Василий Росляков - Витенька
Когда случалась какая-нибудь нужда к Софье Алексеевне, то никто не стеснялся войти к ней в квартиру и обратиться. Софья Алексеевна отзывалась на любую просьбу, встречала ласково, могла даже напоить чаем, когда заходили к ней. Но это случалось не часто, потому что у всех была своя жизнь, а у нее была отдельно своя. Другое дело Настя. Домработница чуть ли не каждый день заходила к соседям, к Марье Ивановне и к Мамушкиным. Когда только что появился Витек, Настя приходила с Женечкой посмотреть на Витька, да и потом приходили они посмотреть и поиграть с Витьком. Одним словом, Катерина не долго думала, пошла пожаловаться Софье Алексеевне и там у нее расплакалась.
— Не ходит, как другие, а прыгает, и все бочком, — жаловалась Катерина.
Женечка подбежала к Софье Алексеевне и сказала, подняв восторженные глазки:
— Бабушка, он у них попрыгунчик!
Катерина посмотрела на Женечку, и ей стало горько и безутешно. Софья Алексеевна, как могла, успокоила Катерину и согласилась пойти посмотреть на «попрыгунчика». Она согласилась не потому, что знала, как помочь, а потому, что очень уж просила Катерина, и к тому же было и самой любопытно.
С порога прихожей потек в обиталище Мамушкиных тонкий запах дорогих духов. Когда открыли дверь в комнату, Катерина прошла боком к столу, где сидел Борис с Витьком на коленях. Тут тонкие духи, столкнувшись с нежным ароматом Витенькиной мочи, как-то празднично смешались.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила Катерина, развернувшись у окна. И Борис поднялся с Витьком и тоже повторил приглашение. Собственно, проходить было некуда. Софья Алексеевна очень мило улыбалась. Она улыбалась не оттого, что некуда было проходить, а оттого, что сразу же, как человек свежий и посторонний, все поняла: Катерина-то прошла к столу боком, иначе туда и нельзя было пробраться.
— Чему же вы удивляетесь, Катя? — сказала Софья Алексеевна. — Ведь вы и сами ходите боком. Ребенок по-другому и не мог научиться в этих условиях. Подрастет — и забудет свою походку, так что и волноваться, Катюша, вам нечего.
Бориса с первых слов Софьи Алексеевны как бы осенило, он даже удивился, как все просто и как это раньше не пришло ему в голову:
— Я говорил ей, Софья Алексеевна, брось выдумывать! Разве ж она бросит?
Катерина не стала спорить, она смотрела на Софью Алексеевну благодарными глазами и сняла от счастья.
В силу своей интеллигентности Дунаевская-Кривина не повернулась и не ушла, поскольку вопрос был разрешен, а протиснулась боком — ей это удавалось с трудом из-за солидности, — повернулась к Борису, собственно, к Витьку, и, подняв руки, стала шевелить пальцами, приглашая «попрыгунчика» к себе.
— Иди ко мне, ну, иди ко мне на ручки, — ласково говорила она.
И Витек совершенно неожиданно отвернулся от отца и прянул к Софье Алексеевне, вытянув руки ей навстречу. Возможно, его покорил запах духов, исходивший от врача, но скорей всего, в этом порыве высказался будущий характер Витька, его доверчивость к людям и вообще к миру, в котором он долго не будет знать ни своего, ни чужого, ни своих, ни чужих — все для него будет своим и все люди будут своими.
Софья Алексеевна ласково пошлепала по Витенькиной розовой попке и вернула его отцу.
— Хороший малыш, доверчивый, здоровенький, — сказала она и теперь уж позволила себе уйти, пожелав всем счастья и благополучия.
10Квартира Софьи Алексеевны была рядом с Мамушкиными, а напротив, в двух маленьких комнатешках, проживала видная из себя, крупнолицая старуха Варвара Петровна с внуком. Был еще сын, но он редко показывался дома: то где-то на заработках находился, то в тюрьме. Говорили, что Варвара Петровна была вдовой старого большевика, которого никто не видел и не знал, потому что старый большевик умер еще молодым, то есть очень давно. Внук, грубый и временами буйный подросток, кое-как добивал седьмой класс. Однажды, разругавшись с бабкой, взял топор и порубил диван, на котором спал. Обитатели дома видели, как из окна вместе с бранными словами вылетали жалкие остатки этого несчастного дивана. Однако Варвара Петровна любила внука всей своей сильной и властной душой. Между прочим, и старуха, и сын, которого кое-кто видел, и внук были на редкость красивы собой, сильно сложены, с крупными чертами лица. Когда кто-нибудь из жильцов, особенно если женщина, встречался в подъезде с бабкиным внуком, человека охватывала беспричинная оторопь. Становилось как-то не по себе от необузданной, как бы еще не прирученной красоты подростка, от его ощеренной улыбки, похожей больше на улыбку уже заматерелого волчонка.
Внук и сын Варвары Петровны были хотя и красивы, но, как говорится, без царя в голове. Не то чтобы полные дураки, а без всякого стремления в жизни, без тяготения к чему бы то ни было, безо всяких увлечений — одним словом, непутевые. Сама же Варвара Петровна не только была умной и рассудительной старухой, но имела одну сильную страсть. Она любила театр, в котором была один раз за всю жизнь, когда была еще молодой, когда был жив еще муж, старый большевик. Она, конечно, ходила бы по театрам каждый день, если бы было на что. На свою пенсию растила этого внука, кормила его, одевала, обувала, кормилась сама. Никаких других доходов не имела. Но страсть к театру была так велика, что Варвара Петровна скоро нашла ему замену, возможно даже более достойную, чем сам театр, во всяком случае, для самой Варвары Петровны. Она стала ходить по судам. Моталась по районным московским судам, и после каждого похода ей хватало впечатлений и переживаний не меньше как на неделю. Какие только драмы и трагедии, и даже комедии, не потрясали в этих судах жадную к зрелищам душу Варвары Петровны. Что театр! Шекспир, Островский! Все там придумано — и люди, и поступки, и обстоятельства, пусть хоть и разгениально, но все же придумано, сочинено. Тут же… Не рассказывают о нем, не изображают его с помощью заслуженных артистов, а он сам сидит собственной персоной, сидит, постриженный под нулевку, на скамье подсудимых, а слева и справа сидят другие действующие лица — обвинители, защитники, а на возвышении, как бог, сам судья со своими советниками — народными заседателями. И в тесном зальчике в числе зрителей сидят родственники и близкие главного персонажа. И все — от подсудимого до судей, от родственников до простого зрителя, — все люди не придуманные, а натуральные, со своими подлинными обличьями, фамилиями, именами и отчествами, со своими должностями, чинами и характерами.
— Суд идет!
Прозвучит этот сокровенный клич, и невидимый раздвинется занавес, встанут и снова сядут зрители, и шаг за шагом пойдет продвигаться захватывающее действие, пойдет разматываться чья-то жизнь, чьи-то жизни; удары судьбы, как удары грома, один за другим начнут бить по сердцу — и все личное, мелкое забудется, забудется любимый внук-волчонок и сын, отбывающий где-то срок или прославляющий одну из великих строек, сотрясая глубины, начнет проноситься очистительная буря чужих страданий, прольются невинные слезы, или надвинется страшная тень человеческого зла. И когда опустится занавес, разойдутся судьи с помощниками, возьмут под ружья с отомкнутыми штыками осужденного преступника, Варвара Петровна пойдет добираться к своей Потешной улице, к своему дому, как бы с обновленной душой, очищенной и омытой во многих купалищах. А потом всю неделю, до следующего похода, будет рассказывать у подъезда всем, кто собирался там в вечерние часы.
Старухи обоих подъездов приносили с собой табуретки, скамейки и даже гнутые венские стулья, которым было не меньше как сто лет, и сидели там основательно, допоздна. Кое-кто из любопытствующей детворы, большей частью девочки, прислушивались к разговорам, стоя в отдалении. Старичков в доме почему-то не было. После революции, гражданской войны, после разных других событий и лет, да и после Отечественной войны они как-то вообще вывелись и стали редкостью на Потешной улице.
Евдокия Яковлевна и Марья Ивановна в этих вечерних сидениях участия не принимали по своей занятости, зато Катерина, когда появился Витек, и тетя Поля бывали тут часто. Катерина стояла у стенки, покачивала коляску и с большим интересом прислушивалась к разговору. Тетя Поля сидела на скамеечке, не мигая смотрела на Варвару Петровну и, будучи вполне глухой, как-то все же ухитрялась понимать и даже иногда смеялась низким басом, отрывочно, не в полный смех и часто невпопад.
Сегодня Варвара Петровна рассказывала историю про отца и малолетнюю дочь, историю короткую и жестокую. После этого обсудили Татьянку с третьего этажа. Эта Татьянка прямо из школы, из десятого класса, выскочила замуж за молодого попа. Весь дом ахнул от этой новости. Мать слегла в постель. Татьянку выперли из комсомола и из школы, но она ходила гордая, как будто даже с вызовом, ни на кого не глядела, а сегодня венчалась в Преображенской церкви, откуда совсем уехала жить к попу.
