Василий Росляков - Витенька
Обзор книги Василий Росляков - Витенька
Витенька
Витенька
Роман
В тот день в первом этаже старого кирпичного дома по улице Потешной, в тесной одиннадцатиметровой комнате, в семье Мамушкиных родился Витек.
Каждое утро Борис Мамушкин спрашивал Катерину, жену свою, не пора ли, не остаться ли ему на всякий случай. Сегодня, еще в постели, опять спросил:
— Ну, что слышно у тебя?
— Нет, Боря, ты иди, не время еще.
Борис побудил дочку, чтобы не проспала в школу, сделал на коврике, между кроватью и диваном, три приседания, потолкал воздух перед собой. Во дворе, как и минуту назад, разыгрывалось метельное утро начала весны. Но тут неожиданно заплакала Катерина, сидела в кровати, подтянув одеяло к подбородку, и всхлипывала, глотая слезы, Лелька не притворялась, как всегда, спящей, не капризничала, а тихо выглядывала из постели темными притаившимися глазами.
За дверью прошлепали шаги Марьи Ивановны, соседки. Шаги не такие, как всегда, с шарканьем, с ленцой, а гораздо более нервные. Прошлепали на кухню, но тут же вернулись обратно. Без стука отворилась дверь.
— Ну, чего голосишь? — сказала она осипшим голосом и опять ушла на кухню, стала греметь там кастрюлями, чашками, ложками, передвигала без надобности табуретки.
А в маленьком скверике, над пустырем, над речкой Яузой все так же разыгрывался метельный день ранней весны.
— Чего ж теперь плакать? — опомнился Борис, стал натягивать брюки.
— Мне, Боря, в больницу надо, — всхлипнула Катерина.
— Ну, вот…
На кухне уже сидел за своим столом дядя Коля, муж Марьи Ивановны, сухонький человечек с крупным отвисшим носом. Перед ним стояла распечатанная четвертинка. Марья Ивановна подогревала что-то на плите.
— Ага, Боря, — сказал дядя Коля вышедшему Борису. — Давай-ка, Боря, по маленькой.
— У меня там Катерина в больницу просится.
— Значит, по две маленьких.
— Не могу, дядь Коль, Катерину поведу.
Марья Ивановна оглянулась, хотела спросить что-то, насчет, видно, Катерины, но ничего не спросила.
— А тебе, — сказала она дяде Коле, — лишь бы повод.
— Это не повод, Марья, Катерина рожать хочет. Человек выпить должен.
— Его-то не впутывай с утра.
Дядя Коля выпил, опрокинул в рот маленький граненый стаканчик. Марья Ивановна поставила перед ним сковородку, сама присела, попросила капнуть в лафитничек.
— Все же ты не совсем у меня глупая, — сказал дядя Коля, довольный, что слова его дошли, убедили супругу.
Неслышно вошла тетя Поля, сестра Марьи Ивановны, совершенно глухая старуха. От глухоты своей она глядела на всех обиженно, исподлобья, ей все время казалось, что от нее все что-то скрывают, постоянно что-то утаивают. И сейчас топталась она, исподлобья поглядывала по сторонам, обижалась, конечно.
— Ну, чего? — не выдержала, спросила мужским басом.
— Катерина рожать собралась.
— Так бы и сказала. — Тетя Поля вынула из кармана передника пачку «Прибоя», закурила и пошла вон, в комнату.
2Марья Ивановна заторопилась на службу, работала она домоуправом, Борис и Катерина, одевшись, вышли из подъезда и столкнулись с Евдокией Яковлевной. В накинутом на голову платке, в белом халате, она возвращалась с дежурства. Больница имени Ганушкина была тут же, за деревянным забором, и Евдокия Яковлевна, служившая там сестрой, бегала на работу по-домашнему, накинув платок, без пальто даже в зимнюю стужу. Столкнулась у подъезда с Катериной и Борисом, все поняла.
— Боря, ты ж смотри, осторожней идите, — сказала она в спину уходившим.
Поземка мела тропочку по-над Яузой и со свистом падала в черную воду. Борис держался сбоку, так, чтобы Катины ноги в черных поблескивающих ботах не сбивались с тропочки. Катерина то и дело приостанавливалась, вздыхала:
— Ой, Боря, ой, Боря.
— Ты что, боишься? С Лелькой не боялась? Одна, без меня, и война кругом.
— Ой, Боря! Ой, Боря!..
Борис остановился, повернул к себе Катерину: ну, что? Глаза ее были влажные, вроде счастливые и… виноватые.
— Помнишь, Катя? Ты писала мне, как с Лелькой вот тут шла? Помнишь? Хотела сперва в кино зайти, а потом в больницу. Помнишь? Хорошо, что билетов не было. Через два часа ты родила. Помнишь? А то пришлось бы в кино рожать.
— Ой, Боря, помню, — всхлипнула Катерина, усмехнувшись.
— Мы вот что, раз уж такое дело, мы давай так: если парень — Виктором назовем, если девка — Виктория. Знаешь почему?
— Нет, Боря.
— В переводе с иностранных языков Виктор значит победитель, Виктория — то же самое. Поняла?
— Поняла, Боря.
На трамвай они не стали садиться, одну остановку, до самой улицы Короленко, лучше пешком пройти, спокойней.
Катерину увели наверх.
Возвращаясь домой с узлом Катиной одежды, Борис позвонил из автомата на работу, сказал, чтобы его не ждали сегодня. Конечно, каждому дураку приходит это в голову. В конце концов, думал Борис, может быть, это и неплохо, может, в этом что-нибудь такое есть даже, и правильно, пусть будет Виктор или Виктория, в конце концов. А вообще-то, конечно, загадка жизни. Дите еще не появилось, его еще нету, оно еще ничего про нас не знает, а мы тут… Вот какие дела, Виктор-Виктория. Но вы не горюйте, мы сами за вас отгорюем, а вы орите сперва погромче, раздувайте легкие, пригодятся. Вот и весна начинается, переживем, ничего…
3Борис занес Катины вещи домой и сразу же, не раздеваясь, побежал дальше. Смотался на фабрику-кухню, где работала Катерина буфетчицей, откуда ушла она в декрет, достал там мандаринов, девочки из буфета насовали всяких гостинцев для Кати, записочек понаписали. Потом опять заскочил домой, потому что теща, Евдокия Яковлевна, настояла взять баночку квашеной капусты — «надо, Боря, обязательно надо капусты», — и с полной авоськой снова на Короленко.
Окно для передач было закрыто, и Борис ничего в этот день не добился. Назавтра снова пришел со своей авоськой, опять окно закрыто. Стучать не посмел, стал ходить по приемной, стены разглядывать от нечего делать, плакаты на стенках, потом натолкнулся на список рожениц. Билетики засунуты за планочки и на этих билетиках фамилии. По алфавиту, в несколько рядов. Пустых билетиков почти не попадалось, на каждом под фамилией проставлены число, пол и вес новорожденного, мальчик, девочка, мальчик, девочка. Опять загадка природы, подумал Борис, мальчиков было примерно столько же, сколько и девочек. И он уже начал было считать, чтобы точно проверить, сколько тех и сколько других, но тут после одного пустого билетика — все-таки были пустые — наткнулся на Катю. Мамушкина Е. М., и вчерашнее число, и… «мальчик». Сразу вспотел, даже шапку снял, рукавом лоб вытер. Зачем-то на часы посмотрел. Значит, вчера еще. Как же это не заглянул он в этот график?! Вчера-то? Уж и ночь прошла, и вот уж день кончается, а он, пожалуйста, живет, дышит на этом свете, орет, наверно. Три килограмма шестьсот граммов. У Лельки, кажется, три с маленьким хвостиком было, а этот вон — три шестьсот.
Борис втайне надеялся, конечно, на мальчика, да и Катя хотела сына, и вот оно, как по заказу. Молодец, Катерина. А чего тут чикаться, резинку тянуть, раз, два — и готово. В этом смысле Катя — дай бог, молодец баба. А плакала, дурочка. Чего тут плакать! У Бориса нижняя губа оттопырилась немного, от радости. Он поставил авоську на диван, расстегнул пальто и нашарил в кармане пиджака огрызок карандаша, стал писать на билетике — «Виктор…» Не дописав до конца, услышал за спиной из открывшегося окошка недовольный голос:
— Чего там безобразничаете, папаша?
Но Борис дописал до конца и только потом оглянулся. Глаза его улыбались, губа все еще топырилась.
— Вы, мамаша, поздравьте меня, — сказал Борис, — мальчик родился, Виктор, записал на билетике.
— Поздравляю, папаша, а писать не положено. Не самовольничайте.
Борис передал авоську, к своей записке прибавил несколько слов:
«Молодец, Катерина, передавай привет нашему победителю, Виктору, от отца, ну и поцелуй его. Если можешь, напиши, какой он из себя».
Нянечка унесла передачу и пропадала там целую вечность. Провалилась, что ли? Никак не мог дождаться Борис, ходил по приемной, заглядывал в окошко, голову просовывал, глядел. Дождался наконец. Про себя всячески ругался, а когда появилась, наговорил ей много приятных слов. Отойдя в сторонку, развернул бумажку, Катин ответ. Читал каждое слово по два, три раза.
«Ой, Боря, Витек вылитый ты, только совсем почти беленький, как одуванчик, кричит сильно, голова большая, а сосет хорошо».
Хорошо сосет. Это главное.
4До самого дома на круглом лице Бориса держалась улыбка. И домой вошел улыбаясь. На вопрос Евдокии Яковлевны: «Как там Катя?» — на молчаливый вопрос дочери, отвернувшейся от учебников и уставившейся на отца, Борис ответил одним разом:
