Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 2
День, угомонившись, наконец становился вечером, а когда зашло солнце и воздух перестал закипать, настало удивительное время.
Еще был горяч камень домов и не затвердел размякший за день асфальт на тротуарах, но уже, как искры в шампанском, пробегали струйки первой свежести.
Пробежит и исчезает, словно иссякла, и вновь возникнет, буравя воздух.
На тротуарах, у стен домов, на скамейках и табуретах сидят целыми семьями, пьют чай с вареньем, заводят патефоны, играют на гитарах, поют.
У Татьяны Васильевны были гости, и Ольга, еще у ворот услышав оживленный шум голосов из квартиры Анисимовых, упросила Сергея Львовича не знакомить ее ни с кем.
— Я посижу у ворот, помечтаю, а потом лягу тихонько на том месте, что и вчера.
— Ладно. Пожалуй, так лучше. Я попозже проведаю вас, — и ушел к гостям, а Ольга сейчас же свернула к квартире Шарипова.
— Халима?
— Ау! Мы.
Тоненькая фигурка в пестром халатике выскочила из темноты.
— Что, Хасан-ханум?
— Где отец?
Решение Ольги созрело мгновенно, без подготовки, без размышлений.
— Тсс, Хасан-ханум, папа Фергана пойдет, — никто не знает… будто болеит больной, а он Фергана.
— Позови его.
— Ой, джаным, сейчас!
Амильджан вышел почти неслышно.
— Как ваши дела, товарищ Шарипов?
— Э-э, бурократызм, прямо бурократызм.
— А что?
— Как басмач еду… через один час. Что будет — будет.
— А что, если и я с вами?
Амильджан почесал за ухом, сдвинул на затылок тюбетейку.
— А у доктур не имеешь интереса жить?
— А зачем? Я на БФК хочу.
— Мгм… — Амильджан присел на корточки, оторвал от куста веточку, поковырял ею в зубах.
Свет из квартиры Анисимовых освещал Ольгу сзади и проходил сквозь платье. Она стояла перед Амильджаном, как абажур.
— Неинтересно получается, — наконец сказал он. — Обвинение будет. Мне, мне обвинение. Доктор ругать будет, его жена тоже скандал сделает: зачем, скажет, зачем?.. Нет, нет, не знаю, как по-русски сказать…
— Ну, хорошо. Спасибо, что честно сказали, товарищ Шарипов. До свидания!
— Пусть тебе хорошо будет, пожалийста.
Он поднялся, почесал грудь и скрылся в комнате.
Ольга медленно брела по двору, не зная, что же теперь предпринять, но во всяком случае никак не желая сдаваться.
— Халима!
— Ау!
— Халима, детка моя, принеси мой чемодан от доктора. Только тихо-тихо.
— Хоп! Я разведки сделаю.
Ольга ни о чем не думала, но вся ушла в слух — шорох босых ног по земле, глухой стук чемодана о ворота, тяжелое дыхание Халимы, и Ольга прижала к себе худое, костлявое тельце, целуя мохнатые, похожие на ласковых пчел, глаза.
— Ты у меня одна родная, Халима.
— Ой, джаным! Ты такой красивый, такой один! Ты один мой, без папа, без мама…
Вокзал напомнил Ольге прифронтовую полосу. Билетов никто не брал и ехать с очередным, уже давно поданным, заполненным до отказа поездом собиралась огромная толпа народа. Были здесь узбеки в пиджаках и халатах, были русские, армяне, евреи, бежали с рюкзаками приезжие из Баку и Махачкалы студенты, практиканты, инженеры с теодолитами, врачи с походными аптечками, завхозы с ящиками.
Поезд был загружен до отказа, но народ продолжал прибывать, и дежурный по станции спокойно всех уверял, что они непременно уедут с этим поездом.
— Наша, ташкентская? — спросил он Ольгу, когда она попросила его помочь сесть в поезд.
— Приезжая. С Хасана.
Он сухо отстранил Ольгу флажком, что был в его руках — Ольга заслоняла ему состав, — и оглядел поле действия.
— Пойдем.
Они подбежали к ближайшему вагону, когда звук дергающегося состава уже пронесся со стороны паровоза. Дежурный сказал проводнику:
— С Хасана. Отстала от делегации. На твое попечение.
Проводник подхватил ольгин чемодан и опустил его на плечи двух богатырей, ближе всех стоявших к нему в тамбуре, потом толкнул в тамбур и Ольгу.
Со ступеньки на ступеньку она кое-как забралась в тамбур, боясь спросить, где ее чемодан. Было так тесно, что некоторое время ноги ее не касались пола.
«Главное, еду. Посмотрим, что это за БФК».
Все в поезде тоже уезжали на БФК.
Глава третья
Корреспондент одной из центральных газет Алексей Петрович Березкин спал у себя в номере, сидя за письменным столом. Телефон стоял рядом с чистым листом бумаги и грудкой остро отточенных карандашей.
Он спал так давно, что, спокойно раздевшись, мог бы уже отдохнуть в постели, но, засыпая у стола на каких-нибудь двадцать минут, он не рассчитывал иметь в своем распоряжении более ни одной свободной минуты.
И он был прав: для сна у него не было времени.
Не дозвонившись до него и через сорок минут, телефонистка Шура Ремезова обратилась к гостиничной горничной, и та сообщила, что абонент не способен проснуться, а Шура передала это, в свою очередь, тому, кто вызывал Березкина, — сотруднику недавно начавшей выходить газеты «Сталин Курулишида» Азамату Ахундову.
Зная хорошо местные порядки, Ахундов, зевая, спросил:
— В штаб БФК его не вызывали?
— В мое дежурство не вызывали, — тоже зевая, ответила Шура, — а что? — осторожно спросила она, чтобы поговорить от скуки, и так потянулась всем телом, что у нее хрустнули позвонки.
— Спать здорово хочется? — спросил Ахундов.
— Угу. Вторую смену одна.
— Я тоже… Юсупов не приезжал?
Мгновение помедлив, Шура дипломатически сказала:
— Что-то не слышала. А что, ждете его?
— Жду.
— Все ждут. Так как же с товарищем Березкиным?
— Вас как зовут?
— Шура.
— Шурочка, дайте ему звонком по голове еще минут, ну, через тридцать. И мне тоже. Посплю полчаса. А я вам на трассе что-нибудь куплю за это.
— «Что-нибудь» не надо, а вот если «Крымскую розу»… Я, конечно, вам заплачу сколько стоит, товарищ Ахундов.
— Считайте, что «Роза» у вас на столе. Честное слово.
— Обманете, знаю.
— Шура, не раздражайте меня. Завтра у вас будет «Крымская роза».
— Посмотрим, посмотрим. О господи, как спать хочется! А вам зачем нужен Березкин, новостями меняться?
— Правильно. Я сегодня сдал в номер все, что имел.
— Ну, спите. Дайте честное слово, что не обманете.
— Даю.
— Честное слово?
— Абсолютно честное, я же сказал.
— Тогда я вам подсоберу кое-какие новостишки. Покойной ночи.
Ахундов присел к столу, обхватил руками телефонный аппарат и положил голову на полевую сумку.
«Только б сама не проспала», — подумал он.
И вот прошло уже часа два, как Шура не могла его разбудить. Она сменилась, так и не разбудив ни Березкина, ни Ахундова, и долго смеялась про себя, представляя, как они взбесятся, проснувшись. Но, вспомнив обещанную «Крымскую розу» и самого Азамата Ахундова, невысокого, ловкого парня, в кремовом чесучовом костюме, которого она несколько раз видела на переговорной, решила, идучи домой, забежать в редакцию и все-таки выполнить обещание — разбудить его.
Редакция находилась в большом особняке, где несколько дней назад работало какое-то спокойное учреждение, о котором никто ничего не слышал. Сейчас здесь творилось что-то неслыханное. Суматошная толпа газетных работников — узбеков и русских, фотокорреспондентов с черными, протравленными химикалиями руками, типографов с гранками — бегала, спорила, бранилась, носясь взад и вперед. Кто-то, закрыв руками голову, принимал телефонограммы, кто-то передавал новости в Ташкент, двое или трое диктовали машинисткам, таким злым, что это бросалось в глаза за много метров. Несколько человек писало, скрючившись за ученическими партами. Ахундов спал, обхватив руками телефон, который звонил не переставая. Шура едва разбудила бедного малого.
— А Березкин? — ревниво спросил он, как только пришел в себя, и, узнав, что тот не разбужен, торжествующе захохотал. — Честное слово вам даю, Шура, что два флакона «Крымской розы» за мной. Расскажите новости, умоляю.
— Канал уже построили, а вы все спите, — пожурила его Шура, не зная, сразу рассказывать или еще немножко его помучить.
Ахундов, поняв это ее намерение, выбежал наружу, в киоск, и принес четыре порции мороженого, правда, теплого и не шоколадного, а обыкновенного, но все-таки это был красивый поступок.
— Приехали иностранцы, — оглядываясь и делая таинственное лицо, шопотом сказала Шура, хотя то, что она собиралась сообщить Ахундову, знала уже добрая половина города. — Чехи и еще кто-то. Собираются на канал и ищут переводчиков: у них своя переводчица заболела, подумайте!
Ахундов схватил шурину руку с бумажным стаканчиком мороженого и поцеловал почему-то в часы.
— Это такая новость, Шура, что вся моя работа как начинающего корреспондента теперь зависит лично от вас.
