Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Раздались короткие гудки. Володька пошел сюда. Ирочка не знала, надо это или не надо. Ей было приятно и неприятно. «Ты подумай, как говорит! Не пьяный… Одет… Но зато телефон отыскал… Стремился!..»
Вот и у нее первое свидание. К ней идет чужой человек, который искал ее телефон, стремился к ней. «Не пьяный». Значит можно прийти и пьяным. Вероятно, в общежитиях принято являться к девушкам с водкой. Ирочка знала эти бараки с их бескультурьем напоказ: нате, глядите, какие мы! Наверно, и Володька такой же хулиган из барака, презирающий все городские приличия. Не то, конечно, совсем не то, о чем она столько мечтала!
Ирочка долго стояла у телефона, прислушиваясь к гулу лифта, который за все это время ни разу не остановился на их площадке. Сказать парню, чтоб он отчаливал, просто бездарно. Может быть, он славный парень. Среди таких ребят, как он, нет стиляг и пижонов.
Когда она услышала, что лифт наконец остановился на их площадке, на нее напал страх: как отнесется тетка к этому визиту?.. Не к Володьке вообще, а именно к тому, что он пришел. Не лучше ли выбежать вместе с Володькой на улицу, побродить по новому городу? Он уже стоял у дверей и звонил. Ирочка подумала, что тетка придет не раньше десяти вечера, а теперь только семь. Она открыла дверь.
Перед ней возник молодой человек в синем костюме, в голубой рубашке с рисованным шелковым галстуком и в серой фетровой шляпе. Следуя поветриям времени, Ирочка взглянула на покрой брюк. Широкие, крепко заутюженные, они угрожали своими складками, как носы броненосцев. По прихожей распространился запах одеколона «Жасмин». Ирочка взглянула Володьке в лицо. Даже от себя самой она хотела бы скрыть впечатление, которое произвело на нее свежее, худощавое, чуть скуластое лицо с прекрасными лихими глазами, полными какого–то простодушного детского света.
— Здравствуй, пескоструйщик. Входи!
— Пескоструйщики — это те, кто внизу. Которые аппарат заправляют. А я верхний… Мастер.
— Много зарабатываешь? — неожиданно спросила Ирочка.
— Ничего. Выгоняю…
— Устрой меня.
— Поговорим.
— Входи!
Рукопожатия не было. Не получилось.
— Входи. Нет, стой! Как же ты нашел нас?
— Секрет изобретателя.
— Скажи, как.
— Справился в домоуправлении, куда выписались.
— И все?
— А чего еще?
Ирочка пожалела, что узнала. Оказывается, очень просто. А говорит: стремился!..
Они вошли в ее комнату. Закатное солнце наискось било в угол желтым лучом. Не обращая внимания на игру света, Володька хозяйственно огляделся вокруг.
— Сила! — тихо сказал он.
— Дядю наградили этой квартирой.
— Везет людям!
— Он с семнадцатого года в партии и в той старой комнате прожил сорок лет. Понял?
— Понял.
«Нравлюсь», — привычно подумал Володька.
— Сядем? — весело предложил он.
— Садись.
— А ты?
— И я.
— Они сели на тахту. Володька опять внимательно огляделся.
— Сила!
— Ты другие слова знаешь?
— Знаю.
— Какие?
— Всякие.
— Давай говори.
Он задорно прищурил свои убийственно красивые глаза, отчего они сделались совсем детскими.
— А ты знаешь, не очень… С этой осени я тоже пойду.
— Куда пойдешь?
— В десятилетку.
— У тебя сколько?
— Семь классов.
— Тоже немало.
— Догоню… Не беспокойся.
— А я ничего…
— Думаешь, я глина? Я не глина.
Они говорили, как птицы поют, не делая никаких усилий. Володька по–мальчишески шмыгнул носом.
— Сам в гости набился и обрезаю.
— Кого?
— Кого? Тебя!
— Что–то я не замечаю.
— Очень я стремился… — Володька ласково взглянул на Ирочку.
— Пошел в домоуправление, узнал, куда выписались. Большое дело!
— А тебе чего надо?
— Ничего.
— Тебе надо, чтоб человек страдал?
— Ничего не надо.
— Все вы такие… А зачем страдать, не понимаю.
Он мягко и смело положил Ирочке на плечо свою сильную руку, но Ирочка резко отстранилась.
— Давай без жестов!
— Как? — Он поднял брови, и Ирочка с ужасом увидела, что брови у него тоже убийственно красивые.
— Без этих… — она повертела рукой, — без жестов.
— Понял.
— Ну вот.
Он тихо засмеялся.
— Хорошо!
— Что хорошо?
— Держишься.
Ирочке стало весело. Наверно, он черт знает что думает о своей неотразимой красоте! Ничего не скажешь, красив. Действительно по–казачьи, по–мелеховски. Ирочка любила Григория Мелехова с той ранней поры, когда прочла шолоховский роман. Володька молчал, продолжая улыбаться своими блестящими глазами.
— Расскажи о себе, — мягко попросила Ирочка, — для первого знакомства.
— Мы и так знакомы.
— Нет, Володя, — уже серьезней сказала она, — мы совсем не знакомы. А мне интересно узнать, какой ты…
— Какой! — Он опять рассмеялся. — Я сам не знаю, какой.
— Правильно. Этого никто не знает. Даже самые умные люди.
— Что же рассказывать, если ничего не знаешь?
— Как ты в Москву приехал.
— Проверяешь? — недобро спросил Володька.
— Чудак!
— Я не боюсь, проверяй. Отец от колхозов тягу дал и меня с собой прихватил. Я еще пацаном был. Отец ненавидел колхозы.
— А ты?
— Проверяешь?
— Чудак…
— Проверяй. Я на колхозы смотрю издалека. — Володька с удовольствием потянулся.
— Объективно?
— Как?
Он насторожился.
— Объективно и есть издалека. Ни за, ни против.
— Вот именно. А мне что! Я рабочая масса. Сопловщик, слава богу, профессия, мастер. Отец — другое дело. Он был справный хозяин… Ему не забыть.
— Кулак?
— Все у вас кулаки… Много вы понимаете!
— Где он теперь?
— Не пропадет. Где! Под Москвой на шоссейке в закусочном ларьке стоит. На молодой женился. Хозяин. Сила!
— А мать бросил?
— Я с детства сирота. Бабы говорили, будто с отцом у нее жизни не было. Она вроде тянула за новое, отец — за старое. Да бабам верить! Грудь у нее была слабая.
— Вот видишь… Ты много рассказал.
Она чувствовала, что говорит с ним как с младшим, хотя, вероятно, он был немного старше ее.
— Что ж, так вот и будем сидеть? — с наивным недоумением спросил он.
— Не нравится? Я могу пересесть напротив.
— Не о том речь, дорогая.
— Скажи, о чем.
— Вот о чем! — Володька размахнулся, точно хотел ударить Ирочку.
Она отшатнулась и в испуге поднялась.
— Чего испугалась? Я обнять хотел. — Он секунду помолчал и добавил: — Для первого знакомства.
Что было делать с таким человеком? Ирочка искренне расхохоталась. «В школе мы называли таких жлобами, — думала она, смеясь, — но он не совсем жлоб. Нет. Просто с ним надо заниматься».
Но Володька понял ее смех по–своему. Он схватил ее руку выше кисти. Сейчас он был силен, стремителен, груб. Ирочка вскрикнула.
— Ладно тебе!.. — простонал Володька, хватая Ирочку за пояс.
— Володька! — сказала Ирочка с неожиданной силой. — Я тебя прогоню, как собаку.
— Так? — с обидой спросил он, остывая.
— Да, так.
Пальцы его ослабли, но руку он не выпускал. Темные глаза прояснились, и в них появилась та самая грусть, которую Ирочка заметила, когда он висел у ее окна.
— Эх, ты!.. Как собаку… Образованная!
— А ты не хватай.
— Ты мне нравишься.
— Пусти руку. У меня имя есть.
— Ира… — с нежностью сказал он. — Честное слово, нравишься!
— Очень рада, но хватать больше не смей!
Он отпустил руку.
— Не гуляла, что ли? — до оторопи деловито спросил он и полез в карман за папиросами.
Что было делать с таким человеком?
— Скажи мне… — медленно начала она, стараясь сделать свои слова как можно более убедительными. — Скажи мне правду… Я вижу по твоим глазам, иногда бывает грустно. А ведешь ты себя жлоб жлобом. А?..
По неопытности Ирочка не знала, как трудно вытянуть у человека такие признания. Да и был ли сам Володька способен объяснить ей свою грусть? Он не придавал значения чувствам, если они не были сразу ясны ему до конца. Может быть, он все–таки попытался бы ей что–то объяснить, но кто она? Жениться на ней он, конечно, не собирается. Погуляет и уйдет. То, что он непременно и, может быть, очень скоро уйдет, особенно льстило ему и казалось особенным удальством.
— Давай так посидим! — насмешливо сказал он. — Для первого знакомства.
Ирочка с горечью подумала, что из этого знакомства ничего хорошего не выйдет, и приготовилась выпроводить Володьку навсегда.
Глава шестая
Для чего сбываются мечты
В самом деле, для чего?
Этот интереснейший вопрос задавал себе Иван Егорович по дороге с дачи домой и никак не мог на него ответить.
