Вадим Павчинский - Орлиное гнездо
— Понравилось? — поинтересовался Дмитрий.
Все та же упорная гордость не позволяла Федосу выказывать особый восторг, но покривить душой он не мог.
— Дело полезное, — уклончиво ответил Федос.
— А я сразу догадался, что вам понравилось. По глазам, — продолжал Дмитрий Иванович. Закончил он предложением браться за изучение электросварки. — Попомните мое слово, Федос Игнатьич, тут скоро клепка станет редкостью. Вывесят во всех цехах распоряжение: «Клепка допускается только в таких-то случаях». И перечислят самую малость.
— Так ты, выходит, не из интереса в сварщики подался, а ради будущей выгоды? — спросил Федос.
— Из-за того и другого, — простодушно признался Дмитрий Иванович.
Многие поступали подобно Дмитрию. Рабочие и приходящие на завод новички охотно записывались на курсы электросварщиков. Сварщики хорошо зарабатывали, да и видели для своего дела большие перспективы в будущем.
«Если и вправду Вологдин возьмет верх? Что тогда? Идти подручным к Дмитрию Ивановичу?» — думал Федос.
Как-то раз, повстречав Егора Калитаева, Федос спросил:
— Вот, Егорий, выучился я хорошему ремеслу. Полюбил его. А мне говорят, чтобы другое осилил — сварку, она, мол, нужнее. А у меня — душа надвое: и старое бросить жаль, и новое нравится. Как поступить?
— Иди туда, где больше пользы людям.
Федос помолчал, прикидывая что-то в уме.
После прошедшего накануне дождя над бухтой пролетал веселый ветерок. Солнце и ветер подсушивали землю. Федос распахнул ворот рубахи, ощущая приятную прохладу. С рейда плыла знакомая трудовая песня японских матросов, грузивших лес в прожорливые трюмы пароходов. В песню вплетались крики чаек.
«Не стоит жизнь на одном месте. Ее не привяжешь к столбу, как того почтарского коня. Да и конь, застоявшись, порвет недоуздок и уйдет дальше…» И припомнились Федосу искусительные слова Дмитрия Ивановича: «Будет ваш подручный из судосборщиков прихватывать сваркой лист к нужному месту, а вы, Федос Игнатьич, прошивать его огоньком по всем швам — ни стука, ни копоти…»
— Я, Егорий, пожалуй, на курсы тоже запишусь. Может, и впрямь пригодится, — сказал Федос.
На рейде кипела напряженная, не знающая устали и роздыха работа. Горячий ветерок, насыщенный запахами леса, моря и дальних лугов на той стороне Амурского залива, тревожил и радовал. В промытой недавними дождями, чистейшей синеве неба летели редкие белые облака и таяли в солнечном свете.
— Хорошо-то как! — неожиданно вырвалось у Федоса. — Хорошо, Егорий. Ей-богу, хорошо!..
20
Окрашенный шаровой краской первый цельносварной катер покачивался на легкой прибойной волне. На корпусе его не было привычного многоточия заклёпок. Катер казался сделанным из одного куска стали, даже прожилки швов исчезли под толстым слоем краски.
На пристани толпились рабочие. Сегодня предстоял первый пробный рейс сварного сейнера.
— А если вибрация? — услышал Андрей чей-то голос. — Лопнет по швам — костей не соберешь…
Андрей разозлился, но в спор вступать не стал. Вот сейчас отплывем — все станет на свои места.
Строители катера во главе с Вологдиным поднялись по сходням на палубу. Вместе с Андреем прошла и Машенька. Она тоже переучивалась, готовилась сваривать такие же катера, какой собирался сейчас в первую морскую дорогу.
Охотников отправиться в первый рейс на новом катере было много. Но для всех не хватило места. И тогда директор завода распорядился разместить желающих на двух сейнерах. Ступив на палубу одного из них, Федос взволнованно огляделся. Он сразу узнал свой катер. Федос узнал бы его среди тысячи совершенно одинаковых судов: только мастеру, создавшему своими руками вещь, известны ее, невидимые постороннему глазу, приметы.
Федос легонько подтолкнул Семена в бок:
— Смотри-ка, мой-то ведь катер…
Федос сказал эти слова с гордостью. И Семен откровенно порадовался в эту минуту за отца. Впрочем, и он, Сенька, собирает такие же катера, которыми могут пользоваться все — и рыбаки, и пограничники, и просто пассажиры. «Всё, что делают рабочие руки, есть достояние народа» — так учил Семена Кочкин…
Электросварный катер отчалил от пристани и, подымая за кормой белопенный бурун, направился к выходу из Золотого Рога. Федос глядел катеру вслед и думал: «Вот бы сбросить половину годов да начать жизнь сызнова. Сколько полезного сумел бы сделать. А то ведь все годы на Шмякина ухлопал. И на барахло в амбаре».
И, сурово поглядев на Семена, наставительно произнес:
— Запомни!..
Семен так и не понял, о чем предупреждал его отец.
С борта был виден весь Владивосток, взбиравшийся своими домами по склонам сопок.
После давнего путешествия на «Петербурге» из Одессы во Владивосток Федос ни разу не плавал по морю. И вот сейчас, глядя на вершину Орлиного Гнезда, уже совсем не похожую на ту, какая впервые предстала перед детскими глазами Федоса, он вспоминал прожитые годы, и казались они ему непрерывным, безостановочным движением по дороге, которой не видно конца и на которой редко приходилось делать привалы на отдых…
Рядом с Федосом сидел Егор. Он посматривал в сторону стремительного катера, построенного Вологдиным, Андреем и их друзьями, и верил, что наступит день, когда не один, а сотни подобных катеров сойдут на воду из нового электросварочного цеха Дальзавода. И что эти маленькие посудинки будут началом строительства большого Тихоокеанского флота, о котором мечтали простой русский солдат, дед Егора, Прохор и томимый теми же заботами и думами адмирал Макаров…
21
Степкин был огорчен тем, что не мог увидеть своими глазами торжество строителей первого сварного катера. Старый плотник возился с дерябинской шхуной «Мираж». Петру Васильевичу поручили заменить на ней сгнившие шпангоуты. Руководил ремонтом шхуны, ставшей теперь народной собственностью, инженер Изместьев.
Недалеко от шхуны на причаленной к берегу шампунке сидели рядом хозяин лодки, старый китаец, и Алексей Дмитриевич Изместьев. Лодочник курил длинную трубку, а Изместьев следил за ныряющим в волне поплавком своей удочки. Темная вода в бухте была покрыта пенными гребнями, как клочьями белой овчины.
Следом за Степкиным, неотступно, как тень, двигался курносый белочубый парнишка. Он старался запомнить все, что показывал и говорил ему Петр Васильевич, его теперешний учитель и наставник.
— На этом самом месте, — Степкин кивнул головой в сторону «Миража», — один рабочий человек, звали его Прохор Калитаев, построил шхуну, «Эмилией» называлась. Очень хороший корабль. К тому же — первый во Владивостоке. Давно это было. А мы с тобой из этой трухи тоже отличную посудину сработаем, — говорил парню Степкин. — А почему? Потому что рабочий человек все может. Это ты должен уразуметь раз и навсегда.
Степкин остановился, ткнул топорищем сначала в обшивку, потом в обнаженный шпангоут, проглядывающий в том месте, где были удалены наружные доски.
— Шхуна эта, между прочим, от частного капитала осталась. Это ты тоже запомни. Видишь: сверху лак, а внутри — брак, проще сказать — чистая гниль. Он, брат, капитализм, — весь такой.
И Степкин тяпнул по трухлявому шпангоуту топором. Поднялась пыль. Курносый подручный чихнул, засмущался. Степкин снисходительно поглядел на своего помощника и ничего не сказал.
Ветер донес деловитый говорок мотора: из-за стоявших у заводской стенки судов показался узкий серый корпус цельносварного катера. На его палубе было тесно от стоявших плечом к плечу людей.
К «Миражу» подошел инженер Изместьев, покосился на отца, сидевшего невдалеке с удочками. Близоруко всматриваясь в лакированную обшивку, обошел шхуну кругом.
— А ты почему не на катере? — спросил Алексей Дмитриевич сына, отлично зная о его враждебности к проектам Вологдина.
— Меня не приглашали, — попытался мрачно отшутиться младший Изместьев.
Подошел Кандараки. Он всегда ходил домой берегом и удивился, увидев возле обычно пустующей шхуны своих знакомых.
— Мой катер пошел, — с гордостью сказал Кандараки. — Электросварка. Знаешь, что это такое? — посмотрел он на Степкина. — Хотя откуда тебе знать: дерево работаешь. А я сколько на сварке. Знаю…
Степкин добродушно рассмеялся.
— Разве молоком железо варят? — подтрунивал он над молочником.
— Молоком — нет. Без молока — тоже нет. Охрана труда. Понял?
И Кандараки с важным видом прошел к береговому обрыву и, остановившись здесь, наблюдал за приближающимся сейнером.
Катер поравнялся с «Миражем». С борта, видимо, узнали Степкина, Кандараки и обоих Изместьевых. Пересмешница Машенька схватила трос и показала его тем, кто возился с трухлявой дерябинской шхуной:
— Может, взять на букси-ир?