Медеу Сарсекеев - Клад
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1Члены комиссии долго не могли нащупать удобного всем пути к пониманию друг друга. Горячего желания прийти к согласию оказалось мало. Недоставало объединяющей мысли: с чего начать? С проверки ошибок в геологоразведке или с подсчета оставшихся запасов при комбинатах? Всяк тянул в свою сторону и упрекал в недосмотре мнимых противников.
На первом же заседании Кудайбергенов и Жаксыбеков предпочли показать свою эрудицию. Каждый из них внушал другому, что он не лыком шит… О намерении поступиться сложившимися убеждениями не было и намека в их бесконечных пререканиях.
Еще до первого заседания комиссии Кали Нариманович, используя свое право председателя, направил в объединение разведчиков запрос. На бумаге у него получилось двенадцать пунктов, по каждому требовалось разъяснение… Кудайбергенов сунул эту бумагу Шибынтаеву, тот, узрев нечеткость в резолюции генерального, не спешил раскрывать перед «противником» все карты, тянул с ответом… Наконец после звонка с напоминанием выслал копии кое-каких старых отчетов, смысл которых сводился к отговорке:
«Полные данные имеются в министерстве… Если желаете их получить — запросите через соответствующие каналы…»
Жаксыбеков сначала опешил от такой наглости. Затем вернул записку главного геолога ему же и в категорической форме потребовал ответить на все вопросы без утайки. Пришлось даже пригрозить обращением в высшие органы.
Проверка положения дел с запасами сырья, еще не начавшись, зашла в тупик. Кали Нариманович посоветовался с заведующим промышленным отделом. Решили подождать специалистов из Алма-Аты, чтобы не обострять и без того неважные отношения с разведчиками.
Оказавшись в некоей осаде, руководство геологического объединения получило несколько дней передышки. И прежде не избегавшие встреч друг с другом, Шибынтаев и Кудайбергенов теперь почти не расставались. В своих планах защиты от нежданного вторжения в их хозяйство оба они походили скорее на заговорщиков, чем на искателей причины отставания.
— Состав комиссии для нас невыгодный, — толковал своему шефу Таир Шибынтаев. — Жаксыбеков никогда не был к нам доброжелательным; Матвеев пойдет за теми, на чьей стороне окажется перевес; Табаров ни перед чем не остановится ради своей симметричной теории, а мы ее отвергли… Выходит, уже трое явно против нас. Остается надежда на специалистов из Алма-Аты. Министр до поры — наш союзник. Но из столичной компании один наверняка да отколется от нас, так бывало и раньше. Значит, верных «штыков» — трое. Да и то, если заглянуть в душу секретаря нашего парткома Крылова, ответа, как он поведет себя, не найдешь. Говорил вам: надо избавиться от Крылова. Отправили бы на повышение, что ли? Придешь посоветоваться, мямлит: «Поговорим в райкоме, нужно ли спешить?..» Все в этом духе. Темная это лошадка! Того и гляди, повернет и Крылов нос по ветру.
Кудайбергенов гладил виски, слушая главного. Ему не нравились его рассуждения. Шибынтаев в последнее время стал чересчур словоохотливым. Боявшийся прежде даже взгляда своего шефа, теперь, забываясь, то и дело сбивается на поучения.
— Есть у меня мыслишка, — продолжал Таир, будто заводной. — Пора зайти с козырного туза в этой игре. Объявить о Шокпаре. Хватит держать его за пазухой. Месторождение что надо. Особенно по содержанию свинца. Пропустить бы его скоренько через ЦКЗ…[57] Есть знакомый корреспондент ТАСС, живем на одной лестничной площадке… Арсений Изотович сделает по нашим материалам броскую информацию. Ее покажут по программе «Время». На нас взглянут совсем по-иному. Может, и комиссию за ненадобностью распустят, будь она неладна! Шокпар — это наше спасение, Илеке… Уверяю! Нас объявят победителями, а все эти Табаровы и прочая книжная тля исчезнут с глаз, будто их и не бывало. Сырье есть, бери сколько хочешь, заводы живы, а остальное трын-трава.
Кудайбергенов помнил о Шокпаре и без подсказки коллеги. В той «мыслишке» заместителя было не столько ума, сколько авантюризма. Ничего не придумал, кроме «козырного».
— Но ведь Шокпар не доведен до состояния, чтобы мы могли бросаться им! — тяжело упрекнул главного Кудайбергенов. — Я ведь о том и раньше толковал: ускорьте оконтуривание площадки!
— Там остались пустячные недоделки, — заверял шефа Таир Унисьянович. — К концу года округлились бы. Уверяю! Но сейчас…
— Толкаете на преступление, Шибынчик[58].
Укол старшего не подействовал на него. Главный искренне возмущался:
— Какая разница между скрытой и явной припиской? Небось не впервой так поступаем, все сходило с рук, если подлог обнаруживался после. За давностью происшедшего списывали ошибку в убыток. Только и всего… Мать-земля скрыла в своих недрах не один наш просчет.
Разговор в таком духе мог быть прерван в любую минуту неожиданным решением шефа. Но Ильяс пока молчал, слушая Шибынтаева вполуха.
— Илеке, давайте рассуждать трезво, — ныл сбоку первый советчик генерального. — Вся наша работа, я говорю о геологии, в целом построена на риске… Кто из геологов спускался под землю? Наделаем проколов в коре, наткнемся на залежи, прощупаем там-сям поблизости и тут же выдаем подсчет на миллионы тонн… Все ведь на глазок делается. Горняки уточнят, когда до пластов доберутся. На своих руках взвесят. К тому времени уходят года, многое, в том числе и люди, переменится!
— Структура там неясна! Руда то появляется, то исчезает! — выдавливал по слову Кудайбергенов. — Без точной характеристики структуры кто нам поверит? Все твои подсчеты — бумага для туалета!
— Думал и о структуре! — не сдавался Шибынтаев. — В средних горизонтах руды навалом, хватит по крайней мере на первые десять лет. Пока горняки выберут ее, от нас и праха не останется. Я-то уж со своей тахикардией уберусь в любой момент. И вы уйдете на пенсию.
Шибынтаев нехорошо засмеялся.
— После нас хоть потоп! — рассудил его план Кудайбергенов. — Называется, похозяйничали? Уволь, Таир, я так не могу. Боюсь, понимаешь?
«Раньше мог! — злорадно мелькнуло в мозгу геолога. — Теперь остарел, о душе вспомнил».
Кудайбергенову было известно, что его верная опора в управлении, правая рука и мозговой центр, как называли Шибынтаева, интересен не столько своими знаниями, сколько изворотливостью слизняка, всю жизнь учившийся одурачивать других, сваливать вину на ближнего. Ради спасения своей шкуры готов тут же унести ноги подальше от опасности… Генеральный не раз восхищался его ловкостью. Сейчас, глядя в перекошенное кривой улыбкой лицо главного, Ильяс вдруг испугался: рядом с таким неискренним человеком он шел по жизни пятнадцать лет! И каждое мгновение Таир мог «заложить» самого Ильяса, если бы ему грозила опасность…
— Ты все сказал?
— Не все! — резко ответил Шибынтаев. — Надо довести разговор с Табаровым до конца. Тогда в «берлоге», пусть ненадолго, вы нашли с ним контакт. На совещании в обкоме, если толком разобраться, за Табаровым люди не пошли. Я тогда ловко его подсек своим вопросом. Нам остается намекнуть на помощь, и он пойдет на мировую… Черт с ним, повожжаемся с этим новоявленным Остапом Бендером еще год-два. Подарим ему экспедицию, пусть проваливает с богом, лишь бы сейчас под ногами не крутился… В ответ на такую «покупку» получим еще один голос в нашу пользу. Счет станет четыре на три.
Кудайбергенов напряг внимание: все те же приемы борьбы у Шибынтаева: обман, посулы, игра на слабостях людских и настырный расчет. «А ведь может клюнуть на сговор слишком увлекшийся своей теорией ученый! Но и эта уловка до поры! Был ты, Таир Унисьянович, всего лишь любитель обвести доверчивого человека вокруг пальца, теперь настоящий профессионал… Не исключено, что дуришь и меня, раболепствуя с виду, а в душе смеешься надо мною, своим кормильцем».
— Надо было гнать Табарова в шею при первом появлении, а не шары с ним гонять по бильярдному столу! — Ильяс Мурзаевич упрямо считал, что вся эта канитель вокруг комиссии — порождение досужего ума Виктора Николаевича, взбудоражившего обком своей вздорной запиской. — Насчет того, чтобы разобрать членов комиссии по одному для последующей обработки, ты, пожалуй, прав. Давай так: Табарова беру на себя. Я выведал за ним одно уязвимое место… Удар будет пигмейский, по больному месту, но когда драка зашла далеко, бьют, кто как умеет.
— Догадываюсь! — главный хмыкнул, сузив и без того еле заметные глазки. — А Крыловым я уже занимаюсь… И все же, Ильяс Мурзаевич, не забывайте о нашем заходе с козырной карты. Шокпар в любом случае, даже не завершенный пока, — твердый камешек! Нет, даже глыба! Он и обкому окажется не по зубам.
— Твердый, говоришь?
— Безусловно! Через него и первый не прыгнет. Для Крутасова тоже всякие разногласия между ведомствами не медаль на шее. Разговоры о крупном месторождении любого руководителя отвлекут от мелочных копаний в недостатках должностных лиц. Победителей не судят… А Крутасов тоже, говорят, рапортовать вышестоящим любит.
