Елизар Мальцев - Войди в каждый дом (книга 1)
ный столб; третьи собрались вокруг деда Ивана — седобородые старики, его сверстники, стояли, опершись на суковатые палки, и, улыбаясь, согласно кивали ему. У самого крыльца митинговал Егор Дымшаков, убеждая в чем-то председателя сельсовета Черкашину; вокруг дома носились вездесущие ребятишки, которыми тут же стал верховодить Васятка.
«Скажи на милость, неужто решили собрание в моем доме сделать?» — подумал Корней, чувствуя, как горячо становится глазам и сердце начинает частить.
— С приездом тебя, Корней Иванович! — Заметив его, Екатерина Черкашипа двинулась навстречу.—Давно бы домой надо!
— Дорога ложка к каше! — посмеиваясь, подхватил Егор Дымшаков.— Л у нас каша сварилась крутая, не враз зачерпнешь. Ничего, в самый момент угодил, шурин!
Он по-медвежьи сжал Корнея в объятиях и, чего уж тот совсем не ждал, троекратно расцеловал — по всему было видать, зять искренне рад его возвращению.
— Аленка! — крикнул Дымшаков.— Тащи наш подарок!
К Егору подбежала худенькая голенастая девочка лет десяти, в валенках, с голыми коленками, и протянула отцу белый, свернутый в трубку лист бумаги. Дымшаков не спеша расправил его и показал всем красочный плакат: бородатый колхозник держал в протянутой руке рыхлые комья чернозема, земля крошилась и сыпалась у него меж пальцев-. На плакате было написано: «Земля любит работу и хорошую заботу!»
— Захожу нынче на почту, а там эти вот картинки продают по целковому за штуку,— сказал Егор под дружный и веселый говор сгрудившихся около крыльца людей.— Смотрит на меня этот мужик и вроде подмигивает. Откуда, думаю, мне эта личность знакома? А потом догадался — да это же вылитый Корней Яранцев, мой кровный шурин! Правда, похожий? . .
Дымшакову ответили сразу несколько голосов:
— Дешево отделался, Егорушка!
— Добра купил на рупь, а расхвастался на сотню, а то и поболе!
— Ты бы, Дымшак, из имущества ему что отвалил на обзаведение, плакат-то под себя не постелешь!
Дымшаков довольно покашливал в кулак, непонятно чему радуясь — тому ли, что мужики взяли его в оборот, то ли просто наступившей суматохе, которая всегда была ему по душе.
— Да что вы на меня навалились? — притворно рассердился он.— На новоселье, если он меня как сродственника позовет, я ему что-нибудь потяжелее принесу, а покуда пускам па спой патретик любуется... Ведь я не только ради личности его купил, мне слова пришлись по нраву. Даже земле одной работы не хватает, а требуется еще забота, ласка, а что ж тогда человеку?
За шумом и гвалтом никто не заметил, как на улице показалась подвода. Когда она свернула к дому и в просвет между покосившимися столбами просунулась заиндевелая лошадиная голова с низкой дугой, все стали расступаться. А раздавшись в стороны, увидели грузно шагавшего за широкими розвальнями Никиту Ворожнева. Подергивая вожжами, он правил прямо к крыльцу. Подъехал к самым ступенькам, где стояли Корней, Егор и Черка-шина.
— Принимай подарочек, хозяин! — громко возвестил Ворожнев и, строго оглядев толпившихся вокруг колхозников, добавил с нарочитой торжественностью: — Аникей Ермолаевич по болезни не мог тебя навестить, вот и послал меня: поезжай, дескать, Никита, поздравь от всей широкой нашей души и пожелай, чтобы пустил корешки по-гяубже в родной земле. А какая потребуется от колхоза подмога — отказу не будет! Человек в свою семью возвер-нулся, показал себя как патриот нашего района, потому ему должен быть полный почет и уважение! Правильно я, мужики, выражаюсь?
— Чего хорошего, а выражаться ты умеешь! — ответил кто-то.
— Можешь и по-овечьему жалиться, и по-волчьему выть,— каменея в скулах, сказал Дымшаков.— Только вот разобраться иной раз бывает невозможно, в каком обличье ты выступаешь.
— Ты, Дымшак, мне нервы не рви! — остановил его Ворожнев, и мохнатые гусеницы его черных бровей поползли навстречу друг другу, чтобы сцепиться на переносице.— Я ведь не к тебе вроде пожаловал, а к Корнею Ивановичу. Одного уложил в постель, теперь за другого решил приняться? Не забывай, что и до тебя очередь дойдет, райком за такие дела по головке гладить не будет. Или считает!,, что и на этот раз сухим из воды вылезешь?
- И и мокрый вылезу — мне не страшно!— с бесшабашной удалью отвечал Дымшаков.—А вот если ты даже чуть подмоченный выберешься, тебя цап-царап — и кошки съели!
Последние слова Егора потонули в оглушительном хохоте. Смеялись все — и старики, опиравшиеся па свои палки, и ребятишки, облепившие гроздями крыльцо, и обычно замкнутая Черкашина. Не смеялся один Ворожнев. Если бы он не боялся, что ему придется расплачиваться за каждый проступок перед Аникеем, он бросился бы на первого попавшегося. Но он смирил свой бешеный нрав, переждал, когда стихнет смех, и, не выказав обиды и растерянности, небрежно отмахнулся.
— Некогда мне с тобой лясы точить! У тебя на любой сказ своя затычка... Но все же я бы на твоем месте не забывал, что и острый топор на сук налетает.
— Да сук-то уж давно сгнил, тронь его — он и отвалится.
Не отвечая Егору, Ворожнев подошел к саням, разворошил охапку соломы, и Корней увидел двух похрюкивающих поросят. Они зарылись пятачками в солому, белые спинки, тесно прижавшиеся друг к другу, торчали из вороха, как два отшлифованных водой камня.
— Вот, Корней Иванович, бери на расплод! — Ворожнев схватил поросят за ноги и, истошно визжащих, поднео их к крыльцу.
— Да куда же я их дену? — Корней потерянно оглянулся на зятя, но тот не смотрел на него.— У самого пока нет крыши над головой, а тут еще о животине думай. Да и кормить их нечем...
— На первый случай дадим и корм! — пообещал Ворожнев, а так как Корней пятился от него, он сунул поросят в руки подоспевшим Роману и деду Ивану.
— И чего ты засовестился, Корней, как девка на выданье? — упрекнул сына дед Иван.— Люди к нам со всей душой, а мы ломаемся! Не ворованное же нам дарят, а колхозное...
Корней не знал, что и делать. Ему не нравилась и завязавшаяся перебранка, в чем-то еще непонятная ему, и то, как Егор походя обижал в его собственном доме Во-рожнева, который, судя по всему, вовсе не желал затевать ссоры, и, наконец, не по душе было и само подношение: что он, нищий, что ли, и просит у кого-то на погорелье? Нет, он не нуждается пи в каких подачках, если надо будет, и поросят может купить за свои деньги. Однако и отказываться было как-то неудобно: а вдруг и на самом деле обидишь кого-то ни за что ни про что!
— Это что ж, правление, что ли, решило выделить поросят? — опять подал свой зычный голос Дымшаков.— Или сам Аникей по доброте своей расщедрился?
— А тебе что, жалко стало? — Ворожнев засмеялся, как бы радуясь возможности уличить Дымшакова в мелочной жадности.— Боишься, что колхоз обеднеет, если хорошим людям поможет?
— С колхозом-то ничего не случится, даже если он и новый дом Корнею срубит,— спокойно, без улыбки проговорил Егор.— За полжизни шурин тут столько заработал, что одним домом и не расплатишься. Но все ж я бы на его месте, прежде чем что-нибудь брать от вас, спросил наперед: а по закону ли все оформили или, может, на самом деле ворованное сбываете?
— Да будет вам, мужики! — вмешался Корней, становясь между Ворожневым и зятем.— Хватит тебе, Егор, окаянная ты душа! Уймись хоть ради сродственников своих. И ты, Никита, не задирайся зря — тоже, виднб, без того, чтоб занозипу в душу не засадить, не можешь.
— Он первый полез на рожон! — насмешливо протянул Ворожнев.— Больно умным да смелым себя выставляет. Без пего мы и не знаем, как и протоколы писать. На, Дымшак, возьми и разуй глаза — вчера все члены правления на квартире у Аникея подписали, чтоб, значит, дать этих поросят Яранцевым.
Он выхватил из-за пазухи лист бумаги, вызывающе повертел им перед носом Дымшакова, но тот и здесь не поверил, взял, разгладил бумагу на колене и неторопливо и молча прочитал все от буквы до буквы.
— Хорошая примета! Кончилась лафа распоряжаться колхозным, как своим собственным.— Широко улыбаясь, он вернул Ворожневу протокол.— Первый раз остереглись и решили сделать все честь по чести. А раз так, шурин,— бери поросят! Их, по крайности, можно и не откармливать до центнера, одного сейчас на закуску пустим...
Он взял под общий смех одного поросенка из рук деда Ивана, сунул его, как березовый чурбак, под мышку и весело оглядел всех гомонивших во дворе.
— По случаю такого события, что нашего полку прибыло, приглашаю всех, кто не побрезгует моим угощением, в мою избу! Градусов на всех, конечно, не хватит, но зато сельпо недалеко — каждый может сбегать. Ну, айда! Анисья моя, наверное, все глаза проглядела...
Вряд ли в тот день в Черемшапке был другой такой счастливый человек, как Анисья. Встав чуть свет и замесив тесто, она принялась за большую уборку — скребла жестким трескучим голиком пол, мыла его до чистой воды, вытерла мокрой тряпкой лавки, стулья, посудный шкафчик, выхлопала на снегу половички, повесила на окна белые занавески. Когда взошло тесто, она, засучив по локоть рукава, присыпала голый стол мукой и начала разделывать шаньги, пирожки с капустой, булочки.
