Лидия Вакуловская - Вступление в должность
— Что случилось? — растерялась Ира. — Пойдем в комнату, пойдем…
— Такая беда… просто страшно… Но надо же что-то делать, — плакала Аля.
— Беда? Что-нибудь с Машей, с мужем? — Ира усаживала Алю в старенькое раздвижное кресло. — Света, дай воды!..
Света быстро принесла стакан воды и осталась в комнате, испуганно глядя на Алю. Та заливалась слезами. Слезы текли по ее лицу, подбородок дрожал, зубы стучали по стеклу, когда она пила воду. — Что случилось, Аля? Говори же, — Ира присела на стул возле Али.
— Сейчас… — Аля ладонями вытирала слезы. — Маму посадили…
— Посадили? За что, когда?..
— Вчера с работы забрали… У нас был обыск… все описали, — Аля терла и терла ладонями лицо. Вид у нее был пришибленный, жалкий…
Известие ошеломило Иру.
— Что ты говоришь? Это ужасно!.. Но если ничего такого нет, если окажется…
— Ничего не окажется, Ирина Николаевна, — громко всхлипнула Аля. — Вы же сами знаете… Все проходило через ее руки… все, что в ресторане… Может, кто-то из них и выкрутится…
— Так она не одна арестована? — догадалась Ира.
— Ну да… Начальник кондитерского…
— Ах, Матвей Зиновьевич! — непроизвольно вырвалось у Иры.
— Ну да… Еще Бузенков, Рудич и Буравчик.
Никаких этих Бузенковых-Рудичей-Буравчиков Ира не знала и не слышала о них. А может, это те самые, кого она видела тогда в полуподвале «Фиалки»?.. Был такой случай однажды, Ира поехала к Дарье Игнатьевне на работу достать чего-нибудь вкусненького к празднику. Тогда Дарья Игнатьевна наделила ее понемногу тем-сем, подсчитала, сколько все стоит, и хотя Ира отказывалась (мелочи), насильно заставила взять ее два рубля сдачи с двадцати. Тогда же на складе у Дарьи Игнатьевны «обедали» трое каких-то мужчин. Один — в дорогом пальто и шляпе, другой — в рабочей телогрейке, третий — в потрепанном плаще, но с дорогим мохеровым шарфом на шее. Они сидели на ящиках вокруг бочки, застланной газетой, а Дарья Игнатьевна «накрывала на стол»: мыла водкой пыльные стаканы, нарезала огромными кусками осетровый балык, вспорола ножом пятикилограммовую банку икры.
Может, это и были те самые Бузенковы-Рудичи-Буравчики?..
— Так их целая группа? — для чего-то уточнила Ира, хотя и так было ясно, что арестованы пятеро.
— В том-то и дело… Групповое — самое страшное… — Аля снова заплакала и быстро проговорила: — Ирина Николаевна, помогите нам, поймите меня…
— Тебе, наверно, нужны деньги, — догадалась Ира, — Я тебе сейчас же отдам те, что должна вам. Света, в сумке на дне — мой кошелек. Быстренько неси!
— Не деньги, не деньги, — горько усмехнулась Аля. — Деньги есть… Может, у вас есть знакомые в прокуратуре? Или следователь… какой-нибудь судья?.. Чтоб кто-нибудь взялся ее спасти.
— Откуда же у меня такие знакомые? — удивилась Ира.
— Вот видите, все теперь так… — Аля жалко скривилась. — Теперь все в сторону.
— Послушай, Аля, дело не в этом, — вдруг рассудительно заговорила Ира. — Даже если бы у меня и были такие знакомые — чем они могут помочь? Они скажут единственное: разберутся, если не виноваты — освободят. Ты меня понимаешь?
— И Костя такой сволочью оказался, — снова заплакала Аля. — Забрал свои чемоданы и ушел к своей матери. Его-то вещи не описали!.. А когда все хорошо было, он шелковый был… («Вон Костя наш: девяносто чистыми приносит, Машке на конфеты» — это Дарья Игнатьевна о зяте.)
Ира понимала состояние Али: мать посадили, муж ушел, осталась с дочкой, сама не работает, и бабушка старушка… Было все хорошо — и вдруг такой поворот. Вот и мечется, не знает, куда кинуться, у кого просить приюта и защиты…
Ира старалась утешить Алю, горевала вместе с ней, уверяла, что все обойдется, хотя была убеждена, что ничего не обойдется: пришел час расплатиться Дарье Игнатьевне за «шикарную жизнь». («Ты же знаешь, как я живу. У меня одного птичьего молока не хватает».) Невеселый итог — тюрьма на склоне лет. Вот тебе и фунт изюма!
Но говорить подобное Але было бы жестоко. По-человечески Ире было жаль Алю, вот такую — плачущую, беспомощную, жалкую, убитую горем. Наверно, с той минуты, как арестовали мать, у Али не просыхают глаза. Ира напоила Алю чаем, предложила остаться ночевать.
— Что вы, Ирина Николаевна, меня пока еще из дому не выгнали, — ответила Аля, уже несколько успокоясь. — Пока только описали дом. Даже если после суда все конфискуют, все равно за мной моя часть останется.
Должно быть, она успела поговорить со сведущими людьми и узнала, что и как будет «после суда».
Ира отдала Але четыреста рублей, проводила ее до троллейбуса и опять говорила ей всякие утешительные слова: чтобы не раскисала, не плакала, не изводила себя. И посоветовала пойти работать.
Когда вернулась домой, Света уже убрала со стола, вымыла посуду, перегрузила из сумки в холодильник продукты. И сидела в кухне на маленьком стульчике возле холодной батареи.
— Ты что приуныла? Может, поссорилась со своим мальчиком? С тем, что живет «в доме, где химчистка»? — улыбнулась Ира.
«Пожалуй, самое правильное — говорить о мальчике в шутливой форме. Будет выглядеть, что мальчик — это несерьезно и я не придаю значения», — решила она.
— При чем здесь это? — пожала плечами Света и пошевелила черной бровью. Точь-в-точь как отец. Иными словами, те самые гены.
— Тогда о чем мы задумались? И какие мировые проблемы мы решаем, сидя у холодной батареи? — шутила Ира.
— Мам, а мне совсем их не жалко. Правильно, что ее посадили.
— Зачем же ты так категорично? Когда у человека горе, грешно не посочувствовать.
— А я не сочувствую. И тете Але не сочувствую. Она же все знала. Скажешь, нет?
— Нет, не скажу. Конечно, знала.
— Вот видишь! А ты еще так унижалась перед ними.
— Почему это я унижалась? С чего ты взяла? — Разговор принимал неприятный для Иры оборот.
— Мам, ну я же не маленькая. Зачем ты делаешь вид, что нет?
Конечно, она делает вид! «Дарья Игнатьевна, миленькая! Как вы посвежели, помолодели!..», «Аля, какая ты красивая, тебя не узнать!..», «Машенька, красавушка! Ух, какая ты! — чмок-чмок. — Поздравляю тебя, лапушка! — чмок-чмок…» Тьфу, как противно!..
— Света, давай забудем это.
— Давай.
— Что ты будешь есть? — Ира открыла холодильник.
— Я уже поела.
— По-моему, ты пила один чай.
— И весь зефир съела, — улыбается Света, и глазенки ее блестят.
«Какой мальчик, какой «из восьмого класса»? Она совсем еще ребенок!» — думает Ира, глядя на дочь.
Да, зефир весь съеден — вазочка на столе пуста, даже крошек не осталось. А вот кровянка, колбаса и буженина лежат в холодильнике нетронуты. И две бутылки коньяка стоят. Ну, что прикажете ей делать? Вылить коньяк в раковину, помыть им посуду? Ну нет, она пока еще не сошла с ума и не собирается доходить до абсурда!
— Мамочка, а где ты взяла четыреста рублей? — спрашивает Света.
— Одолжила у тети Дины. Помнишь, из городской библиотеки?.
— Помню. А где мы возьмем, чтоб отдать?
«Мы»?! Похоже, Света уже участвует в распределении семейного бюджета: на что истратить, у кого занять, когда отдать.
— Отдавать будем мы с папой. Тебе не следует в это вмешиваться.
— Я не вмешиваюсь. Разве нельзя спросить?
— Почему, можно.
— Мам, а знаешь, я своих детей буду не так воспитывать.
— Что, что? — несколько торопеет Ира. — «Своих детей»?
— Ну да, у меня ведь будут дети. Мальчики и девочки.
«Что она плетет?! Одурела девчонка!..»
— И как же ты их будешь воспитывать? — снисходительно улыбается Ира, опять-таки стараясь свести все к шутке.
— В полном равноправии, — серьезно отвечает Света. — У меня не будет от них секретов и тайн.
— Вот и прекрасно. Да, а что у тебя сегодня было в школе?
— Я две пятерки получила, — у Светы опять блестят глазенки. — По сочинению и по физике.
— Молодчинка. А на завтра много задали?
— Не-а, совсем ерунда.
— Ну хорошо, давай займемся чем-нибудь полезным. Я кое-что постираю. Если хочешь, включи телевизор.
— Нет, я «Каренину» буду читать.
— «Анну Каренину»? — удивляется Ира. — Ты уже читаешь «Анну Каренину»?
— Разве нельзя? — спокойно спрашивает Света. Так спокойно, что даже «папина» бровь не шевелится. — У нас все девочки в очередь читают. И только два денька можно держать.
— Читай, пожалуйста, — говорит Ира, сбитая с толку тем, что «все девочки в очередь читают».
Она вышла из ванной, посмотрела на тикавший в кухне будильник:
— Света, одиннадцать. Пора спать.
— Мамочка, еще две минутки, — взмолилась Света.
В четверть двенадцатого Ира напомнила:
— Две минутки прошли.
— Ну мам, миленькая…
В половине двенадцатого Ира выключила в комнате свет.
— Спокойной ночи, мамочка, — смирилась Света и натянула на голову одеяло.
