Петрусь Бровка - Когда сливаются реки
— Вы только посмотрите, кто приехал! — воскликнул Алесь, и все кинулись к дверям.
Почти тотчас же он вернулся и представил средних лет человека в коричневом костюме:
— Товарищ Лапо, начальник Белсельэлектро...
— О-о-о! И Борис Васильевич к нам! — приветствовал Березинца, вошедшего вместе с Лапо, Захар Рудак.
Березинец сел рядом с Алесем, поздоровался:
— Поздравляю... Риск вполне удался.
Алесь понял, что речь идет о перемычке, и с благодарностью кивнул головой.
— Значит, завтра пускаем? — спросил Лапо.
— Да... Отпразднуем так отпразднуем! — сказала Восилене. — Мы, пергалевцы, в хор даем сто человек...
— Не выхваляйся, ты не пергалевская, а эглайненская, — спокойно положил ей руку на плечо Каспар. — И в хор мы даем не сто, а сто пятьдесят человек...
— Споем так, что на сто верст слышно будет! — поддался общему настроению Алесь.
— А тебе, брат, недолго тут петь придется, — обратился к Алесю Лапо.
— Почему?
— А потому... В твоем положении долго на месте не засиживаются! Решили назначить тебя начальником новой стройки.
— Если так, я хотел бы на Волгу.
— А если поближе?
— Хочется мне, товарищ Лапо, в большом коллективе и под началом опытных людей поработать...
Лапо усмехнулся, побарабанил пальцами по столу.
— Правильно рассуждаете, товарищ Иванюта, хорошо, что голова не закружилась... Что ж, подавайте заявление, рассмотрим.
— Позвольте, а кто же у нас останется? — забеспокоился Гаманек.
— Мне товарищ Иванюта писал, что есть у вас такой человек...
— Я Никифоровича имел в виду, — быстро пояснил Алесь.
— Что вы? — удивился Никифорович. — Я не справлюсь...
— Ладно, разберемся, — сказал Лапо. — Собственно, если вы собирали турбину, то и начальствовать на станции можете... Здесь инженер уже не обязателен. Если же будете настаивать, можем прислать человека.
В этот момент, в столовую ввалился Мешкялис. Он был запыленный, словно весь день провел в дороге. Сняв шапку и вытирая щеки от пыли, он, привыкший включаться в разговор с ходу, спросил:
— Кого послать, куда?
— Тебя послать! — захохотал Рудак.
— А куда?
— В Москву, на выставку...
— А что ж, можно и меня, я этого заслужил, — совершенно серьезно ответил Мешкялис.
— А я, — внес свое предложение Гаманек, — я, рассуждая по-стариковски, Яна Лайзана послал бы... Вот уж заслужил человек, так заслужил!
— А что вы, Якуб Панасович, в дела чужого колхоза вмешиваетесь? — насторожился Рудак. — Там свои хозяева есть...
— Да брось ты, Захар, дипломатию разводить, дядька Гаманек правду говорит, — согласился Каспар Круминь. — И Лайзан стоит того, и делиться тут нечего...
— Добрый ты в последнее время стал! — тонко уколол Каспара Захар. — Ну ладно, такие дела по осени решают, а сейчас надо гостям отдых дать.
Якуб Панасович забрал Лапо и Березинца к себе, разошлись и остальные. Восилене, выпроводив Каспара, начала хозяйничать на кухне. Алесь с Анежкой вышли погулять и вскоре очутились на опушке леса. Алесь вспомнил, что где-то здесь встретился он с Аделей Гумовской. «Нет уже тех негодяев», — подумал он и обнял Анежку. Потом они сидели на пригорке, и прямо перед ними, далеко внизу, расстилалось село Долгое. От станции в поля уходили столбы, и Алесь представлял себе, как связаны теперь одним проводом три селения. «Будто одна у них система кровообращения...»
— А вон и наша хата! — прижав к себе девушку, показал Алесь.
Из белой трубы на краю села вился сизый дымок, и Алесь догадался, что мать готовит ужин. Анежка ничего не ответила Алесю. Из соснового леса, где, очевидно, собиралась на гулянку молодежь, долетела песня:
Рано, рано, дочушка,
Спрашиваешь мать:
— А где тот порожек,
Чтоб счастья искать...
— Ой, Йонинес! Праздник! — вскрикнула Анежка и, схватив Алеся за руку, потащила к роще.
Алесь, поддавшись ее порыву, бежал некоторое время рядом, потом посоветовал:
— Давай посидим здесь где-нибудь, посмотрим со стороны. Это ж интересно!
Анежка согласилась. Они присели на полянке за кустом крушины. Сквозь раздвинутые ветви увидели стайку пергалевских девчат, которые ходили между деревьями с венками в руках и пели:
Учит мать дочушку:
— По лесам да в поле
Ищи, ищи, дочушка,
Найдешь счастье-долю!
— Как хочется к ним! — забеспокоилась Анежка, но Алесь удержал ее. — Видишь, сколько их!
С другой стороны приближались эглайненские хлопцы и девчата. Среди них, обнявшись, шли Петер и Марта. «И у них порядок!» — удовлетворенно подумал Алесь. Латышки пели:
Что за хлопцы у соседей — лиго, лиго!
Лежебоки, домоседы — лиго, лиго!
Их ворота пораскрыты — лиго, лиго!
У них косы не отбиты — лиго, лиго!
Этот вызов девчат не остался без ответа. Ватага эглайненских хлопцев, окружив девчат, загудела басами:
У соседок неизменно — лиго, лиго!
В хате мусор по колено — лиго, лиго!
Днем они храпят на печке — лиго, лиго!
А потом поют весь вечер — лиго, лиго!
И еще белели рубашки и кофточки у Долгого, долетала песня, хотя слов и не было слышно.
— Да это же они, наверное, на репетицию собираются! — догадался Алесь. — Кажется, Ярошка говорил об этом... Тебе там тоже хочется быть?
Анежка вздохнула:
— Больше всего мне хочется быть с тобой...
— Вот и хорошо.
И все-таки они оба, когда молодежь собралась, не сговариваясь, пошли на площадку. Растрепанный, красный, возбужденный, Ярошка метался перед хором, но из-за шуток и разговоров долго не мог начать репетицию. Анежка и Алесь в хор не пошли и обрадовались, когда в толпе зрителей встретили Йонаса и Зосите.
— Привет тем, кто идет по нашим следам! — пошутил Йонас. — Свадьбу справите или так хотите убежать?..
Анежка поцеловалась с Зосите. Она рада была повидать подружку и заметила в ней большие перемены. Как ни старалась Зосите, надев просторное платье, скрыть полноту, это ей не удавалось уже. Лицо ее заострилось, пожелтело, и на нем лежала непривычная серьезность, словно Зосите к чему-то прислушивалась.
— Я, брат, слышал, что Мешкялис тебя в Москву на выставку собирается послать, — сообщил Йонасу Алесь.
— Что ж, пошлет — поеду. От хорошего не отказываются! — обрадовался Йонас.
— Как бы мне хотелось повидать Москву! — вздохнула Анежка.
— Ну, ты, может, раньше всех увидишь! — с оттенком зависти сказала Зосите. — Тебе что...
Когда все стали расходиться, Анежка и Зосите, обнявшись, как прежде, пошли впереди. До них долетела знакомая с детства мелодия, и они тихонько подхватили ее:
Утром рано-раненько
Шла я за водой,
Вымок под туманами
Ты, веночек мой...
На развилке стежек стали прощаться.
— Что ж, — вздохнула Зосите, — вот, кажется, и отгуляли мы. Отходили по рощам да бережкам... Жалко, Анежка?
— И сама не знаю...
Позже, вечером, когда сумрак скрыл от людских глаз озеро, узнать, где находилось оно, можно было только по тихому плеску волн. И люди, собравшиеся около станции, прислушивались к этому плеску, словно ожидали, что в этот вечер он скажет им что-то особенное. Официальная церемония открытия станции назначена на завтра, но разве можно усидеть дома, когда именно сейчас здесь впервые будет включен рубильник и по проводам побежит ток? Почти год назад пришли они сюда с лопатами в руках. Сколько мозолей набито, сколько дождей барабанило по спинам, сколько вьюг кружило над головой! Теперь отсюда, с горы, они своими глазами хотели видеть, как вспыхнут ожерелья огней по трем селам... Только черствый человек, сердце которого, подобно камню на меже, покрылось мохом и плесенью, мог осудить их нетерпение и не понять их жгучего томления. Это была частица их жизни, которую они, уходя, оставят на земле как памятник, как повесть о самих себе, и это была надежда на лучшую жизнь для своих детей, жен, для самих себя... В сущности, лишь тот и человек, кто сделал все, чтобы гордиться прошлым, и делает все, чтобы осуществить высокие чаяния, в противном случае чем он будет отличаться от полевой мыши, которая тоже суетится и набивает желудок, от суслика, который тоже смотрит на закат и посвистывает?..
Включение тока назначили на десять часов — не потому, что этого нельзя было сделать раньше, а ради эффекта. Это, в сущности говоря, было стремление сделать красивый жест, но кто осудит их за это?.. Люди ждали и томились, тихо разговаривали, переходили от одной группы к другой. Захар Рудак и Юозас Мешкялис спорили — на этот раз, пожалуй, только для того, чтобы убить время. Каспар Круминь со своей семьей обосновался особо: Восилене укачивала на руках Томаса, Визма рассказывала младшим братьям какую-то интересную сказку, а Круминь, поглядывая на Восилене, курил цигарку за цигаркой. Никифорович, Алесь, Кузьма, Лапо и Березинец находились внутри станции.
