Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
— Я готов. — Голос не выдал его. — Когда ехать?
В то же мгновенье сын сорвался с места, у окна встал, спиной ко всем — долговязый, худой, с прямыми, откинутыми назад длинными волосами. Сомов нахмурился.
— Костя! — с упреком, встревоженно позвал он. — Ты что, Костя?
— Ничего, — ответил за сына Сергей Сергеевич. — Не обращайте внимания.
Встал и тоже подошёл к окну, вполголоса заговорил о чем‑то. Сомов не вслушивался — к Галочке повернулся:
— Нервничает. Очень нервный он у нас.
Галочка усмехнулась. И хотя усмехнулась она невесело, ямочки так и светились на щеках. Ещё не успел подумать о том, о чем запретнее всего было думать, — о дочерях, а сердце под прижатым к груди локтем опять зачастило. Обеим было б сейчас за тридцать, но такими взрослыми он не мог вообразить их, а вот как Галочка…
Сомов строго оборвал себя. Нельзя распускаться, тем паче сейчас — его могут просто не взять с собою. Он пожевал губами.
— Что нового у вас?
Галочка неуверенно пожала плечами под черным, из тонкого материала, платьем, и Сомов сообразил, что платье — траурное.
— Что нового… Дядя Митя умер.
— Ну это понятно.
— Вы что, знали уже? Вам сообщили?
Сомов грустно улыбнулся.
— Деточка! — произнёс, укоряя. — Кто что мне сообщает? Вот вы приехали… Молодцы, что приехали.
— Так ведь дядя Митя умер. Похороны в четыре.
— Да, да, — заторопился Сомов. Встал, бросил тревожный взгляд на тихо беседующих у окна сына и доктора. Не перерешат ли они там? — Костя! Я готов. Только у меня, пардон, нет костюма.
— Мы привезли, — сказала Галочка — несколько растерянно, почудилось ему. С чего бы это?
— Умники, — похвалил Сомов. — Где он?
Сбежать из ординаторской спешил, поскорей и подальше. От врачей ведь можно ждать что угодно. Сейчас одно, через минуту другое…
Так и есть. Сергей Сергеевич поворачивается к нему, и по тому, как он это делает, по его суровому лицу Сомов понимает, что так просто ему не улизнуть отсюда.
— Минутку, Сомов. Сядьте.
— Сажусь, — сказал Сомов. — Сижу. — Он был смирен, как мальчик, даже одну руку положил на колено.
— Вот что, Павел Филиппович. Я отпускаю вас на день, всего на день, но с непременным условием: вы должны строго соблюдать режим. Вы понимаете, о чем я?
Сомов дисциплинированно закивал головой.
— Понимаю. Все понимаю, Сергей Сергеевич.
— Тогда вы мне то же самое говорили. Я вас, помните, предупреждал при выписке: будете пить, будете переутомляться и вообще жить, как всегда жили, опять в Тарман попадёте. Как видите, я не ошибся. Помните, в каком состоянии вас привезли сюда?
— Да, доктор.
— Дакаете. Вот что, Сомов, я вам прямо скажу, при сыне: вы висите на волоске. Чуть что — и окажетесь в Жалуеве.
— Под абрикосовым деревом… — И тотчас обругал себя: старый болтун, нашёл время скоморошничать! Не пустит ведь… Как пить дать, не пустит. — Простите, доктор, — чистосердечно раскаялся он.
Сергей Сергеевич сощурился — будто рентгеновский снимок смотрел.
— Под каким деревом?
— Это я так… Сам не пойму, чего несу. От радости, видать.
Доктор тяжко покачал головой.
— От какой же радости? На похороны ведь едете — не гулять.
Сомов изобразил скорбь.
— Я понимаю. Не от радости — от горя.
Сын опять резко отвернулся к окну. Что это с ним? Ну да ладно! Главное сейчас — Сергей Сергеевич, все от него зависит. С полным самоотречением глядел он на доктора, готовый все пообещать и все исполнить.
— Так вот, Павел Филиппович, ни одной рюмки.
— Упаси бог! — испугался Сомов.
— Ни одной рюмки, ни одной сигареты, и завтра к обеду быть здесь.
— Как штык! — Он молодцевато выпрямился на стуле.
Сергей Сергеевич пристально смотрел на него чуть сузившимися глазами.
— Малейшее нарушение режима и — летальный исход. Это я вам гарантирую.
— Спасибо, — живо поблагодарил Сомов.
— Вы слушаете меня? Ле–таль–ный, — раздельно повторил он. — Смерть. Вам, я знаю, плевать на это, но мне не расхлебаться потом.
Сомов насторожился:
— Почему — вам?
— Потому что я выпускаю вас. При вашем состоянии я не имею права делать это.
«Спасибо», — едва опять не вылетело у Сомова, но вовремя придержал язык.
— Принеси одежду, — не оборачиваясь, бросил от окна Костя. Галочка послушно вышла.
— Может быть… Сергей Сергеевич… — Сомов боялся обидеть доктора. — Может быть, мне расписку?.. Что под мою ответственность? Я напишу. — Но вспомнил, как дрожат руки, прибавил: — Или сын… — Ему приятно было произносить в присутствии доктора это слово — «сын».
— Ступайте переодевайтесь. Возьмёте таблетки с собой — я дам. И помните, что я вам сказал.
— Клянусь вам!
— А вы хорошенько следите за ним, — сказал Сергей Сергеевич Косте. Тот откинул назад длинные волосы, неподвижно постоял ещё и, буркнув «до свидания», быстро вышел первым.
Истуканом замер ошеломлённый Сомов. Экий невежа! Повернувшись, оправдываться стал.
— Молодой… Двадцать три года. Между прочим, радиотехнику знает в совершенстве. Если вам телевизор починить или приёмник — только скажите.
Сергей Сергеевич подошёл к двери и плотно закрыл её. Умолкнув на полуслове, Сомов наблюдал за ним с растущей тревогой. Врач в раздумчивости прошёлся по ординаторской.
— Павел Филиппович… — Он стоял перед ним и смотрел на него с новым, без жёсткости, выражением. —Извините, что лезу не в свои дела. Просто я хотел вам напомнить, что вы едете на похороны.
— Я помню это.
— Они не понимают вашего состояния. Считают, Сомов либо спятил, либо совсем озверел тут. Смерть родного брата не трогает.
Задерживать, слава богу, не собирается… Сомов опёрся о спинку стула.
— Признаюсь вам, Сергей Сергеевич, я малость перетрухнул вначале. Думал, несчастье с ним какое. Нас ведь только двое с ним — братьев. А он хороший человек был. Труженик.
— Пил?
— Мало. Это я — забулдыга, а он у нас положительный. Работать умел. И жил тихо. Детей вот только у них не было. Что за жизнь без детей?
Сомову показалось, врач не слушает его. Смотрит в упор, в самые глаза, сосредоточенно и хорошо смотрит, как женщины умеют, — и не слушает.
— Рюмку выпью, — неожиданно для себя решил Сомов. — Одну только. За брата.
И опять — то ли не расслышал доктор, то ли умышленно мимо ушей пропустил.
— Нам бы только осень продержаться, Сомов, — проговорил он мечтательно, — Осень! А там мы справимся.
— Продержимся! — заверил Сомов. — Непременно продержимся! — и, ободряя, коснулся руки доктора. Холодной и сухой была она.
В коридоре его ждал сын с узелком в руке. В палату прошли вместе, по пути не сказав друг другу ни слова. Сын молча помог ему одеться.
Со своих коек за ним внимательно наблюдали сопалатники. Рогацкий — злобно и завистливо, Витя Шпалеров — весело, а старичок Маточкин — с ласковым одобрением. Сомов шутовски повернулся.
— Последняя примерочка…
Это был единственный его костюм, и он знал, что хоронить его будут в нем.
3Такси уже развернулось и ждало у крыльца. «45—90»… Барабан памяти, прокрутившись, выбросил фамилию шофера: Алафьев. Сомов заволновался и остановился, а сын уже спустился на следующую ступеньку и, придерживая отца за локоть, с терпеливым лицом ждал, когда тот последует за ним. Конечно, за полтора года, что он не был в парке, многое изменилось. Алафьев мог попросту уволиться — тем паче Алафьев! — мог получить новую машину, но раньше на «45—90» работал он, Егорка Алафьев. Не столько возможность приятной встречи обрадовала Сомова, сколько то, что его память так быстро и ловко связала номер машины с фамилией шофера, «Старый волк!» — с уважением подумал о себе Сомов. В бытность диспетчером назубок знал все машины и всех водителей.
Сын мягко, но настойчиво тянул вниз. С другой стороны его бережно поддерживала Галочка.
— Кто за рулём? — спросил Сомов. — Усатенький такой? Модный?
— Есть за рулём, есть, — с раздражением отозвался Костя. — Пойдём!
Сомов послушно спустил сперва одну, потом другую ногу.
— Понимаю, что есть. Не сама же прикатила.
Но они были поглощены тем, что вели его, и он не сопротивлялся, позволял обращаться с собой как с хрустальной вазой, хотя не далее как сегодня утром преспокойно, без посторонней помощи и с крыльца спустился, и после взобрался на крыльцо. Пока они в больнице, неразумно бунтовать, а уж там… Да и другое занимало его сейчас: кто за рулём?
За рулём был Егорка Алафьев. На Сомова не обратил внимания — задел равнодушным взглядом и — снова перед собой. Наяривала музыка.
— Здравствуйте, товарищ водитель.
Видимо, слишком слаб его голос — не расслышал Егорка. Нет, поворачивается — с высокомерной миной, усики, баки…
