Вадим Павчинский - Орлиное гнездо
— Да, я буржуйский сынок, — открыто смотрел в глаза Егору Юрий. — Но я не хочу больше ходить с этим клеймом. Поэтому и пришел на завод. А мне не верят.
— Разнюнился, как кисейная барышня, — рассердился Егор. — Кто тебе не верит? Я, например, верю. А если чего-то говорят люди, то на чужой роток не навесишь замок, брат.
Юрий опустил глаза.
— Спасибо, — сказал он и отвернулся. Он хотел уйти, но почему-то никак не мог сделать первого шага.
Егор положил руку на плечо Юрия.
— Давай, брат, иди. Пойдешь с нами — не прогоним.
Обласканный грубоватыми словами Егора, Юрий зашагал к выходу.
Дерябин и Шао шли к Семеновскому Ковшу. Внизу, в черной непроглядности, едва угадывались тесно сгрудившиеся шаланды. Пахло гниющей рыбой, морскими водорослями, прокисшим деревом. Красноватые тусклые огоньки фонарей неспокойно мигали сквозь дождь печальным, умирающим светом.
У Дерябина кружилась голова от резких, неприятных запахов рыболовных шаланд. Когда-то на такой джонке приехал сюда купец Семенов, давший возможность применить свои приобретательские таланты отцу Павла Васильевича — Василию Дерябину.
— Моя списка есть — китайска ударника, член профсоюза, — хвастался Шао, взбираясь по осклизлым сходням на шаланду. — Его возвращайся Китай — там Чан Кай-ши всем голова руби.
«Ты бы свою голову поберег», — подумал про себя Дерябин, но возражать Шао не стал: боялся испортить с ним отношения. Теперь собственная судьба Дерябина зависела от предприимчивости и находчивости Шао.
Шаланда выгребла из ковша в штормовой залив, подняла невидимые в ночи темные паруса и, круто завалившись на бок, пришлепывая тупым плоскодонным носом о встречную волну, устремилась в непроглядь и неизвестность.
Одним курсом с шаландой, по берегу Амурского залива, едва различимый за дождевой завесой, летел на всех парах громыхающий поезд. Он увозил в Бакарасевку Федоса Лободу.
15
В ту же непогодную, залитую дождем ночь, когда отправились из Владивостока по разным путям-дорогам Федос и Дерябин с Шао, вышла в поход из погрузившейся в глубокий сон маньчжурской глинобитной деревушки вооруженная белогвардейско-кулацкая банда полковника Рядовского. Вскоре она перешла границу.
Советские пограничники встретили диверсантов огнем. В завязавшемся коротком, стремительном бою банда была уничтожена. Часть оставшихся в живых бандитов сдалась в плен, побросав оружие. И только двое — легко раненный в ногу полковник Рядовский и Харитон Шмякин — сумели ускользнуть. Харитон знал эти чащобные места, как собственную душу со всеми ее темными закоулками.
Они шли всю ночь, не останавливаясь. Перед рассветом Рядовский потребовал отдыха. Простреленная нога невыносимо разболелась.
Харитон чутко вслушивался в лесную тишину. Дождь перестал, ветер утих, и ни один звук не пугал больше. Только изредка срывались с голых сучьев и мягко падали в испревшую листву на земле холодные капли.
Убедившись, что погоня пока не угрожает им, оба каменно уселись на трухлявую колодину, заросшую мхом и древесными грибами.
— Кошмар души! — только и мог произнести Рядовский и застонал от боли.
— Хуже не бывает, — зло согласился Харитон.
Шмякин во всех подробностях припоминал историю их бесславного похода через кордон. Когда после многих дней нелегкого и опасного пути из Бакарасевки в Харбин Шмякин явился к Рядовскому, тот, выслушав рассказ Харитона, не похвалил, не обнаружил восхищения его поступками, а брюзжащим голосом заметил:
— Ты сделал большую глупость. Сжег свой дом, а надо было сжечь колхоз.
— Так я еще и коммунара ихнего подстрелил. Мало вам, что ли? — обиделся Шмякин.
Рядовский сказал, что всего этого мало и надобно делать куда больше.
Харитон долго и упорно готовился к новому походу через границу. Отряд Рядовского должен был совершить на уссурийской земле множество диверсий. Харитону поручался поджог «Звезды». «Пусть знают большевики, что кто-то борется против них, и пусть они думают, что это делает возмущенный народ, который не желает пятилетки, колхозов, индустриализации, — наставлял участников похода Рядовский. — Газеты за рубежом будут сообщать о каждом пущенном под откос поезде, сожженном колхозе, убитом коммунисте. Из этих фактов наши друзья постараются делать соответствующие выводы. Следовательно, нам предстоит творить большую мировую политику, господа», — закончил Рядовский.
Из «творцов большой политики» осталось всего лишь двое: Харитон и Рядовский, который не предполагал, что все произойдет не так, как было записано в тщательно разработанном в Харбине плане.
Шмякин угрюмо озирал своего шефа, с неудовольствием наблюдал, как тот ощупывает разболевшуюся ногу. Невеселые мысли одолевали Харитона: куда теперь податься с этим подранком? Много сделаешь, если будешь связан с такой обузой, как раненый Рядовский?
Шмякин, поразмыслив, поднялся с валежины, подтянул голенища ичигов, забросил на плечо вещевой мешок. Рядовский настороженно наблюдал за ним.
— Ну, я пошел, — сказал Харитон, нарочито позевывая.
— То есть, как это? Куда? — растерянно спросил Рядовский, догадываясь о замысле Шмякина.
— Да уж как видите, — твердо и решительно отрубил Харитон. — Не таскать же мне по этому бурелому вашу милость на своем горбу.
— Мерзавец!.. За это — расстрел! — всхлипывая кричал потерявший самообладание Рядовский.
Он с трудом привстал, расстегивая кобуру пистолета.
— А вот это вы зря, — спокойно предупредил Харитон. — Стрелять и не думайте: услышат моментом.
Рядовский плюхнулся обратно на колодину, тупо глядя в разбухшую от дождя землю, устланную мертвыми листьями.
Шмякин пошел своей дорогой. И когда его сутулая спина стала скрываться за темными стволами деревьев, Рядовский умоляюще закричал вдогонку:
— Помоги-и-и! Голубчи-и-ик!..
Но Шмякин даже не оглянулся.
На третий день пути Харитон вышел на большую горелую поляну. Никлый вейник и пожухлые, придавленные дождем будылья полыни затрудняли ходьбу.
Место было знакомое. Неподалеку пролегала старая потайная тропка контрабандистов… На ней Аверьян и Харитон Шмякины не раз охотились на спиртоносов, женшеньщиков и пантовщиков. Вернутся ли когда-нибудь эти золотые денечки?
В Харбине твердо обещали: вернутся. Надо только торопить, подхлестывать время. И Харитон шел сюда, чтобы ускорить ход событий. Он верил, что сумеет прожить на этой земле невидимо до той поры, когда из-за кордона хлынут полки иноземных солдат, чтобы восстановить его, шмякинские, права. А до тех пор Харитон будет делать все, что в его силах.
Он отыскал глазами пенек, присел, перемотал портянки, закурил. Отсюда было недалеко до бакарасевских раздольных земель.
На краю поляны стояло дерево, сохранившее в ветвях несколько золотых осенних листьев. Харитон улыбнулся: «Ишь ты, до чего жадное. Не желает расставаться с золотишком».
И стал подсчитывать, какой нынче день. Оказалось, что канун седьмого ноября. «Устрою ж я тебе, Якимка, октябрьскую люминацию, — злорадно подумал Шмякин. — Сначала на конюшню пущу красного петушка, после — на коровник…»
Пока он предавался мстительным мечтам, на поляну вышли Дерябин и Шао. Увидев Шмякина, оба остановились, соображая, что делать дальше, спрятаться или же с независимым видом продолжать путь.
Еще совсем недавно, каких-нибудь минут пятнадцать назад, Дерябин и Шао не подозревали о беде. Шао сказал тогда, что все идет очень хорошо. И что через несколько десятков шагов они выйдут на тайную тропу контрабандистов. По ней и будет лежать их путь до самой границы. У Дерябина было тогда хорошее настроение, и он решил немного развлечься. «А ты не боишься меня, Шао? — спрашивал шутливо Дерябин. — Ведь я могу убить тебя, отнять твои червонцы?» Шао добродушно смеялся: «Чего тогда делать будешь? Дорогу не знаешь. Куда пойдешь?» Но Дерябин продолжал игру: «А почему бы тебе не убить меня, Шао?» И опять смеялся Шао: «Зачем? Ты мне много денег обещал в Харбине…»
Шмякин пристально разглядывал путников. Наметанный глаз и таежное чутье подсказали ему, что этих людей бояться нечего.
— Чего стали? Подходите, знакомиться будем, — нагловато подозвал Харитон оробевших беглецов.
Дерябин и Шао, с трудом передвигая ноги в путаном прошлогоднем вейнике, подошли ближе.
Шмякин с ухмылкой оглядел обоих, сразу понял, что это за птицы и почему они оказались здесь, и начал с ними тот тревожащий разговор, когда не поймешь — шутит человек или говорит всерьез. Глаза у Харитона стали похожими на прицеливающиеся дула двустволки.
«Где же я видел эти глаза? — ознобно вздрагивая, припоминал Дерябин. — Ах, да! У Гришки. Боже, какое сходство!..»
— Значит, за кордон наладились? — поинтересовался Харитон.
