Елизар Мальцев - От всего сердца
— Постараемся, — сказал Силантий.
— Я думал, вы скажете «сделаем», — заметил Полынин.
— Ну, сделаем.
— Делайте, только без всякого «ну», — снова поправил председатель и, пожав всем руки, пошел к бричке: протез его поскрипывал, как сверчок.
И сейчас Силантий, с тревогой посмотрев го на рощицу, то на неубывающий островок пшеницы, торопил отгрузчиков.
«Интересно получается, — щурясь от бившего а глаза сплошного сверкания хлебов, думал он, — против своего колхоза соревнуюсь. Сам с собой, выходит». И хотя копилась на губах усмешка, на душе было нехорошо.
Гудели моторы, хедеры шли на полный захват, захлебывались зерном бункеры.
«Кто у них в комиссии этой самой?» — Он не успел додумать, из-за рощицы, полыхнув на солнце ветровым стеклом, вылетела грузовая машина, прыгал на ухабах зеленый ее кузов.
Пшеница вставала выше, гуще, и Силантий, оторвав взгляд от дороги, взял чуть на себя колесо штурвала, поднял хедер. Когда он снова оглянулся, машина уже пылила дальше, а наискосок прямо по стерне шла к агрегату высокая женщина в светло-розовом платье и белом платке.
«Кто такая?» — подумал Силантий, в вдруг к лицу его прихлынула кровь. Раньше он бывало за версту узнавал эту, чуть тяжелую, но статную походку.
Варвара шла медленно, не торопясь, изредка наклоняясь и подбирая колоски.
«Вот тебе и улики против нашей работы!» — с какой-го тайной радостью подумал Силантий, следя за каждым движением Варвары. Пока она подходила к комбайнам, он успел пережить нежданное примирение и возвращение а родной дом, и, когда она поднялась на мостки и молча протянула ему руку, он схватился за нее, как утопающий, чуть не выпустил штурвал, и был счастлив, как никогда не был счастлив за последние шесть лет.
— Богатой тебе быть, не узнал, — улыбаясь, сказал он.
— Я и так не бедная!
Полные, вишнево-яркие ее губы тронула беглая улыбка.
Он смотрел на темное от загара лицо Варвары, на выбивавшиеся из-под платка, отливающие синью волосы и не мог насмотреться.
— Кончишь сегодня? — отводя глаза и кивая на неубранную пшеницу, спросила она.
— Надо бы. Слово дал вчера председателю…
— Тут и без слова делать нечего. Может, помочь?
— Нет, мы уж как-нибудь сами. — Силантий тряхнул свалявшимися рыжими кудрями, и прежняя, снисходительная самоуверенность прозвучала в его голосе.
Режущие аппараты начисто сбривали золотую пену хлебов, мотовила склоняли тяжелые колосья к главным полотнам.
— Что ж тогда запаздываешь, если слава дорога? — помолчав, спросила Варвара.
— Хлеб больно сильный, забивает машины…
— А ты бы расширял переходные рукава…
— Сделал — мало помогает. Первая очистка отстает, бункера задыхаются от зерна.
— Смени на распределительном шнеке зубчатку, поставь двадцатизубовую, а девчат на соломокопнителях заставь протереть вениками из таволожки решето первой очистки. Ни одно зерно не уйдет в полову, и дело быстрее двинется. Я пробовала у себя… Слышал про Пятницу?
— Это кто такой?
— А самый лучший комбайнер у нас в крае… Это я у него переняла. Он про свой опыт в газете описывал. Если бы не он, разве бы я около двух тысяч гектаров убрала? Нипочем!.. Ты сколько выгнал?
— Вторую только недавно начал…
— Вот видишь! А он да еще Чабанов больше трех тысяч гектаров за сезон скашивают…
Силантий слушал Варвару с томительным удивлением. Обо всем этом он, конечно, мог бы догадаться и сам, но то, что всему этому учила его Варвара, без всякой назойливости и хвастовства, искренно делясь с ним тем, что узнала сама, наполнило его сердце сверлящей болью. Если бы не он, Силантий, они бы не стояли на мостике чужие друг другу, а делились бы всем приобретенным и завоеванным, как радостью.
Силантий откинул со лба прилипшие пряди волос, медленно провел ладонью по небритой щеке.
— Как ребята?
— Ничего, растут…
Он сжал на штурвале руки, навалился на него грудью, сощурился.
— Не спрашивают про меня?
— Ленька иной раз поминает…
Силантий не сдержал глубокого вздоха. Глухо, как вода через плотину, шумело в бункерах зерно.
— Я у тебя еще про одно хотел узнать, Варь, — тихо начал Силантий, по-прежнему не оборачиваясь. — Мучает меня это вот уж сколь годов… — Он передохнул, вобрал в себя воздух и спросил каким-то одеревеневшим, не своим голосом — Если бы я к тебе тогда другой раз пришел, выдала бы?
Ему казалось, что он оглох, потому что не слышал ни рева моторов, ни скрежета и грохота машины, лишь гулко била в виски кровь.
— Да, — спокойно ответила Варвара, и на спине Силантия проступил пот, похолодели на мгновение виски.
Помолчав, она участливо спросила:
— Легче тебе от того, что узнал?
Силантий ответил не сразу. Ему хотелось взглянуть на ее лицо, но словно кто-то скрутил его шею и ее отпускал.
— Не то что легче, а яснее будто, — он говорил медленно, тяжело, точно отдирал каждое слово, — Я раньше думал, что самое страшное — это когда власть наказывает, А вышло наоборот: жизнь меня сильнее наказала — ты, детишки, колхоз…
И хотя он не надеялся услышать ничего нового, он замер у штурвала, шаря глазами по волнистому горизонту.
— Умом я, может, и простила бы тебя когда-нибудь, Силантий, но душа моя тебя не принимает… Нету там тебе места.
— Ты, может, думаешь, — торопливо перебил ее Силантий, — в деготной лагушке, мол, не выведешь запаха, сколько ее ни чисти, ни скреби…
— Ничего я не думаю. Может, ты и вернешься к прежней жизни, только не ко мне! Нам теперь вместе от всего сердца не жить, не любить, не робить… Зря себя и мучить нечего…
И, словно боясь разжалобиться, она отвернулась.
— Ну, я пойду. А то ждут меня соревнователи. Силантий обернулся к ней влажным, красным лицом, глядя на нее синими затуманенными глазами.
— Постой, я провожу тебя…
Он позвал штурвального и спустился вслед за Варварой с мостика. Застегивая на ходу пуговицы на воротнике, он шел с ней рядом и молчал.
Похрустывало под сапогами жнивье, с глухим шумом уплывали позади комбайны, стучала где-то на дороге пустая телега.
— А как с ребятами? — тихо спросил он.
— Их я у тебя не могу отобрать. Захочешь сильно посмотреть, приезжай…
— А если бы могла, то отобрала?
— Нет, зачем? У меня к тебе злобы негу, одним словом сказать, у меня к тебе ничего нету… А ребятам там надо жить, где им радости больше будет…
На тропинке, у густого плетня пшеницы, они остановились. Беспечально шумели колосья, — бесстрастно чеканили воздух кузнечики, синекрылая стрекоза села на рукав Варвариного платья.
— Ну, вот так… — сказала Варвара и протянула Силантию руку.
Он долго держал руку, прижав к груди ладонями. Рука терпко пахла какими-то простенькими полевыми цветами. Силантий смотрел на моложавое, полное властной красоты лицо Варвары, потом выпустил ее пальцы и, сгорбясь, сунув кулаки в карманы, зашагал обратно.
Варвара немного постояла, вздохнула и, перейдя большое пустынное поле, поднялась косогором к лесу.
Здесь было нежарко. Дремотно шумели дубы и сосны, с глухим стуком падали на землю шишки, срывались и лениво кружились в воздухе первые блеклые листья.
Отболевшее чувство рождало в душе Варвары тоскливую пустоту, и, сама того не сознавая, она грустила о том, от чего сознательно навсегда отреклась. Но это была не грусть о Силантии, а горькое сожаление о том, что ему она отдала лучшие годы своей жизни.
Дорога ныряла меж деревьев. Солнце пылало на нее косыми полосами из-за стволов.
Нежданно зеленоватый сумрак леса сгустился. Варвара увидела место недавнего пожарища, и у нее почему-то тревожно сжалось сердце. Перед ней стояла черная, обугленная роща. Огонь прошел понизу, пожирая на своем пути пеньки, кустарник, траву и, не в силах перепрыгнуть через песчаную дорогу, обхватил стволы. Но до зеленых, шумных крон не добрался. Сосны стояли теперь словно в черных чулках, а внизу сквозь угольную черноту земли уже пробивались острые ярко-зеленые перья травы.
Варвара долго стояла около вылизанной пожарищем рощи, потом в глубоком раздумье побрела дальше.
Шла и думала о прожитых годах. Она не считала себя старой, но все-таки молодые годы, когда все дается с легкостью, когда человеку еще ни на что не надо оглядываться, нет у него ни прошлого, ни ошибок, впереди одна ясная даль, — эти молодые годы ушли, и жизнь нужно было начинать почти что заново.
За опушкой бора пенился большой фруктовый сад, огороженный свежим сосновым штакетником.
Обливая льдистым блеском листву, солнце белило дорожки сада, пятнало тенями.
У калитки Варвара встретила Груню. Она стояла, как завороженная, около забора и любовалась румянощекими, загорелыми плодами.
Варвара неслышно подкралась к ней, положила руку на ее плечо, в Груня испуганно дернулась вперед.
