АЛЕКСАНДР РЕКЕМЧУК - ПИР В ОДЕССЕ ПОСЛЕ ХОЛЕРЫ
Аксенов хохотал, я тоже.
Боевик «Джин Грин — неприкасаемый» Гривадия Горпожакса вышел в свет в издательстве «Молодая гвардия» в 1972 году. Эта книга не приумножила славы своих подлинных авторов. И денег они на ней не заработали.
Но кое-какую нервотрепку она им причинила.
Если Центральному разведывательному управлению США было в высшей мере начхать на злоключения своего агента 014, то, говорят, КГБ проявил нешуточный интерес к деятельности Джина Грина. Рукопись затребовали из издательства «Молодая гвардия» на Лубянку...
Опыт первопроходцев в стихии коммерческой литературы для широких народных масс позже пригодился другим олухам.
Едва на волне перестройки запахло свободой предпринимательства — первыми на этот запах ринулись книгоиздатели.
Весною 1990 года меня пригласили на книжную ярмарку в Мюнхен. Уточняю: не в Лейпциг, не во Франкфурт-на-Майне, где международные книжные ярмарки проводились искони и где мне случалось бывать раньше, а в Мюнхен. В том угадывалась некоторая экстренность: западные издатели спешили уяснить обстановку за рухнувшим «железным занавесом», оценить возможности нового потенциального рынка.
Вместе с группой писателей «Апреля», уже упомянутого в этой книге, я участвовал в создании Независимого издательства «Пик».
Мы мечтали издавать новинки поэзии и прозы, которые раньше, из-за цензурных препон, не могли пробиться к читателям; хотели выпустить в свет книги русской эмиграции и «самиздата», состоящие под запретом; намеревались дать дорогу публицистике, размышлениям о прошлом, настоящем и будущем страны.
Елена Георгиевна Боннэр передала «Пику» рукопись составленной ею посмертной книги академика Андрея Сахарова «Pro et contra». Была в работе «Исповедь на заданную тему» Бориса Ельцина. Готовились к первоизданию в России книги Сергея Довлатова, Александра Зиновьева, Гайто Газданова.
Но все это еще было покуда на столах редакторов, художников, корректоров, в компьютерах, в пленках...
Ехать в Мюнхен с пустыми руками?
На всякий случай я обежал самые бойкие книжные магазины Москвы и купил несколько книжек, как образцы того, что мы хотели бы издавать. И еще — образчики того, чего мы издавать не будем ни за какие деньги...
С трибуны симпозиума в Мюнхене я рассказал о планах «Пика», о его завидном портфеле, показал несколько весьма достойных книг, выпущенных нашими первыми независимыми издателями и пояснил: вот эти книги послужат нам примером!
А затем брезгливо, двумя пальцами, как использованную туалетную бумагу, я поднял несколько несброшюрованных печатных листков, озаглавленных «Похождения космической проститутки» с загадочным авторством и неслыханным тиражом.
Это была, так сказать, первая ласточка вольного книгопечатания в России, купленная мною на толкучке в Лужниках — впрочем, ее продавали на каждом углу по всей Москве и по всей России: тут тебе и детектив, и фантастика, и эротика — все вместе, в одном флаконе.
Я с омерзением тряс этими листками перед коллегами по международной книжной ярмарке, ожидая вполне предсказуемой реакции: pfui, schweinerei... what a filth... либо, на худой конец, взрыва смеха.
К удивлению, аудитория не разделила моего сарказма.
Меня лишь спросили:
— Но это покупают?
— Увы, да.
— Ну, и прекрасно... ведь это — бизнес!
И они не ошиблись. Бизнес расцвел махровым цветом.
Через полгода прилавки московских книжных магазинов были сплошь завалены этим дерьмом.
Вскоре пошли слухи о том, что такого-то писателя видели в подземном переходе — он стоял с протянутой рукой. Другой же классик развозит на тачке, на «блядовозке», девиц по вызову — ну, этот всегда неплохо устраивался. Третий вообще кайфует: сдал свою квартиру иностранным бизнесменам, а сам живет на даче, на свежем воздухе.
Впрочем, наиболее упрямые все-таки предпочли добывать хлеб насущный профессиональным трудом: шли в «негры», подряжались писать детективы, триллеры, порнуху — вроде того же «Джина Грина — неприкасаемого», вроде тех же «Похождений космической проститутки». Работали под псевдонимами. Но иногда хозяева требовали: «Нет-нет, возьми женскую фамилию — сейчас хорошо идут женские детективы...» А иногда высказывали претензии к стилю: «Что-то ты, браток, не по-нашему пишешь — больно заковыристо, ты бы гнал попроще...»
В писательских кругах прокатилась волна внезапных смертей, загадочных самоубийств.
Но все это произошло гораздо позже.
А тогда, в Одессе, на симпозиуме по теме «Литература для масс и литература для избранных» мы с финскими писателями просто не вполне понимали друг друга, говорили на разных языках.
Пляжные знакомства
Ранние детские впечатления обычно стираются из памяти. В этом есть какая-то загадка, вероятно, связанная с памятью утробной, генетической, таинственным следом предыдущих жизней.
Казалось бы, на чистый лист должны с особой четкостью лечь штрихи самых первых впечатлений — зримое, слышимое, осязаемое. А от них уже заветвилась бы густая вязь обретаемого опыта. Но нет, опыт первых двух или трех лет жизни вдруг стирается начисто, будто мокрой тряпкой с доски. И рисуй все заново...
Но кое-что остается нестертым.
Я помню собаку Люси, черно-желтую немецкую овчарку Люську, которую запрягали в санки, и она катала меня по первопутку, когда в Одессе выпадал снег — значит, помню и снег.
Позже, со слов матери, я узнал, что Люська погибла, угодив на улице под проезжающий автомобиль.
Но если б даже и это — про собаку — ушло из памяти, то ее, собаки Люськи, имя и образ сохранил бы для истории документ, который, спустя полвека, я обнаружил в следственных материалах по делу отца.
Агентурное донесение:
«Около месяца тому назад я познакомился на пляже с человеком, назвавшимся журналистом, пишущим для харьковских и московских газет. Поводом для знакомства послужила его собака породы немецкая овчарка «Люси». Я заинтересовался собакой, начал с ней играть и спросил, откуда он добыл такую собаку. Несколько дней спустя, я пошел посмотреть собак Угрозыска на Пролетбульваре № 7 и через полчаса туда же пришел «журналист» со своей собакой. Мы посмотрели собак и вместе вышли. На углу Белинской и Отрадной нас встретила его жена, он ей представил меня уже как знакомого и любителя собак. Она спросила мое мнение об их собаке. Потом начала расспрашивать, чем я занимаюсь. Я ей ответил, как и всем, что покупаюлошадей для заводских целей. Она начала меня расспрашивать о состоянии заводских конюшен и конезаводов, а также задала «вопросик», не связан ли я в своей работе с армейским ремонтом. Этот вопрос заставил меня насторожиться и я, на всякий случай, сказал, что связан до известной степени косвенно, поскольку есть стороны дела, которые должны быть согласованы. Тогда она очень любезно пригласила меня к себе на квартиру (Вагнеровский пер. № 4). Это приглашение поддержал и (будем его называть) «журналист». Я, конечно, не особенно отказывался. Дома меня угостили чаем и все время она интересовалась делом ремонта: сколько вообще лошадей покупают в армию, больше ли, чем в предыдущие годы, заменены ли лошади в кавчастях или ездят еще на тех, что участвовали в гражданских войнах. Расспрашивала обо всем исключительно она, журналист же был сдержан, говорил больше о ружьях и собаках. Он мне сообщил, что в свое время эмигрировал из Бессарабии во Францию, а потом уже оттуда — к нам, через Марсель-Новороссийск прибыл легально. Он выше-среднего роста, худощавый, смуглый, с высоким лбом и карими глазами. Она небольшого роста, блондинка, волосы стриженные. После чего мы ходили смотреть щенков доберман-пинчеров на Канатный № 98. Она усиленно приглашала меня заходить к ним. Журналиста вижу каждый день на берегу. И каждый раз он мне пеняет на то, что я к ним не заглядываю. При встрече со мною на берегу 4 августа между 1-2 часами дня, он начал распространяться на ту тему, что во Франции жилось далеко веселее и что холостому мужчине достаточно получать 1200 франков, чтобы жить, ни в чем не нуждаясь, не отказывая себе. Говорил о том, что в Марселе можно купить лодку спортсменскую за рублей 50 на наши деньги, но она будет сделана из красного дерева и пальмы. Когда я начал восхищаться такой дешевизной, он сказал, что этого у нас никогда не будет, потому что нет места конкуренции, у нас, мол, только проведут какое-нибудь общесоюзное снижение цен на 15%, да на том и успокоятся.
Как на ней, так и на нем одежда заграничного происхождения. Знакомства заводит на пляже охотно, выбирая публику поинтеллигентнее».
Нижний край страницы, отпечатанной на машинке, оборван.
Сверху, наискосок листа, резолюция: «В дело «Киреева»». Это сведения, данные о нем «Клином». Подпись неразборчива.
«Киреев» — один из псевдонимов Рекемчука. Кто такой «Клин» нам знать не положено. Датировать документ, вероятно, следует августом 1926-го или 1927-м годом.
