Евгений Белянкин - Генерал коммуны ; Садыя
— Всыпят, — горячился Галимов, — а попробовать надо. На чистой воде, понимаете, на чистой воде. Ведь и на войне без риска никто победы не одерживал.
И он рассказал, в чем тут дело. Вязкая глинистая жидкость менее пригодна, чем чистая вода. Вода лучше будет очищать скважину от размолотой породы. А от глины изнашиваются лопатки турбины.
Немало дней вынашивал Галимов свою мысль. Еще бы! Сотни тонн глины приходится перетаскивать. И вот… Тюлька посмотрел на свои бугристые от мозолей ладони, усмехнулся:
— Баста… Я — за.
— Я сама така была, — осклабился Андрей Петров, — а как инженерия посмотрит?
— Да, жаль, — неопределенно заметил Равхат, — жаль Александра Муртазовича. Думающий инженер был. И шутил-то, бывало, по-умному. Помнишь, Андрюха, когда впервые ты за станок встал? Как он тебя расчихвостил, а затем поманил пальцем и сказал: «Смотри, как я буду работать».
Андрей Петров не любил этих воспоминаний; и не оттого, что они задевали самолюбие, а просто так: что прожито, то прошло.
— Добрая память ему, как говорится, все там будем.
Андрей Петров колебался. Как опытный мастер он понимал, что при их скорости бурения прихваты — опасность реальная.
Тюлька притих. Равхат прижался к стенке вагончика — надо было убедить Андрея; кровь-то в нем семиреченская: упрям казак.
— Не могу, прихват будет.
— Ну, как парторг прошу. На себя ответ беру, — злился Галимов. — Ну, у Балабанова прихваты были? Без догадки жал, куда вывезет, от нежелания работать… не раствор, а мутная водичка, а все проходило.
— Ты мне наизнанку душу не выворачивай. В ответе мы все, вот что!
— Ты прав, конечно. — Галимов выжидательно умолк. «Упрямый, потолкуем после».
Тюлька решил как-то сгладить недомолвку:
— Вот левая рука чешется, к деньгам, а денег-то нет.
Андрей Петров вдруг озверел:
— Мое слово на месте, душа вон из тебя.
Разошлись все по своим углам, недовольные и злые. Понял Андрей, что бригада на два лагеря разделилась. Даже Тюлька, возведенный им в «есаулы», перемахнул в лагерь Галимова, а Костька Нехайморока что и говорить!
Походил-походил Андрей Петров, побурчал, не выдержал, снова к старому вернулся. Прошло, кажется:
— Ладно уж!.. А буровые правила? Начальство?
Понял Равхат: сдается буровой мастер.
— По головке, конечно, не погладят. Это тебе не турбобур испытывать — прислали, вызвали, накачали.
Метко уязвил Галимов. Обругал Андрей Петров ни за что Тюльку — как баба рязанская, вот возится… и дружелюбно бросил:
— Была не была, с водой так с водой.
На следующий день бурили на чистой воде. Галимов приободрился — все же удивительный парень этот Андрюха, семиреченская, казачья голова! Андрей же все хмурился, от этого лоб его казался шире, лицо надутее, словно на кого-то обижался, а глаза строже и пристальнее. Это не удивляло никого, потому что на серьезной работе он часто бывал такой, надутый. После он шутил: в деда, сроду недовольный на работе. Все не по его. Да прощали за золотые руки.
И все знают, почему надулся Андрей: переживает, волнуется. У одних это выражается в шутках, у других в ворчании, у Андрея Петрова все вместе: то шутки, то ворчание, а то и вспышки… Спокойные люди редко становятся хорошими мастерами.
Вдруг — стоп! Поднята Андреева рукавица.
Неужели обвал, стенки крошатся? Глина закрепляла, штукатурила стенки скважины.
Андрей Петров скупо отдавал распоряжения. Увеличили скорость — пошло лучше. Увеличили еще — стали бурить втрое быстрее. Тоже опасно. Мать честная! Ну и сообразительная же голова у Андрея Петрова, недаром это злило Балабанова: угнаться за Петровым не мог.
Долото шло легко, мягко, вгрызаясь в самые неподатливые пласты. Турбобур работал во всю силу, и это радовало бригаду.
— Хитрый, черт.
Равхат Галимов отрицательно покачал головой:
— Хитрость тут ни при чем. Здесь другое: смекалка, Опыт.
Все эти дни были напряженными. С нетерпением ожидали конца. Еще неизвестно, как долото врежется в нефтяной пласт: а вдруг перед самой нефтью прихват или еще что?!
Как-то на буровую заглянул Балабанов. Он был пьян и, шатаясь, смотрел бессмысленными глазами.
— Работаете?
— Аль душу захлестнуло завистью? — усмехнулся Андрей Петров. — Не примем. Пить мы сами умеем, едрена…
— Мне что ни работа, абы не работать.
— Здоровье пожалей, — бросил Галимов.
— Что мне здоровье, я молодой. Запросто скажу, дрянь вы, а я — Балабанов! Я — Балабанов, так, Равхат?
Появление Балабанова всех развеселило.
— Эй ты, невымытая консервная банка, катись колбасой!
Балабанов долго не мог перелезть через штабель труб, вызывая этим смех. «Иди, Тюлька, помоги», — дразнили ребята. Но вскоре про Балабанова забыли, занятые своими делами, а он все же осилил, перелез, сплюнул:
— Друзья до черного дня.
Так и уснул на буровой Балабанов.
Потом до конторы бурения дошло, что Андрей Петров бурит на чистой воде. Начальник участка приказал запретить и вызвал Андрея Петрова в контору. Тот дурь на себя накинул, притворяясь:
— Бурить на чистой воде? А как это? А если обвал, землей скважину, положим, засыплет? Без глины никак нельзя, оберегает она бурового мастера, вот что я скажу, душа моя вон…
Послушали, послушали Андрея Петрова и сказали: шуточки, милый, оставь, зайцем в вагоне не проедешь; сказано — нельзя, и все.
— Как же нельзя?
— Очень просто.
День был серый; накрапывал дождь, когда Андрей Петров пришел в бригаду; настроение бурмастера передалось ребятам; между делом поругивали начальство из конторы бурения; всем почему-то казалось, что контору бурения раздражает то, что все шло снизу, а не сверху. Вот турбобур, его предложили сверху, научные организации разработали, продумали; его испытать, внедрить дело для конторы бурения законное. И если турбобур впервые поручили Андрею Петрову, то как лучшему мастеру. Случись неполадки, простои по причине турбобура, они учтены, запланированы, беды большой не было бы. А тут особое дело: запорет скважину — хлопот не оберешься.
Два дня в бригаде шел разлад; одни говорили: чего смотреть на контору, на консерваторов, давай на воде бурить. Другие, выжидали: с конторой не шути. Пока таинственно исчезающий Галимов не обрадовал:
— Ель аль сосна?
— Ель, — подскочил Костька.
— Партком за нас. А Балабанов и в той бригаде не ужился. Кочующий.
И не только в парткоме был Галимов. Пробрался он вечерком на квартиру к главному инженеру треста и просидел с ним до полуночи. Сознался главный:
— Трудно сдержать нам этот натиск. На всех буровых с глиной одни нарекания; вероятно, есть в воде что-то дельное.
И согласился, конечно. Предупредил только: пока в секрете.
Новость, которую принес Галимов, окрылила всех в бригаде.
— Ну, давай инструмент на подъем, — скомандовал Андрей Петров, — живо!
Андрей сердито покрикивал то на Тюльку, то на Галимова, то на подручного; но даже новичок Костька Нехайморока на Андрея не обижался.
Костька учился в вечерней школе и хотел во что бы то ни стало стать мастером. И в бригаде Андрея Петрова понял: мастером станет, потому что видел в бригаде новые трудовые принципы. Здесь нельзя было только отвечать за себя; простой рабочий ежеминутно мог встать на место помощника бурильщика, а в случае — и за тормоз бурильщика, самостоятельно производить спуск, подъем инструмента.
И вот денек удался на славу. Солнце слепило глаза. Ребята, сняв спецовки, загорали.
— Как, Нехайморока, греет?
Нехайморока молча помогал Тюльке; Галимов записывал в блокнот мысли: собирал материал для дипломной работы.
Неожиданно Андрей Петров потребовал глину. Долото врезалось в нефтяную залежь, и теперь без чистого желтого раствора работать он не стал: необходимо изолировать драгоценный нефтеносный пласт от окружающих пород. Но что сотня метров проходки на глинистом растворе?
Бригадир повеселел:
— Душа вон из тебя, Тюлька, если Андрей Петров не мастер! Так-то, Нехайморока.
Был вскрыт нефтяной пласт.
— Ты что, может быть, колдуешь?
— Тащи, Тюлька, твоих желтых… венок будем делать.
— Опоздал, Андрюха, нужно было бы заранее.
* * *Ребята решили отпраздновать победу. Но как? Тюлька мял в руках картуз, вихлястой походкой подошел к Андрею Петрову; на смешном, наивном лице просящие глаза: ну что, сбегать за водкой? Такое дело не обмыть никак нельзя.
И, может быть, обмыли бы, если б не Галимов:
— Что вы, братва, в театр надо сходить!
Тюлька недоуменно пожал плечами.
— Ведь давно никто не был? — заметил Галимов. — Хоть людей посмотрим!
Ребята почувствовали, что Галимов прав; к водке почему-то не тянуло; или победа была такая, что хотелось ее отпраздновать как-то вместе, широко и по-особому, на виду у всех. Даже Тюлька сказал о водке просто так, по старой привычке.
