила она.
— Да… А что?
— Как что? Ирина на черную работу хочет пойти.
— На какую?
— Вы же тут договаривались.
— Договаривались… Да. — Он выпутывался, чувствуя, что Ирочку надо выручать. — Но еще не договорились. Ты одобряешь?
— Пусть, пусть… — Очки, которые как будто воспринимали выражение ее глаз, холодно сияли. — Я сама его просить буду. Ирке полезно. Жизнь надо начинать с черного.
Иван Егорович посмотрел на жену с печалью. Милая сподвижница! Друг жизни! Скажи что–нибудь мужу в знак примирения! Или продолжай сердиться. Хоть бы отчитала, что так глупо уехал и три дня скрывался! Спросила бы, почему. Ведь мог и умереть. Но она всегда вела себя так, если считала, что права. А так как она всегда считала, что права, то и вела себя всегда так. Она и виду не подала, что заметила в лице его перемену после болезни.
