Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
— Ну и что же? С хозяйством я справлюсь, вот только деньги...
— Денег жалеть не будем! — внезапно увлекшись, воскликнул Григорий Петрович. — Уж если устраивать, так пир горой!
Клава с Елизаветой Петровной сразу же начали обсуждать, что испечь и чего купить, а Григорий Петрович задумался. В последнее время он не раз чувствовал, что отношения с людьми на этом заводе у него сложились иначе и хуже, чем на Урале. Там, на уральском заводе, он был «своим», его знали с мальчишеских лет, он был связан дружбой с десятками заводских людей. Когда его выдвинули директором, прежние друзья остались друзьями и с поразительным тактом отделяли службу от дружбы. И ведь не мешало одно другому! А здесь он сразу взял тон властного, сурового и взыскательного начальника, потому что в глубине души побаивался: будут ли уважать такого молодого директора, да еще присланного «со стороны»? Отношения сложились почтительно-холодные. Только в последние дни, после того как Григорий Петрович принял смелое решение о замене регулятора, что-то неуловимо переменилось. Придешь в цех — все как будто по-прежнему, а глядят люди сердечней, обратятся к директору, — в голосе дружелюбные нотки. Придешь в конструкторское бюро — так же уважительно встают конструкторы, приветствуя директора, но впервые улыбаются ему, и в обычных словах «здравствуйте, Григорий Петрович» — человеческое тепло... Сам себе не признаваясь, Григорий Петрович жадно тянулся к этим проявлениям любви.
— Тридцать человек получается! — сказал он, записав фамилии тех, кого решил пригласить, и перечитывая список — не забыл ли кого.
Елизавета Петровна, кажется, немного испугалась, но не в ее характере было отступать.
— Садись, экономист, и планируй! — велела она дочери.
Так была затеяна эта домашняя вечеринка, о которой столько говорили на заводе. Всем понравилось, что директор пригласил группу турбинщиков к себе домой и сделал это без официальности, к каждому подошел лично с приглашением от своего имени и от имени жены, что семейных позвал с женами, а вдовца Клементьева — с невесткой Груней. Понравилось и то, что директор устраивал прием на свои деньги, а не за счет завода, — об этом как-то сразу все узнали.
— Не такой уж он сухарь, как думали, — сказал Ефим Кузьмич, растроганный приглашением. — И о Груне вспомнил. Знает.
Воробьев, поначалу иронически воспринявший затею директора, был обезоружен тем, что Немиров подчеркнул дружеский, домашний характер вечера и просил прийти с аккордеоном:
— Говорят, вы хорошо играете. Тащите свою музыку, ладно?
Ане Карцевой и Вале Зиминой Немиров сказал:
— Готовьтесь танцевать до утра. Я ведь танцор.
С Гаршиным и Полозовым пошутил:
— Приглашаю без дам, потому что холостяки. Ухаживайте за нашими дамами.
Полозов непринужденно поблагодарил, а Гаршин вдруг до странности смутился и что-то забормотал о том, что как раз тот вечер у него занят… Впрочем, все понимали, что он придет.
Список приглашенных вырос до тридцати шести человек. Григорий Петрович показал его Диденко, боясь, что кого-либо забыл.
— Весело будет, — перечитав список, решил Диденко.
— Никого не забыл?
— Так ведь в гости зовешь, кого хотел, того и позвал, — посмеиваясь, ответил Диденко. — Это ведь не торжественное заседание! А так, что ж — подбор на основе широкой демократии... Только к Гусаку подсади кого-нибудь посуровей — Катю Смолкину, что ли? — а то он водку только в ухо не берет.
Вечеринка была приурочена к первомайским праздникам. Григорий Петрович ездил с Костей закупать вино и закуски, носил от соседей стулья и недостающую посуду, откупоривал бутылки и пытался помогать теще на кухне.
Первыми, ровно в восемь, пришли Клементьев и Груня. Клава еще не переоделась и убежала в спальню, Григорий Петрович один встретил гостей. Ефим Кузьмич был в хорошо отутюженном костюме, в накрахмаленной рубашке и в ярком галстуке, его морщинистые щеки были еще розовы от бритья. А Груня сияла такой победной зрелой красотой, что и не разобрать было, нарядно ее платье или нет, — она красила любой наряд.
Немирова потянуло заговорить со старейшим мастером о заводских делах, но он удержался и сделал сложный комплимент его невестке. Он видел, что Ефиму Кузьмичу это приятно.
— Гриша, — раздался за приоткрытой дверью веселый шепот Клавы, — пойди-ка, застегни мне пуговицы на спине.
— Давайте я, — вызвалась Груня, обрадованная простотой незнакомой директорской жены, и, не дожидаясь ответа, пошла в спальню. За дверью сразу зазвучали оживленные голоса.
Припоминая, какое же платье застегивается у Клавы на спине, Григорий Петрович с улыбкой поглядывал на Ефима Кузьмича и раздумывал, о чем бы поговорить со стариком, что может заинтересовать его кроме той общей для обоих темы, которой Клава строго-настрого запретила сегодня касаться, чтобы не превратить вечеринку в производственное совещание. Однако Ефим Кузьмич сам завел разговор о том, что вот, дожили до счастливого дня, теперь вторая уже легче пойдет. Так бы и покатился разговор по привычным рельсам, но тут раздался звонок и Немиров пошел открывать.
Он не сразу узнал Катю Смолкину, — такая она была нарядная и важная. Скинула на руки хозяину пальто, осторожно сняла шляпу — прическа только что от парикмахера, платье шелковое, в ушах серьги. А заговорила — все та же бравая Катя Смолкина:
— Глянь-ко, Григорий Петрович, на лестницу, там еще гости топчутся, робеют — не кусается ли директор?
Стараясь держаться непринужденно, вошла молодежь: Николай Пакулин, Женя Никитин и Валя. Все трое были празднично одеты, пиджак Жени Никитина украшала планка орденских ленточек. Григорий Петрович много раз видел Валю, но сегодня она показалась ему особенно хорошенькой, и он даже подумал: «Черт возьми, сколько у нас красавиц в одном турбинном».
— Что это с тобой, дочка, тебя и не узнать, так ты похорошела, — сказал Ефим Кузьмич, разглядывая ее. — Или причина есть?
Валя расхохоталась, покраснела, спрятала лицо, чтобы не прочитали в ее глазах, как она счастлива.
Пошутив с молодежью, Григорий Петрович снова пошел в переднюю, куда уже входили новые гости.
Он увидел Елизавету Петровну с каким-то странным, испуганным лицом и входящего вслед за Полозовым Гаршина.
— Вот это встреча! — смущенно пробормотал Гаршин, багрово краснея и пожимая руки Елизаветы Петровны. — Сколько лет! Сколько зим!
— Вы знакомы? — удивился Григорий Петрович.
— Были знакомы, — поджав губы, сухо сказала Елизавета Петровна.
— Мальчишкой, студентом! — объяснил Гаршин, одновременно выжидающе озираясь. — Вы отменно выглядите, Елизавета Петровна, помолодели даже, ей-богу помолодели!
— А вы все такой же, — проронила Елизавета Петровна и церемонно извинилась: — Простите, мне нужно по хозяйству.
Только успели раздеться Полозов и Гаршин, как пришли Любимовы и Аня Карцева со старым Гусаковым, а затем дверь уже непрерывно открывалась, закрывалась и снова открывалась. Каждого вновь пришедшего шумно приветствовали, гул голосов стоял в воздухе, все были или казались друзьями. Только одно обстоятельство смутило Григория Петровича — он несколько раз уловил вопросы: «А Саша Воловик здесь?», «А Саша Воловик не пришел?» Видимо, Воловика нужно было обязательно пригласить, хотя он и новый человек в цехе. Посоветовавшись шепотом с Ефимом Кузьмичом, Григорий Петрович отрядил Женю Никитина на машине звать Воловика с женой, а затем побежал на кухню предупредить Елизавету Петровну, что гостей будет на два человека больше, чем ждали.
— Были бы хорошие гости, а место найдется, — ответила Елизавета Петровна, пересчитывая ножи и вилки.
Приехали Диденко с Катей. Катя никого здесь не знала, кроме Немирова, но уже через несколько минут казалось, что именно она здесь своя, что именно она связывает воедино всех собравшихся.
— Предупреждаю: за деловые разговоры буду штрафовать, — заявил Диденко. — Веселиться так уж веселиться!
С их приходом голоса сразу стали громче, смех чаще.
Последним явился Яков Воробьев с аккордеоном на плече. Скинув аккордеон и со всеми поздоровавшись, он с таким явным разочарованием оглядывался, что Немиров нашел нужным сообщить ему: за Воловиками поехали. Но Воробьев продолжал разочарованно оглядываться, и тогда Немиров вспомнил о красавице Клементьевой и удивился, что Клава все еще укрывается с нею в спальне.
— Девушки, вы что же это прячетесь?
Он увидел Клаву, стоящую посреди спальни в нерешительности. Ее бледность подчеркивало вечернее черное платье с кусочком желтоватого кружева у шеи.
Не слишком ли нарядно? — усомнился Григорий Петрович, по-своему поняв нерешительность Клавы: не помешает ли такой туалет простоте вечеринки?
