Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

— На обоз вы метко нацелились! — похвалил Бергяс. — Но готов ли идти под пули этот ваш Цабиров?.. Конокрад, тот не пойдет, я его знаю!.. Хочу видеть Цабирова!

Бергяс заметно взволновался, в глазах его появился азарт.

— Я не против вашей встречи! — трудно отступал от намеченного плана Долан. Ему никак не хотелось, чтобы взнос в эту затею переборчивый Бергяс делал через главаря банды, способного и прикарманить деньги. — И все же лучше, если необъезженный конь принимает корм из одних рук.

Бергяс не стал оспаривать этой истины, известной каждому табунщику.

— Не беспокойся, Долан!.. Денег я этому вояке не дам. За ними после приедешь ты… Но позволь мне хотя бы видеть, на какого скакуна делаю ставку? Может, и тебе Бергяс что-нибудь подскажет? В общем, загляну в зубы коню, только и всего. А с тобою, считай, договорились! Дай руку!

Участники сговора понимающе глядели друг на друга.

— И за то спасибо! — произнес Долан, гася в душе досаду. — Половину обоза пригоним на твое подворье, тем более что нам и спрятать понадежнее некуда… А Цабиров мною уже взнуздан крепко! Еще когда по Турции и Болгарии скитались, прикармливал голодную скотинку, приглядывался, в какую упряжку годится.

Разговор, к обоюдному удовлетворению, как будто налаживался. Бергяс позволил себе даже отпить глоток водки и перешел на спокойный, наставительный тон старшего по возрасту и опыту жизни.

— Подскажи им, этим «необъезженным», пусть не трогают моих людей, не промышляют мелким разбоем… А то на своих же и налетают, хватают без разбора! Потому люди и знают лишь одну защиту — чоновцев!

Долан откровенно льстил старейшине Чоносов, восхищался умом Бергяса, забыв, что холодный рассудок его собеседника свел когда-то в могилу его же родную сестру.

— Узнаю прежнего Бергяса, знающего, как повернуть коня!.. Очир и в самом деле не придерживается ни ока, ни бока, обижает своих же, сеет недовольство в хотонах. Предупрежу в последний раз, а там — самого к стенке! Цабирову ты намекнешь, ладно? И все же не забудь главного: все будет зависеть от твоего участия. Не вынуждай нас брать необходимое силком.

— Деньги даю! — подтвердил Бергяс свое решение. — А Цабирова ко мне пришли, не волынь… До перехвата обоза.

— Договорились! — храбрился Долан, не очень-то веря в то, что Цабиров согласится прийти на поклон к новоявленному попечителю банды. Доржи тоже — штучка… Уже одевшись, чтобы идти, Долан вдруг засомневался в своей безопасности. — Что за старик приходил к тебе так поздно?.. Не глянулся мне он. Разговор наш с тобой, сам знаешь, не для каждого встречного.

— Дурной, как болотная кочка! — отмахнулся Бергяс. Однако Долан, судя по его недоверию, ждал иного ответа. И тогда Бергяс счел нужным объяснить: — Про обоз дедок этот уже наслышан. Что Церен Нохашкин собирает подводы в Черный Яр.

— Может, я разыщу, его в хотоне да шлепну за кибиткой? — деловито предложил Долан. — Все меньше свидетелей…

Бергяс с брезгливой гримасой крутнулся в постели, куда он отвалился от стола, едва кончили вечерю.

— Онгаш мне пока нужен. Хоть и остарел пустомеля, но на ноги легок!.. Поворчит иной раз да сбегает, куда пошлю… Кусок мяса заработает… А завтра мы с Сяяхлей хотели отослать его к нашему бё [66] с этой самой… с мочой… Согласись: не каждого теперь пошлешь с таким поручением. А Онгаш и сам часто недомогает, к больным сострадателен.

В какой-то мере слова Бергяса убедили Долана. И он вдруг решил ускорить события.

— Ба! — воскликнул он, хлопнув себя по толстым ляжкам. — Я как раз еду в хотон, где доживает век лучший наш бё!.. Пока обернется с поручением твой исполнительный родич, мы успеем покончить с обозом.

— Можно и по-твоему! — согласился Бергяс. — Но как бы не заупрямился старик… Слишком уж ты круто с ним!.. Сейчас не те времена!.. И со скотом, говорят, полагается повежливее.

Оба невесело посмеялись. Затем Долан принялся торопить с отъездом:

— Придумай что-нибудь, Бергяс!.. Чутье подсказывает: нельзя с этого старика спускать глаз.

Сяяхля, заглянув в спальню по зову мужа, тут же ушла на поиски Онгаша. Бергяс еще раз предупредил Долана:

— Трогать Онгаша не смей, обижусь!.. Человек он из моего рода… Верни, как взял, невредимым!

Онгаш, порядком заспанный, вскоре предстал опять. Но слушал лишь Бергяса, на Долана даже не посмотрел. Старик явно не намеревался отправляться куда-либо на ночь глядя и заявил об этом бывшему старосте без всякого стеснения.

— Как ты смеешь отказывать тяжелобольному! — то сурово, то просительно толковал ему Бергяс. — Может, это последняя моя просьба к тебе, Онгаш… Садись на серого иноходца и езжай вместе с Доланом, он покажет дорогу к манычскому бё… Вернешься со знахарем, оба получите по барану.

Онгаш с рождения питал слабость к коням: скаковым, иноходцам, верховым, парным в красивой упряжке… За долгую жизнь он так и не разжился капиталом ни на одну приличную лошадку. Кроме низкорослой табунной клячи, другого коня у него не было. И покататься на рысаке никто не позволял ему. А тут — серый, в яблоках, иноходец Бергяса! За него купчишка из-под Астрахани табун молодняка сулил! «Неужто серого мне дает Бергяс?.. Видно, прижало главу рода не на шутку! Эх, и прокачусь напоследок на зависть всем встречным!.. Жаль, что выезжаем потемну!.. Еще одно доброе дело в угоду бурхану совершу — помогу страдающему от болезни».

С такими мыслями Онгаш и отправился вместе с Сяяхлей и Доланом седлать застоявшегося в конюшне любимца бывшего старосты.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Долан и Онгаш ехали ночь полную, удаляясь все больше на восток, но признаков жилья все еще не было, хотя уже следовало бы. Конь Долана уже не так высоко держал голову и плохо повиновался уздечке, фыркал, начал уставать. Серый иноходец Бергяса шел так, будто бы только выведен со двора, от кормушки.

— Туда ли мы коней правим? — засомневался вслух Онгаш.

— Да вроде нигде не сворачивали! — заверил старика попутчик. Однако его самого уже одолевали сомнения: степная дорога, что слепая корова, не знаешь куда ведет. Сказали — пятьдесят верст, а едут ночь напролет…

— Дымком запахло, — обрадованно вскрикнул Онгаш, потягивая ноздрей вправо. Оба путника, не сговариваясь, натянули поводья правой рукой. Запах дыма усиливался. Вот уже слышен собачий брех. Степняк издалека, по лаю собак, может определить величину селения.

— Две-три кибитки, — прошептал старик. — Что бы это значило?

В задымленной туманцем низине пасся табун, невдалеке проглянуло озеро, отороченное пожухлой, обожженной зазимком зеленью. У левого края озера несколько наспех собранных кибиток.

— А коней-то у них многовато, — удивился Долан, обозревая табун. — Да у кибиток — с десяток стреноженных.

Неприятные мысли теснились в голове Долана. «Храни бурхан от встречи с кем-нибудь из улускома! Спросят: «Чьи вы?», скажу — конь подбился или еще что-нибудь. Впрочем, Онгаш старший по возрасту и отвечать придется сначала ему. Понесет дедушка свою околесицу, а я и подхвачу будто ненароком… Вот с револьвером можно влипнуть!.. А выбрасывать жаль, после не отыщешь в траве…»

Три исхудавшие собаки заливисто облаивали приближавшихся всадников. А люди будто вымерли.

— Поедем на дымок, — позвал старика Долан, кивнув на крайнюю от дороги кибитку. Они спешились, привязали лошадей. В кибитке было еще темно. Проглядывала освещенная слабым огоньком снизу тренога с полупустым котлом. Не успели путники услышать ответного слова на свое «Мендевт, люди добрые», как были связаны по рукам и ногам. Откуда-то из-за кибиток выскочили трое или четверо дюжих мужчин. Пыхтя от злобы и угрожая расправой, заломили руки назад…

Вот, оказывается, почему хотон встретил безмолвием!.. Заметили верховых, конечно, издалека. Четверо, связывавшие их, упревшие от усердия, расселись в стороне, затем к ним прибавилось еще трое…