Карпов Васильевич - Командиры седеют рано
– Я правду сказал, другого ничего не было.
Полковник верил Жорке. Его даже развеселил этот случай с рефлексом. К тому же сегодня впервые Паханов назвал его батей. Он сделал это неумышленно, в сильном волнении. Значит, в сознании Жорки, в мыслях наедине, полковник существует для него уже как батя. И Миронов чувствовал - слово это Паханов не позаимствовал из Сенькиных писем, оно родилось самостоятельно в теплоте и доброжелательности их отношений.
Вернувшись из Ашхабада, майор Федоров доложил: он разыскал милиционера, который свистел. Постовой сообщил, что Жоркина машина никакого нарушения не сделала - просто у него хотели проверить путевку. Вскоре пришла и официальная бумага. В ней говорилось то же самое, но за побег предлагалось наказать водителя. Так у Жорки на талончике, вложенном в права, появился первый прокол.
Старшина Озеров шутил:
– Теперь ты, Жорка, с дыркой.
Вечером, когда, как обычно, сидели с гитарой в курилке, Озеров, которому Жорка однажды поведал о своей мечте стать водителем туристского экспресса, сказал:
– Учти, Жора, дырка маленькая, а беда большая. Не возьмут тебя с такой дыркой пассажиров возить. Да и вообще на автобусы берут только с первым или вторым классом. Надо бы тебе подготовиться и повысить классность. Получишь новые права, а старые, пробитые, сдашь. Будет полный порядок.
Приятели разошлись. Жорка, прежде чем уснуть, долго думал о словах Озерова. Чтобы получить второй класс, придется попотеть над учебниками. Но совет дельный - старшина ведь зря не скажет… На другой день он взял в библиотеке учебники и вечерами, после возвращения из рейса, начал готовиться.
Команда шоферов во главе с командиром автороты Петуховым должна была получить автомобили в Ташкенте, погрузить их на платформы, закрепить и сопровождать в пути. Когда Петухову по телефону сообщили о решении командира полка включить Паханова в команду, он взъерепенился. Кричал, что никуда не поедет, он не собирается подставлять шею из-за этого уголовника. Однако, поутихнув, даже не позвонил Миронову. Знал - бесполезно. Считая себя обреченным на взыскание, с тоской думал: «Везу волка в лес!»
Команда уехала.
Миронов, занятый множеством дел, все-таки часто вспоминал об уехавшем Жорке и с тревогой ждал, чем это кончится. Через неделю пришла телеграмма от Петухова: «Машины получили. Едем. Все в порядке». Теперь уже не беспокойство, а любопытство точило полковника. Что же там произошло? Как Жорка встретился с дружками, с Ниной?
Эшелон прибыл ночью. Ночью же его разгрузили и машины перегнали в парк. Миронову доложили только утром, и он поспешил в автороту - посмотреть на автомобили. Это был, конечно, предлог. Машины новые, с завода, что их смотреть? Полковнику не терпелось поговорить с Пахановым.
Первым, как и полагалось, Миронова встретил командир автороты Петухов. Отдал рапорт. Доложил о результатах командировки и повел полковника вдоль ряда новеньких грузовиков.
– Как вел себя Паханов? - спросил Миронов.
– Безукоризненно. Пил газированную воду.
– Отлучался?
– Один раз. С моего разрешения. Правда, я отпустил его на всю ночь.
– Ну?
– Вернулся утром. Трезвый. Серьезный. Не злой, не веселый, а именно серьезный.
– Ничего не рассказывал?
Петухов метнул в полковника косой взгляд:
– Он рассказывает только вам.
Миронов не остался в долгу:
– Между прочим, когда я был командиром роты, мои подчиненные на сторону свои душевные дела не носили.
Петухов молча проглотил упрек.
14
Второй год службы прошел у рядового Паханова ровнее. Он получил второй класс и повесил на гимнастерку синий значок с золотой каемкой.
Жорку приглашали на все открытые комсомольские собрания. Особенно ему нравились прения. Острая критика его просто поражала. Раздраконит кто-нибудь товарища, а в перерыве, глядишь, курят вместе и продолжают спорить.
– Я бы его после этого избил или навек врагом посчитал, - ухмылялся Жорка, - а они, смотри, папиросами друг друга угощают.
Однажды секретарь Клименко попросил Паханова остаться в ленинской комнате после собрания. Когда все разошлись, сержант сказал:
– Не пора ли тебе, Жора, подавать заявление?
Жорка поразился:
– Мне? В комсомол?
– Да, тебе.
– Кто же мне поверит?
– Мы поверим - товарищи по службе.
– А рекомендации?
– Я дам, Гнатюк даст, старшина Озеров.
– Разве Озеров комсомолец? Он же немолодой.
– Он коммунист, Жора.
Это было настоящим открытием: старшина Озеров - коммунист! Сейчас Жорка знал - коммунисты самые честные и порядочные люди. А если бы он узнал, что Озеров коммунист, в первый год службы, когда в голове его был полнейший сумбур, дружба между ними наверняка не склеилась бы.
– Ну как, будешь подавать заявление? Я помогу подготовиться.
Жорка молчал. Прошлое и настоящее вдруг встало в его памяти, закружилось, перепуталось, да так, что он не мог разглядеть в этом сумбуре свое будущее.
– Пока подожду.
– Почему?
– Рано.
– Не скромничай!
– Верно говорю. Подождать надо. Ты, Клименко, не торопись. Вдруг я комсомольский билет куда-нибудь в неподходящее место занесу? - задумчиво сказал Паханов.
– Да брось ты свое прошлое ворошить! - горячился секретарь. - С этим все кончено. Второй год в армии служишь. Посуди сам - может ли человек после хорошей бани, чистый, раскрасневшийся, в хрустящем новом белье вдруг полезть в грязь, болото смердящее?
– Может.
– Ну, знаешь, тогда это не человек, а падаль! - вскипел Клименко.
– Остынь, остынь. Ты сам бы полез, если нужно, - успокаивал его Паханов. - А если в этой грязи твой друг? Ты что, по бережку будешь бегать и чистое бельишко свое беречь?
– Я подам ему руку.
– А если руки не хватит?
– Ну тогда…
– Вот то-то. В общем, подожду.
Клименко еще не встречал в своей практике такого, чтобы человек отказывался идти в комсомол. Он проинформировал об этом подполковника Ветлугина. Замполит понимал, что серьезное отношение Паханова к вступлению в комсомол - уже само по себе положительно. Нужно за оставшееся время службы приложить максимум сил и расширить его политический кругозор, чтобы он непременно вышел победителем в той борьбе, на которую намекал, которая ждет его после демобилизации и возвращения на гражданку.
Жизнь летит стремительно… Однажды осенью полк выстроился на строевом плацу. Ввиду торжественного случая не пожалели даже драгоценной воды - плац был полит. Асфальт блестел, как глянцевая фотокарточка, от него веяло приятной свежестью. Жора стоит в шеренге увольняющихся «старичков». В руках у него новенький чемодан. На груди значки: второй класс шофера, ГТО, третий разряд по бегу.
Идет церемония прощания. На правом фланге алеет Боевое Знамя, и, сверкая трубами, то и дело играет оркестр туш: вручит командир грамоту - и тут же туш, а по строю полка плещут аплодисменты. Отблагодарив особо отличившихся, командир полка и замполит пошли вдоль шеренги отбывающих - пожимали руки, давали советы, дружески похлопывали по плечу. Около Паханова полковник Миронов остановился, долго держал его ладонь в своей. Смотрел на солдата с удовольствием - одним честным человеком стало больше. И военная форма ему идет! Грудь колесом, веселое лицо, доброжелательные глаза. Солдат как солдат!
– Зайдите, товарищ Паханов, ко мне после построения, - сказал командир и пошел дальше.
После торжественной церемонии солдаты группами потянулись к вокзалу. А Паханов зашел к Миронову в кабинет. Командир еще раз с удовольствием оглядел подтянутого солдата:
– Писать будешь?
– Чтобы вы мои письма еще кому читать дали? - засмеявшись, спросил Жорка. - Буду, обязательно. И если еще какой-нибудь вроде меня попадет, вы мне сообщите. Я ему от себя особо напишу.
– Я как раз думал, что бы тебе подарить на память? - Миронов достал из кармана авторучку. - Вот возьми. Она тебе будет напоминать о письмах. Потом он проводил Жорку до самых ворот. Держа под руку, вел его и говорил:
– Если тебе будет трудно, не забывай - у тебя здесь много друзей. Пиши или приезжай - мы всегда поможем.
– А если бы я на сверхсрочную попросился? - вдруг спросил Паханов.
– Возьмем с удовольствием, хоть сейчас.
– Я бы хотел быть вашим шофером. У меня ведь нет никого. Отец - так он и не отец, а так, сам по себе. Вы всю жизнь по разным местам кочуете, и я бы с вами ездил. Ну, а если война и в случае бомба или снаряд - собой заслонил бы. Одним словом, вы для меня, как и для Сеньки того, - батя. Уж вы не обижайтесь, а я в письмах вас так называть буду.
– Спасибо тебе, Жора, за добрые слова. В письмах зови, как считаешь нужным. А Семену ты напиши. Вы теперь вроде как побратимы.
Паханов даже остановился:
– Верно! Как это я раньше не дотумкал? Брат он мне. Настоящий брат по отцу. - И нежно добавил: - По тебе, батя.
Желая скрыть охватившее его волнение и боясь, как бы прощание не вылилось в слезливую сцену, Миронов заторопился:
