Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто
Когда его стали обыскивать, он предупредил: — В правом кармане браунинг.
— Документы где?
— В разведотделе армии.
— Да это же комбат два! — крикнул кто-то.
— Снопов? — удивился майор Куликов. Он шел по траншее. — Ты откуда? От немцев? Куда тебя черт носил? Как же ты прошел? Тут же у немцев минное поле. Да и наши саперы кое-где заминировали.
— Не знаю, товарищ майор. Я ни одной мины не задел.
Николая охватила буйная, истерическая радость. Но тут он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от голода.
— Ребята, нет ли кусочка хлебца, а? — Вопрос прозвучал неуверенно. Он знал, что на переднем крае мало у кого от ужина до завтрака сохраняется хоть что-нибудь. — Я давно не ел…
— Был кусочек у одного… Да и тот вечером поделили. Сейчас ничего недостать.
— Ко мне пойдем Там найдется, — сказал Куликов. — Пошли. В штаб я доложил. Там передали вверх. А много у немцев войск против нас? Ты где был? В партизанском отряде?
Николаю трудно было отвечать на все эти вопросы. К чувству голода прибавилось ощущение гнетущей усталости. Ноги дрожали. Стало холодно.
Едва он успел поесть в блиндаже Куликова, пришла машина. Николая срочно требовали в штаб армии.
Глава шестая
Шофер остановил машину у канавы.
— Спасибо, дружище! — сказал Николай, выпрыгивая из кузова. — Счастливо доехать!
— Вам тоже счастливо, товарищ старший лейтенант. Будьте здоровы.
Закинув за спину вещевой мешок, Николай без дороги двинулся на запад.
Стояла холодная сухая осень. Листопад не закончился, и лес словно горел огнем желтых, красных и оранжевых цветов. Только ольха и ива в низинах зеленели, как летом. Николай любил такую осень: многоцветную, бодрую.
Прошло почти две недели с тех пор, как он вышел из тыла противника. Сейчас он возвращался в свой родной полк.
В штабе армии, в том же самом блиндаже, где он получил задание, его встретил Опутан, теперь уже полковник.
— Ба-а! На кого же вы стали похожи! А мы уже начали беспокоиться. С последней точки нас предупредили, что прошел.
— Пить! — проговорил Николай, увидев на столе графин с водой.
— Вы что, больны?
— Нет, — только и мог вымолвить Николай. Потом, напившись, счастливо засмеялся. — Наелся…
Три дня и три ночи Опутин и Николай готовили доклад для командующего. Когда работа была завершена, Николай сам удивился полноте сведений о противнике, которые он доставил через фронт. Огромная карта-двухкилометровка в конце их работы покрылась ромбами, кружками и другими значками, показывающими расположение танковых, артиллерийских, пехотных и других частей.
— Гм, — удовлетворенно проговорил Опутин, разглядывая карту. — Расхождений с другими данными нет. Полнее стала картина. А гренадерская дивизия, — постучал он по карте согнутым пальцем, — исчезла. Уволокли ее на юг. Однако и память же у вас! Нигде, слава богу, не подвела, — один-единственный раз похвалил он Николая. — Ну, хватит. Идите, поспите.
Два дня после этого Николай провел в полном неведении: что же дальше?
Наконец Опутин вызвал его к себе.
— Ступайте сейчас же к начальнику вещевого снабжения и получите новое обмундирование. Велено прибыть на доклад. Выезжаем в час.
Когда сели в машину, Опутин спросил:
— Волнуетесь?
— Есть немного.
— По дороге можете волноваться сколько угодно, а там не полагается, — жестко предупредил полковник.
Ровно в три часа дня Опутин и Снопов переступили порог большого светлого помещения. За длинным столом сидело несколько генералов и полковников. Рассказывая о партизанском соединении, Николай не прибавил от себя ничего, а доложил только то, что было поручено штабом соединения. Это не ускользнуло от внимания командующего.
— А ваше личное мнение о партизанском соединении? — спросил генерал. — Можно им поручать большие дела?
Николай ответил не сразу. Перед глазами его встали Барановский, Гусев, Сергей, Степаненко, бойцы из его бывшего батальона.
— Люди это крепкие… Они не будут отсиживаться в болотах, дожидаясь прихода Красной Армии.
Николай чувствовал, что ответ получился чуть наивный, даже восторженный, и вроде бы не для этих деловых людей, но он, кажется, удовлетворил присутствующих. Один из генералов в знак согласия кивнул головой. — Переходите к сведениям о противнике.
Карта, которую Николай составлял вместе с Опутиным, уже висела на стене. Оставалось только подойти к ней и давать пояснения. Тут же посыпались вопросы со всех сторон: численность той или иной дивизии, ее состав, моральное состояние частей. Николай отвечал без запинки.
— Ну что же, — сказал командующий. — Я думаю, Мы представим старшего лейтенанта Снопова к очередному званию и правительственной награде.
— Безусловно!
— Достоин!
— Что добавит полковник Опутин? Командующий выжидательно посмотрел на него.
— Я ничего не имею добавить.
— Как вы в дальнейшем думаете использовать Снопова? Я бы на вашем месте не отпустил его из разведки. Как вы сами думаете, Снопов?
— Хочу вернуться в свой полк… к товарищам, — не совсем уверенно ответил Николай.
— Разрешите, товарищ генерал, — начал Опутан. — У Снопова все данные, чтобы стать квалифицированным разведчиком. Стоял под виселицей… Все его связи работают как часы. Но после допросов в гестапо у него появился страх перед пленом. Это ему помешает работать.
Николай стоял рядом с Опутиным и краснел. Как ни стыдно, а полковник прав. Как ему еще было далеко до Опутина. А ведь не так давно он чуть не хвастал перед полковником своими фронтовыми делами, да еще проповедовал теорию о насилии человека над собой во время войны. Идиотство!
— Что же так, Снопов? — мягко пожурил его командующий. — Все выдержал, а после испугался… Можете идти.
После доклада Николай еще несколько суток прожил при штабе армии вместе с работниками разведотдела. Наконец ему дали назначение в полк, не указав, правда, должность.
— Вот вам документы, — сказал Опутин, вручая бумаги. — Можете ехать в полк. Срок явки туда не указан. Не хотите ли заехать в Москву дня на два? Тут рядом…
— Мне бы хотелось заехать в один из госпиталей…
— А, помню. Вы еще просили разрешения отправить письмо. Что ж, можно. А это от меня вам обоим. При встрече распечатайте, — сказал он, передавая Николаю бутылку коньяку.
В город, где находился госпиталь, Николай приехал на попутной машине. Он чувствовал, как учащенно, сильными толчками бьется сердце. Радость предстоящей встречи с Ниной подгоняла его.
Сдерживая волнение, он поднялся на крыльцо главного корпуса. Навстречу ему вышел маленький щупленький врач.
— Товарищ военврач, разрешите к вам обратиться. Вы не скажете, где я могу найти хирурга Никитину?
— Нину Федоровму? Пожалуй, вы опоздали. Она должна была выехать отсюда еще утром.
— Куда? — спросил Николай, не сумев скрыть своего отчаяния.
— Вот как раз это мне неизвестно. Обратитесь к начальнику госпиталя. Он в курсе событий.
— Доктор Сокольский? Где его найти?
— Здесь был. У себя в кабинете. Вас туда не пустят, но я вам помогу, старший лейтенант. Сейчас все устроим, — сказал врач и, вернувшись в вестибюль, позвонил Сокольскому.
Сейчас же поступило распоряжение: пропустить. Врач, сделав свое дело, ушел, не обратив даже внимания на благодарности Николая.
Сокольский стоял посреди кабинета, глубоко засунув руки в карманы халата.
— Письма, молодой человек, полагается писать отовсюду, — сказал он вместо приветствия.
— К сожалению, там, где я был, почта пока не работает… Ее там просто нет.
— Это уже другое дело. Был по ту сторону фронта? А Нина Федоровна уехала. Она очень рада была новому назначению. Надеялась найти тебя там.
— Адреса не могла оставить, конечно…
— Что тут спрашивать? Сам понимаешь, что она не могла знать… Обещала написать.
Как и три года назад, после ранения на Халхин-Голе, Николай чувствовал себя с Сокольским, как с отцом. У отца, наверное, тоже прибавилось морщин…
«Если и удастся когда-нибудь встретить Нину, так, конечно, не скоро… Не везет, так не везет. Теперь-то уже едва ли удастся увидеться до конца войны…»
Нужно было распроститься с Сокольским и уйти, но Николай стоял, не зная, что делать.
— Сядем, — предложил Сокольский. — Расскажи, как ты очутился по ту сторону фронта и что там. Нужно для Нины Федоровны. В первом же письме сообщу ей.
Сокольский уговаривал остаться ночевать, но Николая охватила такая тоска, что заглушить ее могло только действие. И он отправился дальше в путь, к своему полку, к своим старым товарищам.
Тучи поредели. Небо стало глубоким, голубым. Настоящее сухое бабье лето. Земля после первых заморозков посерела, и сапоги мгновенно покрылись пылью.
