Владимир Курочкин - Избранное (сборник)
Карташов доехал на метро до Охотного ряда. Все еще мечтая взять такси и поспеть на Северный вокзал к последнему поезду и одновременно поддразнивая себя, что он этого никогда не сделает, Алексей Федорович выскочил из вагона, поднялся на эскалаторе и вышел на улицу Горького. После яркого освещения метро, вечерняя Москва казалась темной, и это особенно подчеркивалось огромным пространством вновь образовавшейся площади между гостиницей «Москва» и Манежем. На Историческом музее еще не зажигались прожектора, освещающие площадь, и в центре ее шевелились неясные тени. Алексей Федорович посмотрел на то место, где совсем недавно стояло мрачное, похожее на коробку, здание «Экспортхлеба» с примыкающим к нему очень узким домом, напротив которого, как вспомнил Карташов, когда-то помещалась редакция журнала «Крокодил» с большой смешной вывеской. Теперь на этом месте лежали груды кирпичей и стояли тягачи для «корчевания» огромных каменных глыб фундамента.
Открылся широкий вид на все прилегающие к громадной площади строения, Карташов увидел прямо перед собой приземистый корпус манежа, а справа освещенные светом уличных фонарей матово-желтые, словно сделанные из старой слоновой кости, колонны здания, сочетающего в себе красоту античной и практичность нынешней архитектур. Слева, вдалеке, виднелись темные вершины деревьев Александровского сада, немного ближе высилась глыба Исторического музея с замысловатой крышей и флагштоками, тускло поблескивающими в темноте позолотой. И все эти здания, доступные теперь для наблюдения с одного пункта, вместе с еле заметными луковичными куполами Василия Блаженного на Красной площади, производили новое необычайное впечатление на Карташова. Мимо него, шипя шинами, проплывали автомобили с потушенными фарами. В темном, дрожащем и пахнущем гарью воздухе светились их задние фонари. Свет разноцветных неоновых трубок, огни витрин, мигающие круги уличных светофоров – все это привлекало глаз, манило и потом утомляло, но никогда не надоедало. Карташову захотелось пройтись по улице Горького.
Он перешел площадь от метро к кафе «Националь» и, полуобернувшись, оглядел светлое здание Совнаркома. Потом его взгляд невольно передвинулся левее, где хаотично были нагромождены, похожие на известковые скалы, обломки стен и развалившиеся, упавшие сверху карнизы. Там из груд кирпичей торчали согнутые балки, разодранные стальные каркасы подорванных аммоналом домов. За их разрушенной линией возвышался открытый теперь для любопытных только что отстроенный жилой дом. Алексей Федорович пошел вверх по улице, посматривая на работающих строителей. Ему казалось, что улица расширяется на глазах. Совсем недавно, с этого же места, он видел иную картину, а еще раньше была другая… А теперь вот, пожалуйста, «прямо как в театре». Раз-з, поднялся занавес и смотрите… «Только это-то уж не декорация», – подумал он. Над развалинами еще носилась белесоватая пыль. Она упорно не опускалась на землю, несмотря на то, что стоящие на обломках стен строительные рабочие обильно поливали из пожарных шлангов камни. Беспрерывно подъезжали громоздкие грузовые автомобили. Их шоферы умудрялись подавать машины чуть ли не на самые развалины. Массивные лапы экскаваторов, не медля ни одной минуты, выхватывали из куч жалкие остатки разрушенных домов и с грохотом кидали их на грузовики. Казалось, что экскаваторы двигаются с ленцой, медленно, несмотря на маленькие красные плакатики на их корпусах, призывающие к соревнованию, к бесперебойной и быстрой работе. И только по предельному, отдающему даже каким-то звоном, шуму их двигателей и по тому, как над выхлопными трубами трепетали синие языки пламени, можно было судить о напряженности работы. Неумолимые челюсти со скрежетом вгрызались и выламывали закостенелые с годами камни фундаментов. Алексей Федорович подумал, что это какие-то разумные чудища у старой и грязной Москвы отхватывают по куску.
Он все шел и шел по той стороне, где помещался Центральный телеграф. По краям у тротуаров стояли зрители. Кучками, по одному, парочками. Многие сидели на ступеньках огромного крыльца телеграфа, сидели и на его массивных железных решетках, у входа. Они неотрывно следили за ходом работы. Одни зрители уходили, на их место являлись другие, и думалось, что люди стоят сутками. Карташов тоже остановился на углу и бегло окинул взглядом все строительство. Что-то здесь напоминало обстановку фронта, не имеющего прямого отношения к войне, но такого же настороженного и боевого. Поднималась пыль, грохотали экскаваторы, сыпались кирпичи к шинам грузовиков.
А на улице, между тем, не прекращалось движение. Ехали автобусы, троллейбусы и легковые машины. Было жарко и смрадно от мельчайшей известковой пыли и бензинового чада. Происходили небольшие заторы. Милиционер в белой рубашке, вспотевший и разморенный от жары, взмахивал рукой в потемневшей от пота перчатке. Он руководил всем этим движением и ликвидировал «пробки». Теперь Алексей Федорович, как и остальные зрители, не мог оторваться от развернувшейся перед ним картины. Ему казалось, что в накаленном за день душном московском воздухе веет дух больших исторических строительств, бывающих раз в столетие и переделывающих все заново. «Вот уберут это все, – думал он, – подметут, подчистят, приглядятся люди и позабудут обо всем, что тут раньше было. И будут думать, что так и было здесь испокон веков». Он оглядел своих соседей и подумал о них, что это не просто праздные личности, ротозеи, не знающие, куда ткнуть себя, а люди, присутствующие при великих переменах и желающие видеть их воочию. Но тут же про себя решил, что он-то все-таки праздный человек, всюду опаздывающий и никому не нужный. И, вспомнив о сегодняшних своих неудачах, он помрачнел, сошел с тротуара и пошел дальше. Пройдя несколько шагов, оглянулся, и опять остановился, будучи не в силах так просто и равнодушно покинуть это место.
Карташов посмотрел вниз, на хорошо видимый теперь отсюда Исторический музей. В воздухе точно стоял освещенный огнями столб тумана. Все в нем дрожало и переливалось, метались полосы света, и очертания дальних домов были, поэтому, неясны. Только правее крыш Исторического музея, наверху, куда не добиралась городская дымка, в чистом и прозрачном воздухе, светили горячие кремлевские звезды. А еще выше, совсем-совсем высоко, в черном, не имеющем видимых границ, до сумасшествия беспредельном пространстве, светили уже настоящие звезды. Блеск их был холоден и печален. Алексей Федорович постоял, не думая ни о чем, так как его мысли – он хорошо это знал – были бы не в состоянии охватить всего, о чем ему хотелось сейчас подумать. Он только сердцем понимал, как хороша раскинувшаяся перед ним панорама. Это был молчаливый восторг. Он постоял, посмотрел и потом пошел дальше.
Добравшись до площади Пушкина, откуда он начал свой сегодняшний, полный разочарований и переживаний вечер, Алексей Федорович почувствовал себя очень усталым и решил сейчас же поехать домой. Он рассчитал, что достаточно устал для того, чтобы лечь спать и уснуть тотчас, ни о чем не думая и ни о чем не вспоминая. Дожидаясь трамвая, он стоял на остановке и рассматривал дом газеты «Известия». Карташов всегда любил смотреть на помещение редакции. Там, особенно вечером, было хорошо заметно, как бился пульс всей страны, всего мира. Туда стекались телеграммы, сообщения, политические известия со всего мира, притягивалось все интересное, для того чтобы в нижнем этаже, в огромной печатной машине, поражающей своей сложностью, превратиться к утру в полные смысла слова и рисунки, тиснутые на обыкновенной рулонной бумаге. Он посмотрел на верхние этажи, на окна, похожие на большие пароходные иллюминаторы, и пониже, на ярко освещенные окна, завешанные длинными пышными занавесями. Там сидели люди, которые раньше всех знали, что происходит на белом свете. И он их за это уважал.
Потом пришел трамвай, и Алексей Федорович влез в вагон. Он проехал Никитские ворота, Арбатскую площадь и сошел у Сивцева Вражка. На этой улице находился его дом.
До него он добрался быстро. Поднялся в квартиру. Вошел в темные пустые комнаты. Из ванны слышался стук падающих капель. Уходя, он забыл, как следует, прикрутить кран. Звук льющейся воды привел его к мысли принять холодную ванну. Он так и сделал. Потом, съев черствый старый бутерброд, он прошел в кабинет, где спал на диване, постелил постель, осмотрелся и лег. И все это он проделал, стараясь ни о чем не думать, чтобы не отогнать сна. «Славно сейчас заснем. Как вздохну, так сейчас же и конец…» – подумал он и потушил у изголовья лампу. Вздохнув, он закрыл глаза, но не заснул. «Хорошо, хорошо…» побежали в голове мысли. «Что хорошо?» – спросил он себя. «Хорошо строят», – ответил сам себе и открыл глаза. По потолку скользнул луч света. Внизу проехал автомобиль. Слышно было, как он остановился. «Такси. Гуляки, – подумал Алексей Федорович, – спать только мешают». Но тут же сообразил, что зря обиделся на ночных путешественников. В другой раз они бы ему не помешали. Обычно он даже и не обращал на такие пустяки никакого внимания. «Что же это? Неужели я так перегулял, что теперь уж и не в состоянии уснуть?.. Чепуха, сейчас усну»! – подумал он, но не тут-то было. Неожиданно ему показалось, что его кто-то кусает. Он зажег лампу и осмотрел постель. Но все оказалось в порядке. Немного погодя, он услыхал, как на улице, чуть ли не у него на подоконнике, мяукает кошка. Он быстро встал и подошел к окну. Это действительно была кошка, но она сидела не у него на подоконнике, а в окне стоящего напротив шестиэтажного дома. Ему никогда не нравились и были противны эти мрачные дома в стиле «Модерн», с вечно темной лестницей, с неработающим лифтом и с запахом кошек и кучками сора на площадках лестницы. «Развели их тут на мою голову», – подумал Алексей Федорович, и хотел чем-нибудь бросить в кошку, но она сама, вдруг изогнувшись дугой, спрыгнула внутрь комнаты и затихла. Тогда он лег опять.
