Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести
Магдилав молчал. Он вспоминал Тайпус, прекрасные черные глаза ее, подобные спелой черешне. Как старался он задушить в себе любовь к ней. Уходил от людей, уединялся и метался, как тигр в клетке, не в силах затоптать в душе первую свою любовь. Магдилав уверял себя, что он не вправе думать о Тайпус, но силы не всегда хватало, ее образ приходил и во сне, и наяву к нему, лишая его спокойствия. Он слышал ее голос, видел ее руки, которые так проворно ткали ковер, и сходил с ума. «О небо, о горы, о реки, дайте мне силу забыть ее, не ведай мне больше горский ветер о ней, не гляди в мое окошко, о луна, напоминая о ней!»
Казалось, вот–вот в этой борьбе он выйдет победителем, образ Тайпус будто удалялся, бледнея, но разговоры отца о женитьбе снова бередили незажившие раны. Нет, не мог он отдать сердце другой, оно принадлежало Тайпус, той, которая никогда более не станет его невестой.
14Лето в горах выдалось небывалое. Деревья склонялись к земле под тяжестью фруктов, долины гор казались прекрасными пестрыми коврами, вытканными руками табасаранок, благоухала земля. Даже склоны, где в засушливые годы лишь торчали редкие кустики бихаро, теперь зеленели от травы. Речки шумели, полнея от беспрерывных потоков, сливающихся с гор. Пчелы роились, жужжали, собирая нектар и мед. Ночами шли дожди, а днем светили омытые, выспавшиеся за ночь лучи щедрого солнца. Радовались и тревожились крестьяне. Радовались такому лету? уродится хороший урожай. Тревожились слухами о войне — Надиршах снова собирался идти походом на горную страну. А у гондохцев были свои заботы — вот–вот выйдет из берегов коварная Авар–Койсу, что тогда будет с посевами?
И сегодня Магдилав, уставший за ночь в борьбе с бурливой рекой, лег отдохнуть хоть на часок, под ветвистой ивой и задремал. Солнечные лучи ласкали широкое лицо, и во сне к нему пришла Тайпус в своей красной шали, улыбаясь, блестя черными очами. Протянув руку к Магдилаву, звала она его туда, в горы, к цветущим лугам. А он упрямился, говорил любимой: «Посиди минуточку, Тайпус, около меня». — «Как я могу сесть, видишь, мой олененок убежал в лес, может, тигр на него нападет. Пойдем, миленький, туда, там мы отдохнем», — шептала она своим чарующим голосом и вдруг испуганно прижалась к нему. «Что с тобой?» — спросил Магдилав, поглаживая ее черные волнистые косы, благоухающие травами и цветами. «Видишь, черные тучи гонит ветер. Это борода колдуна, он гонится за мной. Спрячь меня скорее! — И она прятала свое лицо у него на груди. Руки ее провели по его щекам: — Что же ты такой колючий мой… — И вдруг отпрянула Тайпус, тронув рукой нос, закричала: — О, нос же у тебя восковой!» И Магдилав проснулся от чьего‑то голоса.
Юноша поднял голову и увидел перед собою незнакомого человека. Человек был вооружен, держал за уздечку двух оседланных коней. Говорил, или почти кричал он что‑то, но шум реки заглушал его слова.
— Кто ты и зачем тут? — спросил Магдилав, и от мощи его голоса прокатилось эхо по горам. Кони вздрогнули, испугавшись, приезжий тоже сделал назад два шага.
— Меня послал за вами отец! — сказал незнакомец и тут же узнал Магдилав Джабраила — среднего сына Исилава, Понял он, кто перед ним стоит и похолодел, ведь это брат Тайпус!
— Зачем я нужен ему?
— Он тяжело болен. Хочет повидаться с тобою. Вот и коня для тебя прислал.
Магдилав встал, молча взял уздечку огромного белого коня и пошел за Джабраилом. «Хочет меня видеть? Неужели Исилав умирает? Что скажет отец? — Такие мысли роились в его голове. — Лучше отцу ничего не говорить. Завтра к вечеру я вернусь обратно… Исилав, бывший враг нашего рода, отец Тайпус. Он умирает, Тайпус. Как она примет меня? Я так бо–юсь встречи с ней. Крепись, Магдилав, будь мужчиной. Ты осилил смерть, победил Азраила тогда, у скалы Чири–них, а встреча эта не страшнее смерти. Пусть посмотрит, увидит, что сделали со мной враги!»
Магдилав вскочил на копя. Конь согнулся, будто под тяжестью скалы, но удержался на каменистой дороге. Сделал шаг, другой и уверенно пошел вперед.
Ехали молча. Джабраил, грустный, осунувшийся, думал об отце. Потом заговорил, будто хотел отвести душу. Оказывается, Исилав был вместе с Сурхай–ханом, воевал с Надиршахом. Вражеское войско беспощадно разрушало все на своем пути. Неудачи озлобили шаха, и на этот раз он мечтал во что бы то ни стало покорить Дагестан, сровнять с землей мирные аулы, уничтожить этих «проклятых непокорных горцев». Опять, как пели в народных песнях, «кровью потекли реки, алой кровью окрасились горы, черные ущелья устлались трупами. Славные города и аулы превратились в развалины, в которых вили себе гнезда вороны. Цветущий край опустел».
Казалось, черная туча покрыла землю. Было сломлено сопротивление многих местных феодалов. На этот раз и храбрый Сурхай–хан изъявил покорность Надиршаху. Даже сыновья не простили ему этого. Муртазали покинул отца и опять уехал к Нуцалу за помощью. Вместе с ним покинул Сурхая и Исилав. А Сурхай, оставшись одиноким и непонятым своими близкими, появился в лагере Надира. Там его встретили холодно. Но шли слухи, будто на следующий же день Надиршах наградил Сурхая почетным халатом. От покорившегося Сурхая шах потребовал, чтобы он собрал из дагестанцев двадцать тысяч воинов для службы у великого правителя.
Народ сопротивлялся, но вражеская сила была огромна. Много героев полегло в неравной борьбе, много женщин и детей увезено в неволю.
В неравной схватке с карателями Надиршаха опасно был ранен Исилав. С поля боя его увез Муртазали. Теперь он лежал у себя дома и чувствовал приближение конца жизни. Захотел он перед смертью попрощаться со своими сыновьями, позвал их, и все примчались на быстрых конях, только вот двое из сыновей еще не вернулись, судьбу их никто не знал. Восьмым сыном Исилав считал Магдилава. Одно время он поверил в его смерть, ходили слухи, что ему выкололи глаза, отрезали руки и бросили через скалу. Горько оплакивала Тайпус своего любимого. Но вот как‑то Исилав узнал, что Магдилав вернулся домой и пожелал увидеть его, попрощаться с ним.
…К вечеру, когда июньское солнце закатилось за горы, подъехали Джабраил и Магдилав к воротам крепости Турутли. Казалось, Магдилав был спокоен, ничем не выдал он своего волнения. По обычаю горцев, он сошел у самых ворот с коня и пошел по знакомым улицам, к знакомому дому. Вот–вот появится Тайпус и увидит его. По–црежнему шелестели листья айвы во дворе Исилава, но не слышно было там, под айвой, чарующей песни любимой. Когда открылись ворота, Магдилав сразу обратил взор туда, где когда‑то стоял станок для ковра. Но его там не оказалось, Во дворе паслись четыре коня, привязанные к подпоркам, они жевали сено. На веранде сидели седобородые старики, среди них братья Тайпус.
Разом вскочили они и выбежали во двор, взяли у Магдилава коня, подала ему руку, приветствовали: «С приездом!»
Едва поднялся багадур по лестнице из тесаного камня, как из комнаты вышла Тайпус. Увидев Магдилава, она, подобно птице, готовой порхнуть с ветки, приподнялась на цыпочках — вот–вот сорвется с места и бросится в объятия любимого. В ее черных, лучистых глазах было столько тоски, а потом они заволоклись слезами. Сделала шаг вперед, сказала «садам» и… прошла мимо. «Вот и все. Состоялась встреча. Увидела меня, и сразу померк ее взор, — вздохнул Магдилав. — Будь мужчиной, Магдилав. Ты же был готов к этому», — говорил он себе, а сердце билось, как пойманная птица.
Молча вошел он вслед за Джабраилом в комнату, где на богато убранной тахте лежал бледный и худой Исилав. Только глаза были прежние — зоркие, живые.
— Ваалейкум садам, Магдилав, — сказал он слабым голосом. — Вот, сынок, покидаю белый свет. Проклятая пуля перса сидит во мне, с ней и ухожу из этого мира. Как ты поживаешь, как отец?
Все это Исилав говорил медленно, с остановками, набирая силы, проводя временами языком по высохшим, растрескавшимся губам.
— Садись поближе, вот сюда. Я так хотел повидаться с тобою. О тебе такие слухи ходили…
— Успокойся, Исилав, еще поправишься, ведь не так уж плохи дела, Аллах милосерден, — Магдилав старался улыбнуться, но губы не слушались его.
— Не утешай меня, Магдилав, я понимаю, Аллаху угодно взять мою душу к себе. Только жаль, что не смог я отомстить Надиру, вот со злостью и ухожу.
— Мы будем мстить за тебя, за кровь и слезы наших людей. Он от мести не уйдет.
— Спасибо, сынок. Именно это мои уши хотели услышать от тебя.
— А у меня и уши отрезали, проклятые.
— Ничего, сынок, зато руки целы у тебя. И без ушей услышишь стон земли родной, зов наших гор… Тобой я доволен… Ты боролся, как подобает горцу… Воды…
Тайпус принесла кувшин студеной горной воды, подала отцу, осторожно приподняв его обессилевшую голову. Глаза ее были опущены, но Магдилав так близко видел ее белоснежный лоб, нежные щеки, пушистые ресницы, что сердце его готово было разорваться от горя. «Проклятая судьба, зачем только я увидел ее, услышал ее ласковый голос…»
