Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
— Здеся. Других спальнев не топят.
Мутило от вони. Нина обрадовалась, когда вышли в темный коридор. В конце хлопнула дверь и раздались мальчишеские голоса, смех.
— Вот они где, субчики-голубчики, — тихо сказал Петренко.
Комната большая, в ней полно мальчишек. Нине показалось, что они все на одно лицо. Все Кешки. Видно, мастерская — у стен верстаки. Ребята резались в карты, сидя прямо на полу. В центре круга бутылка с мутноватой жидкостью. Бутылка и карты исчезли. Моментально.
— Здорово, хлопцы! — громко сказал Петренко.
Хлопцы не отозвались, а молча разглядывали Петренко и Нину.
Рыжий широкоплечий парнишка, с лицом, заляпанным веснушками, после выразительной паузы ответил за всех:
— Здрасьте, начальничек.
И снова молчание. Нина невольно подвинулась к Петренко. Он подсадил ее на верстак, сам сел рядом. Расстегнул полушубок, полез в карман гимнастерки. Шкеты отчужденно следили за малейшим его движением. Иван Михайлович достал пачку папирос, одну взял себе, пачку протянул рыжему.
— Всем поровну.
Рыжий буркнул что-то непонятное, показав желтые зубы. Сосредоточенно посапывая, разделил папиросы. Закурили.
— На ять папиросочки! — выдохнул кто-то с восторгом.
— А ну, докладывайте про шамовку! — предложил Петренко. — Только без матерков. Здесь девочка. Ясно?
— Ну доложим, а чо с того толку? — Рыжий даже сплюнул. — Ходют всякие, спрашивают, и ни фига!
— Ты, Фитиль, не фитили, — теперь Петренко обращался к одному рыжему. — Харчи вам отпускают. Это я точно знаю. Поэтому должен знать, чем вас кормят.
Молчат. Курят и молчат.
— Мне надо знать, — повторил Петренко, — я хочу вам помочь. Слов я на ветер не бросаю. Кое-кто может подтвердить. Если, конечно, не трус!
Откуда-то из задних рядов прорвался голос Кешки:
— Шкеты, это Михалыч! Гад буду: сказал Михалыч — отрубил.
Что поднялось! Орали, стараясь перекричать друг друга. Про тухлую рыбу, кислую капусту, хлеб с овсом. Ругали на чем свет стоит Липу. Нине казалось: вот-вот начнется потасовка.
Петренко дал им выкричаться. Потом вынул блокнот, набросал несколько строк и подал записку рыжему.
— Беги. Сдашь кому написано. Где милиция, знаешь?
— Гы… кто не знает, — ухмыльнулся Фитиль.
Крики разом смолкли. С Петренко не спускали глаз.
— Кешка, беги за извозчиком. Одна нога здесь, другая там. Извозчик стоит за пустырем. Отдашь мою записку и гони сюда. Пусть поторопится, — скомандовал Петренко.
Когда хлопцы умчались, Петренко сказал:
— Узнайте, где Липецкий.
Сразу ответило несколько голосов.
— У себя в мезонине дрыхнет.
— Он завсегда после шамовки дрыхнет.
— И завхоз дрыхнет.
— Денатурки надрызгались.
— Теперь до ужина как мертвяки.
Петренко приказал:
— Хлопцы, чтобы тихо. Он ничего не должен знать. Сами расставьте караул. Чтобы никто чужой не выходил и не входил. Задача ясна? — И сказал Нине: — Идем, Ниночко.
Уходя, Нина услышала:
— Брюква, гони на лестницу! С тобой пойдет Козырь. И чтобы тихо.
Петренко взял Нину за руку и вывел во двор. Морозный воздух показался необыкновенно чистым. Прошло меньше часа, как они переступили порог этого беспризорного Дома беспризорника, а сумерки уже заволокли сугробы.
— Мне бы этих хлопцев, — печально произнес Петренко, — я бы из них сделал человеков. Ты вот что: опиши все своими словами. Ты это умеешь. И завтра занеси мне утречком домой. Пораньше. Ты все запомнила?
— Запомнила.
— А сейчас я тебя отправлю домой на извозчике.
— А вы?
— Мне остаться надо.
А через несколько дней Нина прочитала в газете заметку о Доме беспризорника и узнала в ней свои фразы: «застоявшийся запах нечистот», «маленькие оборвыши», но из заметки же ей стало известно, что «голая» комната — гимнастический зал, что педагоги сбежали (или, как сказано было в газете, саботировали) и, самое главное, заведующего Липецкого за кражу станут судить со всей строгостью революционной законности.
Нина без конца перечитывала заметку. Напечатали. Напечатали! Пусть нет подписи. Но это ее слова, фразы… Нина помчалась на почту, купила пять экземпляров… Вырезала заметки и подклеила их в свой дневник. Как и тогда с рассказом, распирало желание показать кому-нибудь.
Натка прочитала заметку вслух.
— Вот здорово! Вот молодец! — она не скупилась на похвалы. — Ты всегда хорошо сочиняла. Значит, ты ходила с Петренко в Дом беспризорника? Ужасно интересно. Молодец, что позвала Петренко. Этот хулиган мог до смерти забить беспризорника!
Глава девятнадцатаяНа стене резвились, точно играли в чехарду, солнечные зайчики. Солнце било в огромное венецианское окно. По карнизу окна, раздув шеи, расхаживали и самозабвенно гулили голуби. А там, подальше, — ярко-зеленая тополиная листва.
С поля в открытые настежь форточки лился настой мокрых трав, наплывал сладковато-душный аромат цветущей черемухи.
Скоро лето.
Кончается школьная жизнь. Скоро! Завтра!
Скоро она понесет документы в вуз.
Их группа собралась в последний раз. Собралась, чтобы обсудить характеристики. Сегодня необычайно торжественно: за двумя сдвинутыми столами, покрытыми кумачом, заседает комиссия: представитель (кажется, из окроно или Союза шкрабов — школьных работников), лысый, средних лет человек с внушительным лицом; Шелин, руководитель группы; Сем Семыч, физик; и вся в бантиках, рюшечках и завитушках Берта Вильгельмовна; и, конечно же, Кира, секретарь школьной ячейки; и «ответственный товарищ» Корольков, председатель учкома.
С Кирой и Корольковым Нина, как только переступила порог школы, немного повздорила:
— Цветы — это мещанство, — заявил Корольков, увидев Нинин букет черемухи, — у нас деловое совещание.
— Мещанство проявляется в другом. — Нина поставила свой букет на стол. — Оно проявляется в поступках людей, а совсем не в цветах.
— Цветочки, стишки, — ввернула Кира.
Но в общем-то за последний месяц отношения с Кирой наладились. Вместе занимались. Кира жаловалась: из-за общественных нагрузок так много упустила. Ей туго давалась математика, но кое-чего Нина добилась. В школу они теперь ходили вместе, по дороге репетируя «вопросы и ответы» по словесности и обществоведению. Контрольные вопросы каким-то образом стали известны Лельке Кашко, а от нее и всей группе.
Сегодня Кира ушла в школу чуть свет: «Нужно провернуть организационную часть вопроса». Нина долго провозилась с блузкой, ночью шел дождь, и блузка не просохла, пришлось ее досушивать утюгом. А что юбка в двух местах заштопана, так это надо очень приглядываться, чтобы заметить. Все это чепуха, важно, какую комиссия и группа дадут ей характеристику.
Ребята говорят, что хорошая характеристика — путевка в вуз. Нина думала об этом со смутной тревогой и робкой надеждой. А вдруг… Герман Яворский вчера сказал: «Завтра скрестятся шпаги». Только Нина открыла утром глаза, как ее охватило лихорадочное беспокойство, оно не покидало ее дома, когда, обжигаясь, пила чай, и по дороге в школу, и сейчас, когда смотрела на солнечные зайчики на стене. «Уж скорее бы началось. Скорее бы все кончилось».
Встал Шелин.
А верно ребята окрестили его Христосиком. Будто с иконы сошел. Вот Якобсон был открытая душа, а этот… Но что он говорит?
— …вы вступаете в жизнь… Ваш долг перед рабочим классом… Мы должны не допустить ошибки, оценив по заслугам каждого, проявив максимум внимания и объективности…
Жаль, нет ее доброжелателя Шаркова. Яворский прислал записку: «Гришка смотался на строительство Турксиба. Считает, что это главная политическая задача на сегодняшний день». Вот это да! Он же собирался в горный поступать. Его-то уж непременно бы приняли. Вот он, настоящий комсомолец! И Мара не пришла — опять слегла мама.
— Предлагаю обсуждение проводить не по алфавиту, а побригадно. Так будет логичнее, — сказал Корольков, вопросительно глянув на представителя. — Предлагаю начать обсуждение с Антохиной. Все мы ее знаем как хорошего, принципиального товарища. Да, она заслуживает того, чтобы мы сегодня говорили о ней первой…
«Переборщил насчет того, что у Киры добросовестное отношение к академике (подумаешь, академика!). Сказали бы, к учебе, что ли, — думала Нина. — А то, что лучшая общественница, — правильно!»
— Кто еще хочет высказаться?
Выступили Христосик, Лелька Кашко (ну, эта рада стараться).
Оказывается, характеристику группа не только обсуждает, но и голосует за нее. Нина вместе со всеми голосовала за Кирину характеристику. Поймав Кирин взгляд, Нина показала большой палец. Кира поспешно отвернулась.
Все справедливо о Ване Сапожкове. Добросовестный — верно. Скромняга — о своих общественных заслугах не кричит, а, выходит, чуть ли не один всю школьную библиотеку переплел. Так, значит, Лозовская. Надо все запомнить до единого словечка. «Серьезное отношение к академике». Ну, положим, Мара посмеется, услышав такое. «Политически грамотная». Это верно — на обществоведении всю бригаду вывозит. «Хорошие организаторские способности». И это верно — не она ли организовала субботник. Сама возила тяжелющие тачки с мусором, чтобы устыдить мальчишек. Школьный двор вычистили под метелочку.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
