Михаил Колесников - Право выбора
Было над чем призадуматься. Я долго шагал молча. Меня испытывали, хотели от меня невозможного. Можно было бы уступить. Но я продолжал ворошить память, и наконец ответ пришел.
— Переводные стихи. Вы начинаете лукавить. И все же я назову поэта:
Америка — страна с душой обледенелой.
Нажива — цель ее во всех мирских делах,
Звезда ж Италии, что ныне побледнела,
Огнем поэзии пылала в небесах!
Материки звездой холодной озарятся,
И Филадельфия, где властвует купец,
Изгонит римских муз, кем был любим Гораций
И Микеланджело — ваятель и певец…
Катя не отозвалась. А когда мы были уже почти у калитки ее дома, она призналась:
— Не знаю таких стихов, а потому не могу проверить, угадали вы или нет.
— Значит, сдаетесь?
— Если угадали, то выиграли вы. Но это невозможно…
— И в первом и во втором случае стихи Гюго!
Она медленно высвободила руку:
— Вы опасный человек. Я теперь даже не знаю, чего можно от вас ожидать. Во всяком случае, вы притворщик — вот что! Да, вы угадали — Гюго! Но победила все-таки я. Я наконец-то раскусила вас. А вообще-то не воображайте, что вы такой эрудит. Вот вам стихи. Думайте, гадайте себе на мученье:
Покой не нарушат ни конный, ни пеший.
Лишь звезды дрожат в вышине над колодцем,
Как чистые капли грозы отшумевшей
Дрожат на стекле озаренные солнцем…
Той шумной от ливней, далекой весною,
Когда еще был пареньком я несмелым
И девочка в ситцевом платьице белом
Стояла безмолвная, рядом со мною, —
Гроза прошумела, и крупные брызги
Дрожали на стеклах, от сада зеленых,
На темных, как будто бы вдруг удивленных,
Глазах ее, так неожиданно близких…
Никто ей не скажет, никто не напишет,
Что этого взгляда ищу я повсюду.
И чувствовать это, и видеть, и слышать
Уже никогда, никогда я не буду…
Стихи мне были совершенно неизвестны, и я после долгого раздумья сдался.
— Кто же из нас выиграл? — спросил я.
— Оба выиграли и оба проиграли.
— В таком случае я хочу знать ваше желание.
Она рассмеялась:
— О, вам придется потрудиться…
— Да. Я готов.
— Сдайте экзамен на машиниста экскаватора.
— И это все?
— Не думайте, что это так просто: я вхожу в экзаменационную комиссию, а экскаватор знаю не хуже, чем стихи. Выходит, сегодня я старалась не зря: вы сами знаете, как нам нужны машинисты.
— Вы беспощадная женщина, железная. Но вы еще не знаете моего желания.
— А может быть, я не горю желанием узнать его!
— Это нечестно, и я протестую!
Она провела ладонью по моей щеке, прошептала с волнующим смешком:
— Не сердись, глупый… Иди! Тебе пора…
И я ушел счастливый, как никогда, полный неизъяснимой радости. Словно в сердце открылись на ржавых застоявшихся петлях большие ворота.
15
Пожелание Кати, хоть и высказанное в шутливой форме, заставило меня призадуматься: почему бы, в самом деле, не сдать экзамен на машиниста? Кое-какая практика у меня уже была, да и устройство экскаватора я успел изучить. Посоветовался с Бакаевым, он одобрил:
— Жалко отпускать, но не век же тебе ходить в помощниках.
В экзаменационную комиссию входили Катя и Дементьев. И хоть я не рвался на новую должность — было неплохо и в бригаде, — все же решил подготовиться основательно. Это будет экзамен не только на машиниста. Я должен показать глубокие знания, блеснуть умом, получить высшую оценку, так сказать, получить право безоговорочно. Я завоевывал место под солнцем, а потому сразу же засел за учебники.
Наш поход на Кондуй-озеро не остался незамеченным.
— А ты ловкий мужичок! — сказал как-то Бакаев и одобрительно гмыкнул. — И чего только в тебе, черте рыжем, девки находят!
Его отношение ко мне заметно изменилось, даже появилась некоторая предупредительность. Стал он откровенен и в суждениях, вечерами подолгу рассказывал о своей жизни. Я-то понимал, в чем дело: Бакаев пытался вызвать меня на такую же откровенность. Но я молчал. Пусть думают, что хотят! Во всяком случае, теперь даже незнакомые парни приветливо со мной здоровались, а в глазах девушек я улавливал любопытство. Однажды совершенно случайно повстречал Кочергина Ивана Матвеевича. Он пожал руку, спросил:
— Отчего не проведаешь стариков? Ульяна Никифоровна и то уж спрашивала. Заходи как-нибудь по-простецки, чайку попьем…
(То-то удивится Бакаев, когда узнает, что сам начальник рудника пригласил меня на чай!)
— Екатерина говорила, что опять машинистом стать хочешь. А я вначале думал, что ты, как та залетная птаха, покружишься и упорхнешь. Теперь вижу, что всерьез решил здесь обосноваться. Что ж, рад. Вместе ведь начинали дело… Смысл в конечном итоге не в должности, а в стремлении человека. Должность — дело наживное.
По-видимому, прознав, что я собираюсь остаться на руднике навсегда, добрейший Иван Матвеевич решил поддержать меня «морально». Инженера, как он того хотел, из меня не получилось, но все же я был своим человеком, которым он когда-то дорожил.
— Приду, приду на экзамены, — пообещал он, — замолвлю словечко.
Я поблагодарил и подумал, что теперь уж хочешь не хочешь, а придется день и ночь зубрить инструкции, дабы не осрамиться навеки. Да, я преуспевал, и будущее рисовалось в самых радужных красках. Машинист экскаватора — это лишь первая ступенька. С моей энергией и умом я смогу добиться многого. И все лишь для того, чтобы заслужить ее похвалу, ласковое слово. Она сможет убедиться, что не ошиблась во мне.
После нашей прогулки к озеру я все дни находился в каком-то угаре. Верилось в невозможное. Я был влюблен в весь мир, сделался даже глупо сентиментальным, брал в библиотеке стихи и твердил их наизусть: надеялся, что «разговор о звездах» еще будет продолжен.
Катя… Она безраздельно завладела моими мыслями. Что бы там ни было после, мы с ней целый день провели один на один, говорили о сокровенных вещах, она прикасалась рукой к моей щеке. Ночами я долго лежал с открытыми глазами и рисовал картину за картиной. То представлялась сверкающая водяная гладь, обрывистые берега, утлая лодчонка и раскрасневшаяся женщина на корме, такая близкая, доступная; то я видел широкое звездное небо, заново ощущал жар ладони Кати, — а в ушах звенели слова, проникновенные, волнующие:
Я для тебя у звезд просил весны нетленной,
Я у твоих очей просил любви для нас…
Язык поэзии понятен только влюбленным. Поэзия живет рядом с нами: она бредет с экспедицией, пробирающейся по краю планеты, она живет в реве шторма в океане, она притаилась в безмолвном царстве нашей необъятной замшелой тайги.
Кончилось дело тем, что в день получки я купил в рудничном магазине костюм, белую рубашку и галстук. На туфли денег не хватило, но Бакаев, скрепя сердце и поверив в мое блистательное будущее, развязал заветный узелок и выложил пятьсот рублей.
— Возьми. Теперь ходить вахлаком вроде как бы и неудобно. Камчадал тобой интересовался…
И когда я примерил покупки, он сказал:
— А ты в самом деле, черт тебя дери, ничего. Вот что значит одежа!
По утрам я возобновил свои прогулки по окрестностям. Все надеялся: авось встречу Катю! Это будет как бы случайная встреча, и Катя поймет, что у меня есть свои благородные привычки. Для элегантности я даже обзавелся тростью, или, попросту говоря, суковатой палкой с набалдашником. Палка служила еще и для другой цели: за последнее время рудничные собаки стала проявлять интерес к окружающей жизни, и однажды два здоровенных пса загнали меня в ручей. В тот раз удалось отбиться камнями.
Было свежее росистое утро, когда я вышел из барака и углубился в чащу. Шел и радовался всему. Над сосновым бором разгоралось малиновое пламя. Оно захватывало все большие и большие пространства. И вот вспыхнула, засветилась каждая сосенка, каждая лиственница. Синевато-серая гладкая кора пихт порозовела. Мягкая мгла заволокла деревья и верхушки сопок. Перебежал дорогу полосатый черно-желтый бурундучок, и уже через секунду его пушистый хвост замелькал среди ветвей. Вымахнула из-за морщинистого обомшелого камня огромная молчаливая птица, растаяла в сизом сумраке таежной глубины.
Я невольно вздрогнул, услышав хруст сухих веток. Обернулся: на тропе стояла Настя, жена Киприяна.
— С добрым утром, кавалер! — сказала она негромко.
Настя прерывисто дышала, высоко вздымались ее груди, выпирающие из-под желтого сарафана. Озорные глаза блестели.
— Ты чего здесь? — удивился я.
— Прогуливаемся. Кипря спит, а молодой жене не спится. Решила подышать свежим воздухом. А тут, вижу, знакомый; дай, думаю, подойду — погуляем вместе. Не все тебе с Катькой по лесу шляться; сегодня мой черед!
