Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры
Слышатся голоса. Это выходят дядя Вася, тетя Надя и Наташа. Сегодня их очередь собирать падалицу.
Звучно гремят яблоки о дно ведра.
Дядя Вася — монтер. У него все большое: голова, глаза, рот, руки, ноги. Очень сильный и веселый дядя Вася. Он проводит свет в дома, лазает на телеграфные столбы, ходит в широченной серой спецовке, перекинув через плечо кривые тяжелые железки.
Их называют почему-то кошками, хотя они совсем не похожи на Ленивца.
Крылышко выскакивает из-за кустов, и дядя Вася кричит:
— Эге, соседка уже на ногах! — Он похлопывает ее по спине, дает самое красное яблоко. — Молодец, хорошей хозяйкой вырастешь.
Крылышко вдруг, сама не зная почему, берет его руку и прижимается к ней щекой. Дядя Вася серьезно смотрит на тетю Надю, та вздыхает, а дядя Вася гладит Крылышко. Руки у него шершавые, паутинки волос цепляются за них.
Крылышко с Наташей убегают в глубь сада. В арыке плывут, крутясь, груши. Вода насобирала их, пробегая через многие сады. Девочки ловят груши, вода булькает под их руками.
За кустами звучит смех.
— Мамка с папкой играют, — говорит Наташа басом, — как маленькие, всегда дурачатся. Идем к ним.
Дядя Вася без рубахи, в галифе и в сандалиях. Он гоняется за тетей Надей, а она прячется за деревья. Поймав, он легко берет ее на руки. Тетя Надя смеется, барахтается, а дядя Вася поднимает ее все выше и выше.
Крылышку вспоминается: темнота, папа машет руками, на кровати мечутся не то две женщины, не то одна мама. Лицо у девочки становится пасмурным.
В комнате у тети Нади пахнет яблоками и корзинами, в которых они лежат. Крылышку так хорошо и весело здесь с Наташей, что она забывает о своем доме.
Мама, уходя на работу, кричит ей в окно:
— Молоко и сыр в шкафу! Поешь.
Крылышко ничего не отвечает…
Перед вечером приходит из больницы папа. Крылышко радостно визжит, прыгает.
— Пей молоко, — суетится она, — мама тебе оставила. И сыр. А конфеты я съела.
— Мама домой приходила поздно? — спрашивает папа, и губы его вздрагивают.
— Нет, она приходила рано, — весело отвечает Крылышко.
— У нас никто не бывал?
Крылышко густо краснеет, глаза бегают из стороны в сторону, а лицо улыбается. Она поспешно говорит:
— Нет, нет… Никто…
Отец задумчиво смотрит ей в лицо. Морщины на лбу собираются гармошкой, хоть Крылышко и не сжимает их пальцами.
Крылышку не хочется уходить, но она торопливо уносится в сад.
Свечерело. Куры неуклюже взлетели на деревья. Спят на сучьях, как вороны. Уже давно должна прийти мама.
Папа выходит. Садится на пенек у старой ивы. Она толстая и такая старая, что наполовину иструхлилась, сохранился лишь один бок, похожий на большущее корыто, обросшее ветвями.
Лицо у папы темное. Он сидит, опустив тяжелые руки, не может поднять их. Плечи тоже опущены. Может быть, папа очень много работал и сейчас у него все болит? И руки, и плечи, и спина — все болит. А большие черные глаза такие, словно его кто-то очень обидел.
И Крылышко тоже чувствует себя обиженной. Ей жаль папу. Она осторожно подходит и, не зная, что сказать, стоит рядом. Папа виновато и робко улыбается, порывисто обнимает ее. И тут же, наверное, забывает о ней, о чем-то думает.
— Папа, скажи этому дяде Валере — пусть он к нам больше не ходит, — вдруг горячо просит Крылышко и заглядывает ему в глаза.
Папа вздрагивает, морщится.
— У всех дома хорошо. От дяди Васи пахнет яблоками, а от тебя — вином. Мама сердится. Вы ругаетесь…
Края ее губ опускаются, нос краснеет.
Отец изумленно, испуганно смотрит на нее. Он беззвучно шевелит губами. Крылышко ждет. Неожиданно он отстраняет ее и уходит в дом, пошатываясь, хотя Крылышко знает, что он сегодня не пил вина.
Наступает ночь, а мамы все нет.
— Ложись, спи, — шепчет папа и гладит Крылышкину спину. — Я посижу на крыльце.
Он уходит, а Крылышко лежит в кровати у открытого окна. Свет погашен.
Темный сад прижимается вплотную к окнам. Сияет большая луна, а под деревьями мрак. На черной земле местами лежат молочно-голубые пятна. Они расстелены, как платки. Сквозь навесы из ветвей и листвы падают во мрак косые столбы света. В них проносятся летучие мыши.
На лунные платки выкатываются колючими клубками ежи, толкают поросячьими мордочками яблоки, лакают из арыка воду.
Крылышко слушает птиц. Ей представляются перепела в клетках из тыкв. Клетки качаются на ветвях в узбекских двориках. Перепела стараются перекричать друг друга. А перепелам отвечают с вершин старых чинар ушастые совки-сплюшки, похожие на котят. Они выговаривают грустно-грустно: «Сплю… Сплю…»
На берегу близкой речки раскричалось множество лягушек.
И вдруг, пугая Крылышко и птиц, по гулким садам в разных местах начинает что-то трещать. Ни дать ни взять — с вершин валятся пустые корзины: «Тр-р-р!»
Крылышко прячется под одеяло, сжимается в комочек. Птицы замолкают, притаились.
Крылышко успокаивается, вспомнив, что это огромные чинары меняют кору. Кора, засохнув, отстает и висит лохмотьями, а ветерок дунет — срывается и гремит по ветвям.
Птицы, должно быть, тоже вспоминают это и снова начинают петь и кричать. В саду ревет ишак, точно лев в зверинце.
Крылышко лежит с широко открытыми глазами, замирает от страха, от любопытства, слушает голос ночи.
Потом в груди у Крылышка начинает неприятно ныть. Ей чудится, что в эту ночь должно случиться что-то нехорошее. Это нехорошее затаилось во мраке сада и вот-вот ворвется в дом. Она выглядывает в окно, хочет позвать папу. Он сидит еле видимый, недвижный. Крылышко боязливо смотрит на него, забирается под одеяло с головой. Но даже под одеялом ясно слышит печальных сплюшек…
Просыпается Крылышко от крика. В кухне что-то происходит. Яркий свет в комнате режет глаза. Вдруг из кухни выскакивает растрепанная мама и бросается к окну. За ней вбегает с ружьем папа. Лицо у него белое, как рубаха; Крылышку мерещится, что и глаза его побелели. Он быстро вскидывает ружье.
— Не надо! — пронзительно кричит Крылышко, вылетает из кровати и хватается за ружье.
Темнота в окне проглатывает маму. На ветке качается алая косынка.
Крылышко висит на руке отца и рыдает. Вспугнутая криком, уже не звенит ночь. Все притаилось и только совка с вершины сообщила нерешительно и еще печальнее: «Сплю… Сплю…»
— Спи, — шепчет отец и кладет руку на голову Крылышка. Рука прыгает, а под ней дрожит голова девочки.
— Нет, это ты иди спи, — уговаривает она совсем по-взрослому. — Иди спи. Спи.
Утром, когда папа ушел на работу, осторожно, крадучись, появляется мама. Губы ее бледны.
— Испугалась, моя девочка, — нежно обнимает она Крылышко, — ну, ничего, скоро все кончится. Собирайся. Мы уезжаем.
— Куда? — удивляется Крылышко.
— На другую квартиру.
— А кто же… на другую квартиру?
— Я, ты…
Мама заполняет четыре больших чемодана. Какой-то мужчина с засученными рукавами выносит их, насвистывая.
Крылышко бежит к дверям, расставляет руки:
— Мама, не надо!
— Ты с ума сошла! — сердится мама, берет ее за руку и уводит из дома.
У ворот стоит серое такси с шахматной полоской на боку…
Крылышко и мама живут в большом каменном доме. Вместо папы с ними дядя Валера. У него скрипка. Вечерами он бережно, как ребенка в люльку, укладывает ее в черный футляр, обклеенный внутри красным бархатом, и уходит куда-то играть. Дома он играет каждое утро. Играет одно и то же, скучное, надоедливое. В это время Крылышко должна сидеть где-нибудь в уголке. Не мешать. Она сидит, и ей хочется оборвать все струны на скрипке.
Дядя Валера никогда не ругается. Он только все время тихим голосом учит Крылышко:
— Руки нужно мыть. Привыкай к порядку. Повесь полотенце на место.
Мама говорит, что он воспитывает.
Крылышко молчит, не смотрит на него и тихонько уходит в угол. Там лежат игрушки. Со скучным лицом перебирает их. И думает о том, как она обязательно порвет все струны, запачкает чернилами все ноты, а в карманы белого пиджака дяди Валеры насыплет сажи. Ее выгонят из дома, она будет скитаться. А мама потом спохватится, начнет со слезами искать, но ее уже никогда не найти. Крылышку становится жалко себя. Она чуть не плачет.
Вспоминает темноватый сад, роняющий яблоки на рассвете, Наташу в тюбетейке, кур, спящих на яблонях. Папа, наверное, один в пустой комнате. Он стоит у окна и вертит ножницы. Он ждет Крылышко. И она убежит к нему. Они будут скитаться вдвоем…
Крылышко видит, как мама с удовольствием и торопливо готовит обед, прибирает в комнате. Она старается угодить дяде Валере. Теперь вещи слушаются ее. Они всегда стоят на местах чистые, как именинники. И мама и вещи любят друг друга. Мама, раскрасневшись, поет, дурачится и походит на озорную девчонку. Дядя Валера любуется ею, целует руки.
