Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
Эдька слушал, а сам чувствовал назревший вопрос: «Зачем приехали?» И ему было страшно оттого, что его могут не понять. А врать не хотелось даже в своей малости, и не потому, что это было противно его существу, а хотя бы по той причине, что сидела рядом Катюша и он не мог, не имел права кривить душой в ее присутствии.
И все-таки вопрос прозвучал. Дождавшись, пока гости закончат есть, Игнат спросил:
— К нам по делу какому? Может, к председателю?
— Н-нет… — сказал Эдька и вдруг почувствовал всем своим разумом непонятность грядущего ответа для Игната и Анны Сидоровны. — Понимаете, мы все время в партии… Одна работа. Ну, кино еще, да это совсем не то… А Катюша очень хотела потанцевать. Понимаете, на танцы сходить?
Анна Сидоровна кивала головой:
— Как же… Дело молодое… Известно.
Игнат задумался:
— Народ, понимаешь, либо на реке целыми днями, либо в кедровнике. Я сам только что из тайги… Однако поглядеть надо… Вы тут с маманей посидите, а я мигом.
И он исчез прежде, чем Эдька успел сказать хотя бы слово.
Анна Сидоровна подошла к Катюше:
— Устала небось? А ты иди в горенку-то… Оно с дороги вздохнуть во как надо. Парни-то, они двужильные… Я по Игнашке своему знаю. А девки — иное. Иди-иди…
Катюша, оглядываясь на Эдьку, ушла с ней в соседнюю комнату. Анна Сидоровна вернулась через две минуты, села напротив:
— Ишь как устала… Пускай отдохнет. Невеста или как?
— Да.
— Красивая… И к тебе присохла, видать. Все клонится к плечу-то. Хорошая пара будет. А я вот Игнашку не выдам… И девка есть. Все откладывает. А нам тут что? Последний он у меня. Двое в городу. Пообжились. Раз в пять годов приедут на побывку. Игнашка на службе был, так думала — помру. Тяжко. А женился б, внуки пошли. В избе хоть гомон людской. А то все с карточками разговор вела.
Вернулся Игнат. Улыбнулся:
— Все сделал. Соберутся. Я тут к соседке, к Лизке, слетал. А на гармони я сам… А коли охота, так и под радиолу. Народ у нас понимающий. Танцы так танцы. Через часок можно и подаваться. Клуб наш, конечно, не то что в городе. Однако на двести сорок шесть человек, что в селе проживают, места имеем. И еще для гостей полета припасли. Года три как электричество нам подали, так совсем хорошо стало. Теперь железку сделаете… Совсем Яковлево оживет. Вот старики говорят только, что зверя распугиваете. А у нас тут так: весной и осенью рыбу берем, а зимой в тайгу. Ну, бабы, ясно дело, осенью кедруют. Парни, что покрепче, — на реку, а те, что помоложе, те с матерями по орех. Доход колхоз имеет.
— Добраться к вам трудно, — сказал Эдька.
— Ды ты б по реке-то шел… От вашей косы тут, правда, петлять много, да все ж легче, чем по гати… У нас только зимой там и ездят, да еще Ленька Корнеев на тракторе своем… Тому хоть черта подай. Года три назад тут у нас ребята работали по электричеству, так ихняя машина прямо в прорву и рухнула. Сами чуть успели выскочить. Наш председатель, Иван Лукич, по сей день ту машину вспоминает: уж больно хороша была… Новенькая, блестела вся. И мотор в триста сил.
Потом они пошли в клуб. Катюша выбралась из горенки, и Эдька ахнул: куда девался худенький нескладный подросток? Волшебницы они, девчонки. Так уметь преображаться. Даже прическу сумела сделать. И платье выгладила. А было в ее распоряжении всего минут сорок. А туфли на платформе. И плащик беленький. Молча вышагивал рядом с ней Эдька и думал о том, что надо было взять костюм и рубашку новую. Что он рядом с ней, в огромных сапогах и в телогрейке? Если танцевать — комическая фигура. Что ж, посидит.
В клубе уже были люди. В кинозал шел народ пожилой: показывали «Петра Первого». А в фойе уже крутили радиолу, с самыми модными мелодийками. Молодежи было немного — человек пятнадцать. Большинство — ребята. Игнат провел Эдьку и Катюшу в уголок, усадил. Девчонки были одеты модно, и это Эдьку даже удивило. Часть парней пришла, так же как и Эдька, по-рабочему — в сапогах и телогрейках. Но были и другие. Важно прохаживался с сигареткой в руке длинногривый красавец в коричневом кримпленовом костюме. Стрельнул взглядом в Катюшу и отвернулся, чтобы не видеть Эдькиного лица. Подсела к ним девчонка с длинной русой косой. Даже залюбовался ею Эдька: в наше время такая уникальная прическа. Смело протянула руку Катюше, а затем Эдьке:
— Лиза… Быстровых я.
Удивительно милая привычка в этом селе: называть фамилии вместе с именем. Будто человек безоглядно предлагает тебе дружбу. Он верит в то, что знакомство не останется просто знакомством.
Так вот какая это Лиза! Эдька шепнул на ухо Игнату:
— А ты женись, брат… Смотри, дождешься. Таких отбивают в два счета.
Игнат засмеялся, и в этом смехе Эдька прочел и твердую уверенность, и гордость за то, что его подруга у всех на виду и даже гость отметил ее красоту.
А франт в кримплене, но уже без сигареты, вывернулся откуда-то из-за спины танцующих и кинулся, именно кинулся, к Катюше. И не успел Эдька сообразить, что же происходит, как Катюша уже танцевала с ним что-то ритмовое, и франт противно дрыгал ногами, показывая свои навыки в танцевальном деле, и что-то нашептывал партнерше. Эдьке неудобно было спрашивать у Игната, что это за фрукт, поэтому он просто заговорил о здании клуба, срубленном из дерева. Кажется, говорил, что не видел нигде чего-либо подобного. И Игнат начал рассказывать, что в селе живут десятка два мастеров по дереву, да таких, что поискать в других местах. Один дед Анфим чего стоит. И показал в качестве примера на тощего длинного старика в пимах, сидевшего у самой двери и с любопытством разглядывавшего танцующих.
— Вот это — дед Макея… Тоже мастер первейший. С топором что хошь смастерит, хоть игрушку, хоть баню. И гвоздей не надобно.
И тут подошла Катюша, а франт, раскланявшись с ней, уселся поблизости, кося в ее сторону хищным взглядом. Видно было, что обращение с прекрасным полом ему не в диковинку и вот теперь он уже гостью присмотрел. И Эдька подумал, что умей он драться и будь фигурой покрупнее, дал бы пару раз по красивой его физиономии, чтобы знал хотя бы приличия. И горько улыбнулся про себя: стоило ли ехать столько, чтобы привезти этому наглому красавцу девушку, а самому остаться с носом?
Игнат пошел танцевать с Лизой, а франт опять сделал стойку около Катюши. И снова Эдька сидел один, разглядывая все вокруг и стараясь придать лицу выражение беззаботности и веселья. Зачем ему нужно, чтобы все видели, что он огорчен и расстроен? Что ж, теперь он знает настоящую цену Катюше. Пусть. Он сделает вид, что ничего не произошло, но это конец. Кокетка несчастная. Забыла про все на свете. А еще неизвестно, как закончится эта история. Коленьков не простит ему самовольства. Значит, скоро придется расставаться. А она даже не подумает, что это ради нее. Вот так, дорогой. Сколько раз тебе говорили в институте расхожие мальчики, что женщина — это существо коварное и ненадежное. Не верил им, потому что знал их умственные способности. А выходит, правы были эти самые профессионалы совратители…
Он встал и пошел к выходу. Фильм уже начался, и из зала доносились громкие голоса героев. На крыльце стоял давешний старичок и тянул цигарку. Эдька стал рядом, припоминая, как Игнат называл старика. Потом вспомнил: дед Макея.
— Вечер добрый, дедушка Максим.
— А? — старик круто повернулся, разглядывая Эдьку — Здорово… Чьих ты будешь, паря? Вроде не знаю тебя.
— Я проездом… Мы из экспедиции здесь… Вон там, за лесом, на косе.
— Так-так… — старик цепко приглядывался к нему. — Знаю косу… Это не твои там пуляют?
Эдька глянул поверх черной полоски тайги и увидел разноцветный букет огней. Они взлетали и одновременно и поодиночке и высвечивали небо в самые фантастические цветы. Если бы Эдька сразу не понял, что это значит, он бы стоял и смотрел на эту несказанную красоту, но уж он-то понял: в лагере тревога. Коленьков сидит около рации и докладывает в экспедицию о том, что пропало двое людей, и Рукавицын выговаривает ему. А все остальные стоят сейчас с ракетницами у воды и стреляют вверх, надеясь, что он, если попал в беду, увидит сигнал и поймет, куда двигаться. И теть Лида плачет, разряжая ракетницу в небо, и клянет тот день, когда согласилась взять его с собой. И от всех этих мыслей стало ему неимоверно тяжело и сразу же обида на Катюшу показалась ему мелкой и смешной.
— Мои, — выдохнул он и вдруг спросил деда: — Мне бы Ивана Лукича повидать, председателя вашего.
— А вон изба… — мирно сказал дед, — туда и беги. На месте он… Окно светит.
Спотыкаясь, Эдька помчался к указанному дому. На стене большая вывеска, на ней слово: «Правление». Дом недавний, срубленный крепко и надежно. В сенях пахнет сосной. Через приемную пробежал, а не прошел. За столом в кабинете — крепкий мужик лет пятидесяти. На лбу очки. Сбоку — счеты. Перекладывая одну или две костяшки, сокрушенно кивает головой и малюет в толстом блокноте цифру. А на краю стола блюдце с целой горой окурков. Эх, на него бы сейчас пожарного инспектора.
