Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Профессор прислушался. По тротуару издали защелкали крепкие каблуки и приближался голос, напевавший тенорком: «О ночь волшебных сновидений».
Прохожий шел по другой стороне тротуара.
— Послушайте, товарищ, — жалобно пискнул профессор, — помогите мне, прошу вас!
Щелк каблуков сорвался, и послышался молодой, хрустевший, как осеннее яблоко, голос с чуть уловимым чуждым акцентом.
— Помочь? А вы кто такой?
— Профессор, — ответил Благосветлов, не соображая всей нелепости этого слова в создавшейся обстановке.
— Профессор? — Голос хрустнул недоумением. — Но что же вы там делаете?
— Меня ограбили. Я сижу на тротуаре.
Каблуки затарахтели по мостовой, прохожий перебегал улицу.
Александр Евлампиевич увидел молодое лицо с худым крючковатым носом.
— Почему же вы сидите, если вас ограбили! Что за странный человек!
— Мне трудно встать. Я… очень испугался, — сконфуженно пролепетал физиолог.
Прохожий помог профессору подняться и стоял перед ним, ярко улыбаясь.
Молодой месяц светил ему в лицо, и от этого у него не было глаз, ибо они заменялись круглыми стеклами очков, горевшими таинственным лунным пламенем.
— Благодарю вас, молодой товарищ! — Профессор схватил руку своего избавителя и затряс ее изо всех сил. — Вы спасли меня от смерти! Кто вы?
Прохожий помолчал и ответил медленно, как будто откалывая ледяшки слогов:
— Меня зовут Гектор фон Целиес; я ученый, недавно приехал в Россию. Но не в этом дело, профессор. Не говорите ночью громко о смерти. Она ходит здесь вблизи и ждет неосторожного зова.
Профессор испуганно оглянулся. Тон ночного собеседника показался ему страшным. И профессор сказал:
— Вы правы, не нужно о смерти! Я бесконечно признателен вам и был бы еще признательнее, если бы вы простерли свою любезность до того, чтобы помочь мне дойти до дома. Вон там в следующем квартале.
— О, с удовольствием! Хоть сквозь весь город! Сквозь весь мир!
Профессор достал платок и обтер руки. Он хотел уже двинуться в путь, как почувствовал, что ему холодит лысину. Он дотронулся до головы и обнаружил отсутствие картуза. Думая, что уронил его при падении, он нагнулся.
— Что вы ищете? — спросил спутник.
— Я уронил картуз. Что-то не видно. У вас зорче глаза, молодой друг, посмотрите вы.
Молодой человек прошел несколько шагов туда и обратно странно танцующей походкой и ответил:
— Нет!.. И я не вижу. Не вижу даже астральным зрением.
— Должно быть, эти негодяи утащили его. Ну и слава богу.
— Много они у вас ограбили? — полюбопытствовал избавитель.
— Вот то-то и странно, что ничего… Они только дали мне две пощечины и бежали. Приходится констатировать, что я отделался только картузом.
— Странные грабители, — задумчиво сказал Целиес. — Вы никого не можете подозревать?
— Нет… Никого.
— Может быть, это какая-нибудь месть?.. Может быть, романическая история?
Профессор протестующе поднял руки.
— Юный друг, постыдитесь! В моем возрасте романическая история!
Молодой человек сконфузился.
— Дело в том, — начал профессор, шагая под руку с компаньоном, — что со мной за последнее время произошел ряд самых фантастических приключений, вовсе не соответствующих ни моему возрасту, ни общественному положению.
— А именно?
Профессор прокашлялся и начал повествование. Они дошли до ворот профессорской квартиры, и Александр Евлампиевич, облокотись о выступ стены, подробно и красочно изложил все изумительные события, обрушившиеся на его жизнь.
Молодой человек стоял перед ним, поблескивая лунными зрачками, перепрыгивая с ноги на ногу, и казался волшебной птицей, готовящейся взлететь.
— А вы пробовали обращаться за содействием к властям? — спросил он, когда профессор кончил рассказ.
— Ах, знаете, я попробовал в уголовный розыск, ничего не вышло.
— О нет, профессор! Случившееся с вами указывает на роковое вмешательство неведомых сил в вашу судьбу. Я вижу, что это совершенно загадочная и грозная история. Я бы советовал вам немедленно обратиться к прокурору.
— Мне неловко беспокоить прокурора по таким пустякам. Он может подумать, что я с ума сошел.
— Впрочем, может быть, даже прокурор не поможет. В этом видна рука таинственных сил. Мне представляется в этом что-то политическое.
Лунные глаза молодого человека запылали ярче, он явно увлекался ходом своей мысли.
— Вы думаете? — спросил потрясенный таким предположением профессор.
— Уверен! Сегодня в ваш карман попали часы, завтра могут подложить адскую машину. Сегодня с вас сняли картуз, завтра могут отрезать и подставку для картуза. — Фон Целиес оглянулся и понизил голос до шепота: — Скажите, профессор, вы материалист или идеалист?
— Я! Я как представитель точной науки… конечно, у меня материалистическое мироощущение.
Ночной собеседник подпрыгнул и ухватил профессора за плечо.
— Вот! Я так и думал. Вам могут мстить за это. Вы знаете — существует секта мстителей за унижение верховных сил природы, за господина вселенной.
Профессор вздрогнул и нервно задергал звонок дворнику.
— Еще раз спасибо, дорогой, — сказал он, прощаясь, — я и не думал, что это может быть так серьезно. Я обязательно сделаю, как вы сказали. Прощайте! Заходите, если не скучно, навестить старика!
— Спасибо, профессор. Очень рад знакомству. Желаю вам спокойной ночи и здоровья, — ответил спутник и весело защелкал каблуками, продолжая свой путь.
Профессор, входя в калитку, оглянулся, чтобы взглянуть на уходящего, и чуть не упал от ужаса. Он ясно слышал щелканье каблуков совсем рядом, но нигде на улице не было ни малейшего признака человеческой фигуры.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
С этой главы автор решает играть в открытую. В ней он наконец развяжется с проклятым картузом, или, вернее, достанет такого человека, который доведет дело до развязки.
Во всяком случае, автор намерен честно выполнить взятые на себя обязательства, ибо совесть у него есть и он понимает, что нельзя получать гонорар так, за здорово живешь.
Профессор проспал ночь ни хорошо, ни плохо, а так себе. Он не сказал ни слова жене о ночном происшествии, чтобы не расстраивать верную подругу, и, напившись чаю с молоком и скушав одну подковку с маслом, отправился к губернскому прокурору.
Прокурор, сравнительно еще молодой, с аккуратно подстриженными английскими червячками над верхней губой, в сером, отлично сшитом костюме, с такими же серыми острыми глазами, усадил профессора в глубокое кресло и, придвинув портсигар, спросил чрезвычайно любезно, чем он может быть полезен столь известному в республике ученому.
Александр Евлампиевич, скромно потупив взоры, изложил со свойственной ему логичностью и точностью потрясающие факты последнего месяца вплоть до пропажи знаменитого картуза.
— Я не знаю, кого подозревать, но мне кажется, что тут явный заговор против моего здоровья и жизни, возможно даже политического характера…
Прокурор слушал рассказ, дымя ароматными папиросами, в особенно примечательных местах остро вздергивая кверху русую бородку гвоздиком и постукивая пальцами по мраморной крышке пресс-папье. При последней фразе профессора он чуть приметно улыбнулся и поглядел в окно на вздувшуюся мутную Фонтанку.
Потом с глубоким, длительным наслаждением затянулся и выпустил с дымом:
— То, что вы были любезны изложить, уважаемый профессор, до такой степени любопытно и до такой степени неслыханно и фантастично в наше трезвое время, что я затрудняюсь высказаться по существу, хотя бы даже предположительно. С точки зрения действующего законодательства здесь имеется одно обстоятельство, которое позволяет смотреть на него, как на базу для начала судебного следствия…
Прокурор сделался прокурором совсем недавно и упивался юридическими терминами, подобно пятилетней республиканке, сосущей крафтовскую шоколадку.
— …Это имевшее место несомненное вооруженное нападение. Это есть то, что мы, юристы, называем corpus delicti… Но почему грабители утащили картуз? Что может быть особенно привлекательного для уличного бандита в картузе?
— Видите ли, — замямлил профессор, — картуз был действительно не совсем обыкновенный.
— А что же в нем такого особенного?
— Он имел… очень своеобразную форму вроде… берета, и потом у него был… бирюзового цвета козырек и такой же… помпон на верхушке, — еле выдавил профессор, чувствуя, что начищенный пол прокурорского кабинета расступается под его ногами.
Прокурор вздернул бородкой, пыхнул огромным клубом дыма, и профессору показалось, что вместе с дымом из прокурорского рта вылетел сноп искр.
