Лев Правдин - Ответственность
В эту осень сорок третьего года немцы особенно озверели. Они жгли деревни, грабили, угоняли людей в Германию, и видно было, что не особенно они крепко чувствуют себя на непокоренной Советской земле.
Надо было разведать, как охраняется дорога теперь, и установить постоянный контроль за движением.
Расставив людей по обеим сторонам дороги, Шагов вернулся к Вале.
— Не спишь?
— Тут уснешь, — проговорила она, поеживаясь от холода и сырости.
— А зачем же под дождем-то сидеть, да еще на ветру?
— Вас дожидаюсь.
— Нечего меня ждать. Полезай под елку. Смотри, как сухо. И дорогу видно.
Он подошел к огромной елке и раздвинул нижние ветки, свисающие почти до самой земли. Там у корней лежал толстый слой старой хвои и было сухо.
— Не хочу я спать, — сказала Валя, — не собираюсь.
— Тогда я посплю. А ты посиди. Разбудишь, если ничего не случится, через час. Поняла?
Не ожидая ответа, он улегся между корней. Валя тоже выбрала место около него, но так, чтобы видеть дорогу. Дождь перестал, и наступила тишина. Она спросила:
— Спите?
Он не ответил, хотя и не спал, не успел уснуть.
Она коротко посмеялась, но голос ее звучал невесело, когда она спросила:
— Зачем вы всегда приходите туда, где я?
— Так.
— Нет. Вам просто хорошо, если я рядом. И вы сами знаете, что и мне хорошо с вами. Даже когда вы ничего не говорите, все равно мне хорошо. Вот вы дышите, и мне от этого теплее…
Она снова засмеялась и, глядя на дорогу сквозь кусты, теперь уже совсем ласково проговорила, как девичью песню пропела:
— Много ли горького пришлось на ваш пай и сколько еще придется — никто не знает. А все равно, сколько бы его ни было, конец наступит. И я дождусь своего. Поняли? Если живы останемся, конечно.
Она замолчала, размышляя о человеческом горе, а заодно и о счастье. Одно без другого не бывает, одно сменяет другое, как день сменяет ночь. А может быть, тут действуют другие законы, подвластные человеку? Ей всегда внушали, что счастье в ее руках, надо только очень захотеть. Но она этому не очень-то верила и думала: «Как просто: счастье в руках! Ох, если бы это было так просто…»
Она не собиралась будить Шагова, хотя знала, что ей попадет за это: если он сказал через час, значит, через час. А она подумала: «Ну и пусть попадет, а будить все равно не стану». Но он проснулся сам ровно в назначенное время. Открыл глаза, сел и тут же уступил ей свое место и приказал спать до рассвета.
— Да я не хочу.
— Ничего, уснешь. Тут, смотри-ка, будто вроде на печке. Время к утру, на мороз тянет. Я тут тебе место нагрел, говорю, как на печке, — говорил он, позевывая и подрагивая со сна.
Она легла на пригретое им место и моментально уснула.
Проснулась, когда стало совсем уже светло. Она, может быть, и еще бы спала, но ее разбудил протяжный шум и свист ветра в голых ветвях деревьев. Все было не так, как вчера. Солнце и ветер преобразили лес. Еще ночью он, смиренно сгорбившись, тихо стоял под дождем, а сейчас все было в движении. Деревья скрипели, свистели и стонали самыми дикими голосами. Ветер разогнал тучи, срывая с деревьев последние листья, обламывал сучья и долго крутил их в воздухе, прежде чем бросить на землю.
Шагова рядом не было. Валя осторожно выглянула из-под еловых лап. Пусто. Дорога блестит на солнце, и там ни души. Она знала: нельзя трогаться с места, пока кто-нибудь не придет. Скоро она увидела Шагова. Он вышел из глубины леса и громко позвал девушку. Она пошла за ним.
Недалеко от дороги, на крошечной полянке, покрытой почерневшей осенней травой, сидели два немца. Молодые, здоровые, ошалевшие. Они не ожидали, что их так просто могут взять утром, когда все видно, да еще на дороге, которую они привыкли считать своей и совершенно безопасной. Они долго не могли понять, что же произошло, а когда сообразили, что попали к партизанам, то все нахальство с них разом слетело.
— Ехали на мотоцикле, — сказал Шагов. — Документов никаких. Как спала?
— Как в люльке.
Немцы сидели на травке тихие, нисколько не похожие на завоевателей, а скорее на двух забулдыг, с которых от страха соскочил весь хмель. Валя решила, что это на редкость сволочные немцы, и особенно вот тот, мордастый и розовый.
Тут же, рядом с ними, на траве, лежали вещи, которые были найдены в их карманах. Жестяные портсигары, зажигалки, часы. Фотография: женщина с ребенком на руках. Несколько дешевых колечек и один браслет. Обычное барахло, на которое никто бы и не обратил внимания, если бы не одна вещь, найденная в кармане у мордастого: маленькая резиновая кукла-голышка, нарисованные глаза и рот давно были сцелованы ее маленькой хозяйкой, еще до того, как кукла попала в фашистские лапы. Эти лапы химическим карандашом грубо нарисовали на беленьком кукольном теле некоторые подробности женского тела.
— Паскуда, — сказал Шагов, у него дернулось лицо, и в черной бороде блеснули сведенные в судорожном движении зубы.
Немец, которого Валя отметила как наиболее сволочного, все время тер свои большие лоснящиеся губы ладонью, словно на них беспрестанно выступал жир и он никак не мог стереть его. Как только что проснувшийся младенец, он то крепко зажмуривал светлые бегающие глазки, то широко их распахивал и все пытался улыбнуться, но никак не мог совладать со своими дергающимися жирными губами.
— Встать! — сказала Валя по-немецки.
Немцы вскочили. Услыхав немецкую речь, они как-то приободрились, и мордастый сумел улыбнуться, очень, правда, нерешительно. Это была уродливая тень улыбки. И он торопливо проговорил:
— Да, да. Я все скажу. Доброе утро.
Оба они оказались солдатами. Вчера вечером приехали на мотоцикле в райцентр, чтобы погулять и получить удовольствие. И вот теперь возвращаются в свою часть.
— Какая часть и где стоит?
Мордастый ответил.
— Понятно, — негромко и без видимой злобы проговорил Шагов. — Команда по изъятию и по грабежу. Бандиты. Поджигатели.
Услыхав знакомое слово, мордастый немец поспешно заговорил:
— Бандиты? Нет, нет. Убивать? Грабить? Нет. Мы собрали только брошенное, никому не нужное.
— Да, — сказала Валя. — Жителей угоняли на каторгу, а барахло забирали. Так?
Его товарищ, до сих пор молчавший, подтвердил:
— Так. Жители сами уходят и все бросают.
— Так. И после этого вы поджигаете деревню?
— Мы — солдаты. Мы делаем, что прикажут.
Когда Валя перевела этот разговор, партизаны начали подавать нетерпеливые советы насчет уничтожения гадов, но Шагов поднял голову, и все притихли.
— Не дело спрашиваешь, — сказал он Вале. — Что фашисты гады, и без того всем известно. Давай выясняй насчет гарнизона, какие части, где размещены, сколько их…
Валя начала спрашивать, пленные, оглядываясь друг на друга, так отвечали на вопросы, что ничего невозможно было понять.
— Ничего они не знают, — сказала Валя, — а может быть, просто врут.
Шагов решил допрос отложить, а пока отвести немцев в лесную сторожку. Она, правда, развалилась, но там есть хороший погреб, куда можно их запереть. Это дело он поручил Вале.
— Люди воюют, а я вечно с этаким добром вожусь.
— Да смотри, — предупредил Шагов, — не как в прошлый раз.
— Вспомнили, — нахмурилась Валя. — Что же было делать, если они бежали?
Она и сама не любила вспоминать этот «прошлый раз». Тогда она конвоировала трех фашистов и всех их по дороге перестреляла, потому что они пытались убежать. И верно, все убитые находились в разных местах: бросились в разные стороны, но Валя — хороший стрелок. Это здесь же было, неподалеку от сторожки.
— Бежали, — проговорил Шагов. — Ну, чтоб эти у тебя не побежали, мы им руки свяжем. Так тебе спокойнее.
Он усмехнулся. Валя тоже, но промолчала. Только когда пленным скрутили за спиной руки, она сказала:
— Внимание! Идите вперед, не говорить и не оглядываться.
Немцы отдышались, поняли, что расстреливать их пока не собираются, и мордастый снова попытался улыбнуться прыгающими губами:
— Это будет приятная прогулка по лесу…
Валя ничего не ответила, и это его испугало больше, чем если бы она закричала на него. Он выжал еще одну, совсем уже незаметную какую-то улыбку и повторил:
— Приятная прогулка… — Вдруг взвыл: — Не убивайте меня, не надо меня…
— Пошли, пошли, — скучающим голосом проговорила Валя, — в лесу разберемся.
— Не дури, Валентина! — крикнул Шагов ей вслед.
БАКШИН
Грохоча сапогами по ступенькам, в землянку влетел Гусиков — второй радист и одновременно ординарец.
— Валька. К самому. Живо!
— Ты, Гусиков, всегда как медведь с елки сваливаешься, — проговорила Валя, поспешно натягивая сапоги. — Батя чего?
— Злой как черт, — ответил Гусиков, разглядывая в полумраке Таисию Никитичну. — Доктор, и вам приказано спустя десять минут.
![Лев Гумилевский - Собачий переулок[Детективные романы и повесть]](/uploads/posts/books/152078/152078.jpg)