Александр Русов - Иллюзии. 1968—1978 (Роман, повесть)
Если Базанов выбрал в качестве преемника не откровенно «железного» Меткина, не примитивного Крепышева, но мягкого, вежливого Гарышева, то не означало ли это, что и в самом Базанове, за которым все эти годы он, Рыбочкин, шел в огонь и в воду, было много внешнего, напускного — той же интеллигентской дешевки, которая заставляла содрогаться и негодовать честное сердце воина? Не оказался ли голым король? Не получил ли простодушный солдат в награду за безупречную службу черта в придачу к серебряной табакерке? Вот чего, наверно, опасался и недопонимал Рыбочкин, обдумывая свою предыдущую жизнь.
Минутная усталость и равнодушие Базанова обернулись для Игоря сосредоточеньем множества вопросов, ядром, сутью всего, что произошло, происходило и должно было произойти с ним. Рыбочкин не желал протянуть руку дружбы Гарышеву, купившему индульгенцию на украденные деньги — те самые, которые были накоплены Рыбочкиным в течение многих лет честного труда.
Даже поместив себя мысленно на место Игоря, я не мог бы испытать к Гарышеву тех сильных чувств, которые постоянно испытывал он. Впрочем, что касается неумеренных, непомерных, но тщательно скрываемых эмоций, то Игорь с Гарышевым были чем-то схожи. Как, впрочем, и с Френовским. Вообще стоило им сделать несколько шагов друг другу навстречу — и через год-другой они забрали бы всю власть. Только этого почему-то не произошло. Френовский и Базанов, ступив на путь вражды, пошли до конца. Никакие соображения выгоды, практической пользы не брались в расчет. Что касается чудаковатой пары Базанов — Рыбочкин, то она, мне сдается, прошла курс дополнительного обучения за круглым столом, под звон лат и риторических рассуждений о долге.
Да, Базанов получил лабораторию. И Рыбочкин в конце концов тоже. Но если соизмерить затраченные ими усилия с усилиями тех, кто в результате стал хозяином целого института, то окажется, что в чисто практическом отношении коэффициент полезного действия этих «наездников в латах» ничтожен. С таким коэффициентом рабы строили свои пирамиды.
«Железная пятерка» тоже, конечно, недаром ела свой кусок пирога, но потратила при этом не слишком много сил. Господи, как несложно стало обеспечить себе безбедное существование! Более чем сносное. Более чем умеренное. Административные игры, обвешивание граждан, чаевые в ресторанах, благодарственные, поощрительные, премиальные. Зачем что-то придумывать, с кем-то спорить, ссориться, воевать?
Во времена Максима Брониславовича кандидат наук был заметной фигурой. А теперь? Мной нередко овладевает искушение спросить у молодых людей, впервые попадающих в научную лабораторию: чего вы хотите от жизни? Если денег, то ищите другое место. Если славы — уходите в спорт. Почему вас так много? Неужели вас всех тянет к исследовательской работе? Кому нужна наука, если она не нужна вам? Лишь бессмысленная зачастую в практическом, житейском отношении тяга к определенному образу жизни, тихому, уединенному, сосредоточенному, может служить вам сегодня достаточным оправданием. Уже не говорю о том, удастся ли вам сделать в науке что-либо существенное. Не верьте журналистам: за последние пятьсот лет характер работы ученого почти не переменился. Ученых по-прежнему мало, но только теперь они чаще теряются в непомерно разросшейся толпе околонаучной публики. Пусть не вводят вас в заблуждение и сладостное искушение чьи-то звания и высокие должности. С равным успехом многие из этих людей могли бы заведовать продуктовым складом, птицефермой или крупным универмагом. Наука никогда не была их единственным призванием. Очутившись в научной среде, вы, к сожалению, очень скоро это узнаете, хотя лучше бы вам этого вовсе не знать. Более того. Если вы и в самом деле окажетесь настоящими учеными, то есть людьми, способными увидеть в обыкновенном необыкновенное, то обнаружите, что талант резко уживается с административным преуспеянием, что для достижения административных постов нужны вовсе не научные — другие способности, среди которых не последнее место занимают способности делать карьеру, причем выигрывают и побеждают лишь те, кто такими способностями обладает.
В который раз я пытаюсь мысленно воссоздать историю молодого человека, приехавшего в Москву из далеких казахских степей, полного самых благих намерений: получить высшее образование, чего-то добиться в жизни. Г. В. Гарышев в меру способен, усидчив и трудолюбив. В отличие от Базанова, случай не сталкивает его в институте ни с доцентом Пичугиным, ни с профессором Музыкантовым, а для того чтобы стать учеником Базанова, чем-то вроде Рыбочкина, Брутяна или Кормилицына, он просто-напросто поспешил родиться. Словом, как сказал бы Верижников, ему не повезло. По той или иной причине муза не явилась к Гарышеву в образе «термодинамической химии», во-первых, потому, что она не является к каждому, а во-вторых, потому, что уже отдала предпочтение другому. Единственный для Гарышева вариант остаться в науке — это поступить так, как несколько позже поступит Кормилицын: постараться на любых условиях перейти работать в базановскую группу. Если потребуется мыть полы, то и полы мыть. Сказано: на любых. Как ученый он бы от этого только выиграл. Несомненно.
Но тут на жизненном пути Г. В. Гарышева возникают две неясные, таинственные фигуры — М. Б. Френовский и С. К. Кривонищенко.
— Вон, — говорит одна из них, — видишь, идет человек?
— Вижу, — говорит Г. В.
— Знаешь куда?
— Нет.
— Клад там зарыт, золото, серебро.
— А-а-а, — говорит Г. В.
— Пусть идет?
— Конечно.
— Все равно не дойдет.
— Почему? — удивляется Г. В.
— Потому что, — неопределенно замечает одна из фигур.
— Лишнего не спрашивай, — советует другая. — Мы тебе короче путь покажем. Чем ты хуже? Ты человек трудолюбивый, способный, пускай тебе клад достанется. Лучше, чем никому. Он все равно не дойдет.
Таинственные фигуры исчезли, оставив Г. В. наедине с собой. Какую трудную задачу они ему задали! «Чем ты хуже?» Правда, чем? Кто возьмет на себя смелость ответить на этот вопрос?
Не было ничего — и вдруг реальная цель, и путь указан. Базанов не брат ему, не близкий человек. Чем он лучше? И душу взамен не потребовали — добрые люди. Да и Базанов как будто не прочь отдать клад Г. В. Гарышеву, сам говорит, что рубля в день ему хватит вполне. Ему бы только путь найти, протоптать тропу.
Произошла маленькая подмена: выбор пути, сделанный Гарышевым-школьником, сменился выбором цели, и выбор этот был сделан Гарышевым-мужчиной, чей возраст уже не оставлял надежд на чудо. Если мальчик Гарышев, не задумываясь, перешел бы работать в группу Базанова, то Гарышев-мужчина продолжал задавать себе мучительный вопрос: чем я хуже тех, других, кому папа с мамой помогли встать на ноги, кто занимает посты, владеет, имеет, получает?
Новоиспеченного ученого потянула к себе бутафория успеха. Конкретный характер мышления взял верх над, увы, недоразвитым абстрактным мышлением, способным руководствоваться иной иерархией ценностей.
Гарышев — обыкновенный, в меру способный человек, «свой парень». Из тех, кто громогласно заявляет, что ни за какие блага не изменит родному углу, и устремляется в большую жизнь, чтобы, проклиная ее суету, толчею, непомерный темп жизни и «бездуховность», прочно осесть там, дабы не оказаться х у ж е д р у г и х. Из тех, что из-за недостатка знаний чувствуют себя неуверенно и оттого бросаются в крайности, становятся максималистами в попытке быстрого и надежного закрепления своих корней на новой почве. Попав в новую среду, начинают с проклятий, а кончают тем, что пытаются всеми силами приспособить ее к себе, а не себя к ней. Им не дороги ее традиции, ибо очень скоро они начинают чувствовать себя новыми хозяевами и полновластными владыками. «Не боги горшки обжигают». Жажда самоутверждения пьянит такого человека, как голодного — мысль о куске хлеба, он с завистью и презрением смотрит на тех, кто уже утолил голод и в своих жизненных устремлениях продвинулся дальше. Свято место пусто не бывает. Возникшее разряжение в полном соответствии с известным законом физики поднимает все выше поверхностные слои, распыляет их и создает нечто похожее на мираж — ореол искрящихся, сверкающих на солнце капель.
Беда в том, что заурядных людей такой судьбы гораздо больше, чем талантливых, которые даже недостаток знаний умеют обращать на пользу своим способностям. Глаз такого человека не пресыщен, ум не утомлен схоластикой, он способен удивляться, что есть верный признак одаренности. Разница между тем, что он знает и хочет узнать, создает то тяговое усилие, которое способно раскрутить неповоротливое колесо турбины, сдвинуть с места непомерно груженный воз. Но пока обнаружатся его способности, он уже вкусит радости «сладкой» жизни, машина его претензий, амбиций уже будет запущена на полную мощность, затраченные усилия не дадут отступить. Он пойдет до конца, чтобы удержаться, остаться, получить должность. Потому что златые врата открыты для всех, и почему другой, а не он должен войти в них. Что-то всегда мешает ему ощутить разницу между «хотеть» и «мочь», «мочь» и «иметь право», уловить различие между сиюминутным и общим, большим смыслом его маленьких действий. Ему кажется, что он первый, что опыт, культура тысячелетий — это и есть та маленькая культура, та местная почва, на которой он вырос, а иная культура в практическом отношении ему не нужна, она ничего не стоит, ибо и без нее он всего достигнет. Такой нувориш быстро перестает учиться, понимая, что не знания, не обретенный кругозор, не широта мышления, которая дается лишь ценой больших усилий, длительного вгрызания в глубины научных пород, позволяет ему продвинуться вперед. Другие зубы. Другое в г р ы з а н и е.
