Мария Глушко - Год активного солнца
Она разбирала чемоданы, он помогал, брал из ее рук белье, платья, уносил в шкаф, возвращался. Перебрасывались пустыми фразами:
— Как тебе джинсы?
— Жаль, в школу в них нельзя, мои хлопцы умерли бы от зависти.
— Привезла тебе кучу военных мемуаров.
— О, спасибо, почитаем, будет чем отпуск занять!
Он говорил с преувеличенной бодростью, суетился вокруг нее, разглядывая книги, испускал восклицания, расставлял на стеллаже. Вспомнил вдруг про спектакль, пошел включать телевизор.
Не умеешь ты притворяться, думала Кира Сергеевна. Боишься, что втяну тебя в разговор с Ириной. Она опять представила суд, унижение Ирины и Юрия, который своим металлическим голосом перечисляет собственные заслуги: «Не пью, не курю, зарплату — до копейки…» И разговоры в городе, сочувственные вздохи, взгляды…
Не одна я сижу высоко, вы все тоже — хотите ли, не хотите ли — сидите вместе со мной.
Мелодично пропел звонок-колокольчик, Александр Степанович побежал из столовой открывать.
Ирина движением футболиста швырнула с ног туфли.
— Ридна маты!
Ленка пропищала обычное:
— Кира, что ты мне при-вез-ла?
Обе повисли на ней, обцеловали всю, опрокинули на диван и там долго тискали ее. Александр Степанович стоял, похохатывая, у двери, потом оторвал Ленку, унес смотреть машинки. Восторженный визг разлетелся по квартире.
Кира Сергеевна взяла со стола пакет с бельем, кинула дочери на колени. Порывшись в сумочке, вытащила коробочку с перстнем, надела его на тонкий Иринин палец.
Отставив руку, Ирина полюбовалась кольцом.
— Угодила, ридна маты…
Но почему-то не оставила на пальце, тут же сняла, положила в коробочку. А белье даже из пакета не вытащила, рассеянно сунула в сумочку.
Кира Сергеевна смотрела на дочь — улучшенную копию отца: крутой высокий лоб, легкие тонкие волосы, ямочка на подбородке. Надо лбом — светлая крашеная прядь.
— Что-то вы все похудели, и ты, и Юрий…
Ирина вытянула трубочкой яркие, резко очерченные губы, отделалась шуткой:
— Потому как без материнской заботы!
Может быть, она чувствовала, что где-то поблизости прячется начало неприятного разговора.
Из столовой неслась музыка, из молодежной комнаты — визг Ленки и басовитое урчанье Александра Степановича. Он играл с Ленкой. Специально ушел, чтоб не присутствовать при домашней сцене, подумала Кира Сергеевна.
А может, и правда, не заводить сегодня?
— Вы, наверно, хотите есть, а мы с отцом прикончили последние яйца.
— Что ты, маты! Из гостей — и хотим есть?
Разговор пошел про Светку и кто был у нее сегодня, посыпались приветы от знакомых. Светку Кира Сергеевна теперь вспомнила — давняя Иринина подруга, вместе кончали школу — остальных не знала или забыла.
Хорошо бы, конечно, не портить этот вечер, но Кира Сергеевна не любила откладывать неприятные дела. Скользнула взглядом по лицу дочери, спросила:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
Ирина подняла голову.
— На тему?
— О твоей семейной жизни…
Ирина поднесла к губам ладонь, подышала в нее. Кира Сергеевна заметила, как сразу похолодели ее глаза.
— Ты получила одностороннюю информацию? — спросила Ирина.
— От тебя зависит, чтобы информация не была односторонней.
Ирина молчала, сжав губы. Потом с тихим бешенством произнесла:
— Сволочь!
Вскочила, побежала в свою комнату. Там железно лязгнула раскладушка, и вот уже Ирина протащила ее в столовую. Александр Степанович шел за ней, нес в охапке постель.
— Изгнание из рая, — решил пошутить он. Все бы ему, любителю кругов и овалов, смягчать, округлять. А жизнь состоит, между прочим, и из углов.
Кира Сергеевна вошла в столовую, где Ирина возилась с раскладушкой.
— Что тут такого, если Юрий сказал мне? Почему он сволочь?
Александр Степанович тронул жену за локоть:
— Я уложу Ленку спать.
Кира Сергеевна даже не взглянула на него. Подошла к телевизору, вывела звук, Ирина выбежала в прихожую, вернулась с сигаретами. Закурила. Кира Сергеевна видела, как трясутся ее руки.
— Согласись, я должна знать, что происходит в моем доме.
Ирина хмыкнула, изогнула губы. Повела широко поставленными глазами на мать.
— Это прозвучало, как «в моем королевстве». А в твоем королевстве происходит следующее: я тяну с разводом только потому, что уговариваю его дать согласие. Это облегчит процедуру.
У нее дергались губы, лицо стало тяжелым, жестким. Похожа на отца, а характером в меня, подумала Кира Сергеевна. Бешеная.
— Не кури, здесь же спят.
Ирина скомкала сигарету, без лишних хлопот швырнула в окно.
— Юрий любит тебя и Ленку…
— К тому же не пьет, не курит, — насмешливо подхватила Ирина. — Тебе нужна была информация, ты ее получила. Может, этим и ограничимся? Обойдемся без душеспасительных бесед?
— Не хами. Если бы не Ленка — беситесь! Мне Ленку жалко.
— А меня не жалко? Я люблю другого человека, а жить должна с Юрием?
Она стояла перед Кирой Сергеевной в своем длинном платье колоколом — тоненькая, как девочка, и смотрела на мать обманчиво мягкими глазами.
В телевизоре певец беззвучно надувал щеки и разевал рот. Получалось смешно.
— Кто он — этот «другой человек»?
— Какая разница — кто? Что вы все как сговорились: «Кто он? что он?» Человек он!
— Почему ты кричишь? Тебе следует обдумать все последствия, потому что Юрий намерен забрать Ленку.
— Да?! — Ирина сложила кукиш, выбросила вбок руку. — Вот ему Ленка!
— Прекрати! — взорвалась Кира Сергеевна. — Что ты как базарная баба!
— А на твоем месте я бы вообще не стала вмешиваться не в свои дела!
«Не в свои дела» — дрянная девчонка! Кира Сергеевна держалась из последних сил, чтобы не закричать, не отхлестать ее словами.
— Я не чужая. В своей семье…
— Здесь две семьи! — перебила Ирина. И встала спиной к матери. — Каждая решает за себя. Вы удобно устроились, а мне это не подходит, но я же не лезу с советами…
«Удобно устроились» — в этом было что-то пошлое, какой-то нехороший намек, но Кира Сергеевна не стала уточнять — не хватило еще, чтобы эта сопливая девчонка обсуждала мою жизнь! Конечно, я очень удобно устроилась: работаю от зари до зари да еще грязь за вами вывожу!
— Хотела бы я знать, где ты собираешься жить со своим «другим человеком»?
Ирина круто повернулась на своих каблучках.
— У себя, в своей комнате, конечно.
— Юрия, значит, выгоним?
Ирина зло рассмеялась.
— Ах, вот что. Продал времянку, купил мне шубу, да?
— Именно.
— Продам шубу, пусть покупает времянку. И вообще, разве не ясно: уходить должен мужчина. Даже в том случае, когда уходит женщина…
Кира Сергеевна смерила дочь — снизу вверх — ледяным взглядом. Она умела так смотреть, и в отделах немели от такого ее взгляда. А Ирина — хоть бы что. Шагнула к телевизору и даже чуточку прибавила звук.
— Юрий — сторона пострадавшая, — медленно сказала Кира Сергеевна. — А потому он останется здесь, в моем доме. И Ленка тоже.
Глаза Ирины вспыхнули. Она закусила губу, постояла так. Нервные пятна проступили у нее на лице и на шее.
— У тебя большая власть, я знаю. Но только не надо мной. Я ведь не твоя верноподданная. Мы с Ленкой исчезнем из твоего дома.
Они стояли друг против друга, как враги. И это моя дочь, мое дитя — мой враг? Выходит, я гоню ее из дому?
Ирина ушла к себе, а Кира Сергеевна все стояла, опустив руки, тупо смотрела в телевизор. Там что-то происходило — она не могла понять, что именно: то ли дрались, то ли странно танцевали, тихо плыли разорванные звуки. Светилось бра над диваном, свет косо делил комнату на две части, ярким пятном выделял плед на диване и часть пола, по затененной стене к стеллажам бежали от телевизора голубые блики, играли на корешках книг, и все казалось незнакомым и странным, словно она попала в чужой дом.
Смутно чувствовала, что в разговоре с дочерью потерпела поражение, говорила не то и не так, и поправить уже ничего нельзя. И почему Ирина сказала: «Вы удобно устроились»? Что означают эти слова?
Вошел Александр Степанович, шлепая тапочками, щурясь от света. Выключил телевизор.
— Зачем ты все время говоришь «мой дом», «в моем доме»? Ведь это и их дом.
Она посмотрела на мужа — он тоже показался чужим — и не ответила.
Тихо прикрыла за собой дверь.
8
Пришла она рано, в исполкоме никого не было, только дежурная дремала у столика в вестибюле и уборщица в коридоре гремела ведрами.
На втором этаже маслянисто блестели зеленые панели, огороженные стульями; со спинок стульев свисали картонки с красной предупредительной надписью: «Окрашено». В конце коридора рабочие в темных спецовках раскатывали рулон линолеума.
