Александр Бартэн - Всегда тринадцать
— Проводим завтра производственное совещание. Давно намечали, да все не получалось. Да-да, посвященное разбору программы. Так что, если имеете возможность.
Секретарь хотел ответить, что уже приглашен. Но удержался и лишь спросил:
— Какие же прогнозы насчет совещания?
— Прогнозы? На этот счет даже бюро погоды — и то не всегда предсказывает точно! — рассмеялся Костюченко. — Все же рассчитываем, что с пользой пройдет!
4
До начала совещания оставалось меньше часа, но на манеже еще продолжалась репетиция: таков цирковой народ — лишней минуты терять не любит.
Идя мимо, Костюченко заглянул в зрительный зал. И поразился неожиданному совпадению.
Под куполом находилась Виктория Багреева. Сидя на перекладине воздушной рамки, она болтала ногами, обтянутыми темным рабочим трико, а Геннадий, стоя внизу, у веревочной лестницы, переговаривался с Буйнаровичем: тот расположился на барьере, лицом к манежу, и старательно протирал ветошью извивающуюся проволоку. И еще, делая мостик за мостиком, на манеже тренировался Дмитрий Лузанов. Между рядами партера бегали дети: Гриша Сагайдачный, Алик Никольский, с ними и сын Костюченко — Владик. Когда ребята слишком громко расшумелись, Буйнарович шикнул на них. Со стороны улицы появилась Лидия Никольская. Она несла хозяйственную сумку, и Виктория сверху поинтересовалась: каков нынче рынок, цены какие?
Костюченко не мог не вспомнить. Ведь так уже было однажды. Было в тот осенний день, когда — меньше года назад — принимал цирковые дела, а затем на минуту задержался в зале.
Меньше года прошло с того времени, а ведь как все изменилось. Продолжая смотреть на репетирующих артистов, Костюченко поймал себя на мысли: ему приятно быть знакомым с каждым из них, делить с ними жизнь, заботы. И еще подумал с огорчением: только успели познакомиться, а уже приближается разлука. И сколько еще впереди таких расставаний. Столько же, сколько очередных цирковых программ. Неужели в дальнейшем притупится интерес к новым встречам и станет безразлично — кого встречать, кого провожать? Быть такого не может!
В зал торопливо прошел Петряков. Отдал униформистам команду — стол принести для президиума. И строго крикнул артистам:
— Кончайте репетировать! Пора манеж прибрать!
Придя вторично в зал — уже после того, как прозвенел звонок, — Костюченко застал артистов в сборе. Поздоровавшись со всеми, сел возле Никандрова:
— Что же ко мне не зашли?
— Собирался, да молодежь задержала, — улыбнулся Никандров. — Такая нетерпеливая. Слово за слово, чуть было раньше времени не приступил к разбору программы!
Петряков появился опять: на этот раз чтобы открыть совещание. Артисты, разумеется, не могли заполнить собой весь зал, они заняли лишь первые два-три ряда, голос Петрякова разнесся с особой гулкостью, и к тому же особой многозначительностью жестов и интонаций он постарался подчеркнуть важность момента:
— В повестке дня разбор текущей программы Горноуральского цирка. Слово по данному вопросу предоставляется товарищу Никандрову Андрею Николаевичу!
Перешагнув барьер, Никандров прошел к столу, положил перед собой заранее составленный конспект и тут же позабыл о нем:
— Среди вас, товарищи, я, верно, самый молодой. Имею в виду не возраст, а степень причастности к цирку. Если же решаюсь выступить перед вами, то причина тому одна: давно питаю к цирковому искусству большую привязанность, не побоюсь сказать — влюбленность. Потому-то и хочу, с вашего разрешения.
— Чего ж тут разрешать, — негромко, но внятно отозвался Никольский. — Небось как рецензию строчить — тогда разрешения не спрашивал!
На него зашикали, и Никольский, угрюмо насупясь, замолк.
То, что дальше говорил Никандров, явилось как бы развернутым комментарием ранее опубликованной газетной рецензии. Номер за номером обозревал он программу: композицию, отдельные трюки, игровую манеру. При этом, как и ожидал Станишевский (усевшись в стороне, администратор пытливо поглядывал на артистов), особое внимание Никандров уделил тем номерам, что казались ему уязвимыми: музыкальным эксцентрикам Вершининым, эквилибристам Никольским, коверному клоуну Васютину — способному, но мало работающему над своим репертуаром.
— А теперь, товарищи, хочу сказать по поводу аттракциона «Спираль отважных», — продолжал Никандров. — Если помните, я положительно оценил аттракцион, но попутно высказал сомнение: действительно ли нужна в нем комедийная сцена с мнимыми гонщиками. Лично мне она показалась неорганичной, отягощающей действие. Очень рад, что Сергей Сергеевич Сагайдачный прислушался к этому замечанию. Аттракцион несомненно выиграл — стал стройнее, еще напряженнее!
Вершинин едва сдержался при этих словах, зло переглянулся с Никольским. «Так-так! Совсем неплохо для начала!» — отметил про себя Станишевский.
В конце своего выступления Никандров остановился на прологе:
— Казалось бы, тот, каким вы открывали сезон, был вполне профессионален, да и тему отражал важную, патриотическую. И все-таки — признаюсь честно — мне больше по душе молодежный пролог, и я считаю, что руководство цирка правильно поступило, в дальнейшем оставив его в программе. Кстати, как я заметил, молодежный пролог и в зрительном зале находит значительно более активный отклик. Почему? Думаю, что принципиальная удача этого второго пролога — в его сатирической заостренности, в том, что зритель по ходу действия как бы становится соучастником, вовлекается в разговор о том, что еще мешает советской жизни. Вот и все, что я хотел сказать. Кажется, ничего не упустил. Ну, а если имеются вопросы — готов ответить!
Послышались аплодисменты и одновременно возглас Никольского:
— Имеется вопрос!
Петряков. — Пожалуйста.
Никольский. — Хотелось бы знать: какого года рождения товарищ докладчик?
Петряков. — Мне кажется, Павел Назарович, что ваш вопрос не имеет отношения.
Никольский. — А все же? Попрошу не затыкать мне рот!
Никандров. — Охотно готов удовлетворить вашу любознательность!
Он назвал свой возраст, и тогда, обернувшись к артистам, Никольский насмешливо проговорил:
— Ну и ну! Годков с гулькин нос — зато амбиции на пятерых!
Петряков, приподнявшись, остановил его:
— Павел Назарович! Я просил бы.
Но Никольский (он побагровел, набычил лоб) сердито отмахнулся:
— Нет уж, вы мне не мешайте! Уж коли совещание производственное — будем начистоту говорить! Это что же получается? Игнатий Ричардович Порцероб — нашего
главка уважаемый режиссер — самолично похвалу на днях мне высказал. Тому свидетели имеются. Я уже не говорю о том, что могу предъявить альбом, в котором вырезки собраны, полный свод высказываний печати по поводу моего номера. Десятки, сотни положительных рецензий! Вы еще, молодой человек, папу-маму вякнуть не умели, а мы с женой по высшей категории получали. Так как же вы разрешаете себе.
Именно этого и опасался Костюченко: только бы к ходу совещания не примешались личные обиды, только бы они не заслонили существа вопроса. Опять, как и тогда, в день выхода рецензии, Костюченко увидел жилы, взбухшие у Никольского на шее, злую гримасу, исказившую его лицо.
— Прошу ознакомиться, товарищи! — кричал Никольский, размахивая толстым альбомом. — Каждый может убедиться. Прошу!
Опережая других, к альбому потянулся Жариков. Раскрыл и с видимым интересом стал перелистывать:
— Ого! Сущую правду говорит Павел Назарович! Верно, что хвалебные рецензии. Да еще когда хвалили — сорок лет назад! Меня, между прочим, тогда и в помине не было!
Реплика эта вызвала среди молодых артистов смешки. Никольский услыхал и вскипятился пуще прежнего:
— Смешного ничего не вижу. Уж не хотите ли сказать, что нам, всю жизнь отдавшим цирку, на отдых пора?
Вокруг смущенно примолкли, и среди наступившей тишины с особенной отчетливостью прозвучал ответный вопрос Адриана Торопова:
— А может быть, и в самом деле время подошло?
На этот раз Никольский словно задохся. Пятна проступили на щеках его жены. Охнула бабка Прасковья Васильевна (могла ли она пропустить совещание!). Дети, толпившиеся у форганга, и те замерли.
— Вот, значит, как? — выдохнул наконец Никольский. — Слыхала, Лида, голос молодых? Вот она — благодарность за долголетнюю работу!
Жена не ответила, низко склонила голову. Зато Вершинин выскочил вперед:
— Товарищ председатель! Нет сил спокойно дальше слушать! По собственному поводу говорить, конечно, не стану, хотя также немало мог бы высказать противоположного. Нет, я о другом! Ненормальная обстановка сложилась в здешнем цирке, товарищи. Можно ли допустить, чтобы таких мастеров, как Павел Назарович Никольский, брали под сомнение! А к Багреевым какое, спрашивается, отношение? Где это видано: Викторию и Геннадия Багреевых, лауреатов международного конкурса, в приказе отдали, чуть не исключили из программы. А почему? Видите ли, правила нарушили. Да разве можно с такой формальностью подходить? Мы же в искусстве — не в канцелярии живем! Верно я говорю? Безусловно верно! И еще скажу. Вы меня не перебивайте, товарищ председатель! На каком основании снят с программы пролог, поставленный ведущим, заслуженным артистом? Я имею в виду Сергея Сергеевича Сагайдачного! Тут докладчик пытался выгородить пролог молодых. Курам на смех. Как можно сравнивать? Считаю, что мы обязаны указать дирекции.
