Валерий Рогов - Нулевая долгота
От печки слышится недовольное «мяу» его единственного сожителя кота Васьки. Иван поворачивается, и в него упираются два голодных зеленых глаза. Васька мяукает смелее, громче, требуя есть. Иван вспоминает, что забыл его накормить, но ему лень вставать, зажигать свет, да и чем же Ваську кормить? И он небрежно отмахивается от него.
Симфония убаюкивает Ивана. Он то и дело вздрагивает, отталкиваясь от сна, и вдруг ошалело вскакивает, мгновенно избавляясь от дремы, — во все четыре окна бьет яркий свет. Иван ничего не может понять: утро ли? пожар? нашествие? Волосы шевелит испуг. Он видит поблескивающее лезвие топора под кроватью, хватает спасительное оружие и, крепко сжимая гладкую ручку, осторожно подкрадывается к окну. В недоумении замирает: в свете автомобильных фар, скользя по грязи, к избе идет Светка, его сводная сестра. Он зажигает свет, спешит в сени, дергает засов. Вспоминает про топор в руке, мечется: куда бы сунуть? Бросает в сундучок с обувью. С крыльца кричит, ослепляемый светом, прикрывая ладонью глаза:
— Ты, что ли, Светка? А чего ж Николай не идет?
— А кто же мне светить будет? — отвечает с заносчивой властностью Светка. — Пусть посветит и подождет. Чай, не на свиданьице отправилась. Я по короткому делу к тебе, Ванька. Ну как ты, Трын-трава? Спал, что ли? Надо тебе, Ванька, бабу завести, — советует она.
— Не твоя забота, — огрызается Иван, пропуская ее в дом; и тут же гаснут автомобильные фары.
Она уверенно, по-хозяйски проходит к столу, ставит на него тяжелую сумку, быстро и ловко высвобождаясь из добротного пальто с норковым воротничком. Бросает его на лавку, туда же летит яркая заграничная косынка. Светка в розовой пушистой кофте, клетчатой шерстяной юбке, красных высоких — почти до колен — сапогах, по щиколотку запачканных грязью. Ее не заботит, что она наследила на чистом, выскобленном полу. Во всех ее движениях, даже в одежде — убежденность в правильности того, что она делает, что носит. Она привлекательна, самоуверенна. Щеки пылают румянцем, темно-серые глаза поблескивают задором, маленький лоб — беломраморный, брови — смоляные. Нос у Светки, правда, чуть длинен и чуть курнос, но не портит ее круглого лица, а, наоборот, даже облагораживает. Русые волосы стянуты в пучок; упруго выпирает грудь… Быть бы Светке повыше ростом, постройнее — писаная красавица. Но ее это мало беспокоит: она и так не сомневается в своей неотразимости.
Рядом со Светкой Иван всегда ощущает и свою костлявость, и свой бескровный цвет лица, и убогость одежонки. И сейчас стеснительность и раздражение шевелятся в нем, зовут к самозащите.
А на столе уже бутылка «Русской» водки — на ее этикетке зачем-то по-английски выведено «Russian», круг жирной краковской колбасы, кусок сыра, масло, кулек с конфетами, пять пачек «Примы».
— Небось и жрать забываешь? — с небрежным осуждением бросает Светка. — Смотри, как отощал. Еще и кота голодом моришь. Киса, иди сюда, на колбаски. — Она кидает Ваське кусок: тот хватает, рычит, ест. — Ну где у тебя стаканы? Давай побыстрее, Трын-трава. Времени нету. Ладно уж, выпью с тобой для сугреву души. Ну, чего вытаращился?
— Может, Николая позвать? — неуверенно спрашивает Иван.
— Еще чего не хватало! Он за рулем. Нож-то где у тебя? Да хлеб тащи, щепотку капусты или огурец давай! — командует Светка. И стыдит: — Эх ты, в доме — одна тарелка. И вилка одна! Да ты настоящая трын-трава, Ванька. Женись! Баба в доме нужна.
— Ты зачем пожаловала? — мрачнеет Иван. — Учить? Небось не за денежки все притащила? А? Не за денежки? С устатку, с утруски, со стеклобою? Так?
— Так, так! Заткнись! — обрывает Светка. — Сейчас все умные люди поближе к снабжению пристраиваются. Понял?! Ох эти честные дураки! Помалкивай!
Светка уже два года работает заведующей магазином в селе Давыдково, где расположена главная усадьба совхоза «Давыдковский». Ныне — в фаворе. С тех пор как у нее начались амурные дела с Семеном Пантыкиным, директором совхоза. Она наступает, но примирительно:
— Ладно уж, пей да ешь и поменьше рассуждай. — Сама открывает бутылку и разливает водку. Режет огурец, колбасу, хлеб. — Ну давай, со свиданьицем! — И лихо глотает. — Тебе что советуй, что не советуй — упрямый ты, Ванька. Сколько тебя в совхоз зовут?
— И не пойду!
— Ну и дурак! Хочешь — работай плотником, хочешь — картошку выращивай. Семен тебя на любую должность возьмет. Заработки-то теперь какие! Чего ты цепляешься за лесника? Иди к Семену, — убеждает Светка Ивана. А тот насупился, молчит. — У тебя-то руки золотые. Я-то знаю. Вон как с Николаем наш дом обновили. Чего ты упрямишься, Вань?
— Знаю чего, — бурчит Иван.
— А окуровская картошка? Ведь от Ярославля до Москвы известна! Вот Семен мне говорит: убеди ты его, все условия создам. Кончай ты, Вань, дурью маяться. Мужик-то немолодой. Мать тебя уговаривала — не уговорила. Теперь мне вот приходится.
— Не уговаривай! — Ему нравится и не нравится, что она его уговаривает. Он знает, что Светка хитра как лиса, и догадывается: что-то поважнее стоит за этим подготовительным разговором. С лета она к нему не заглядывала: еще весной рядила помочь Николаю поставить новый сарай, но он отказался, и с тех пор она демонстрировала обиду. А тут вдруг на ночь глядя: что ж такое срочное стряслось? Он грубо спрашивает: — С Семкой Пантыкиным продолжаешь путаться?
— Не твое дело, — озлобляется она, и он видит ее мелкие острые зубки. — Знаешь и помалкивай.
— А я и не треплюсь, — спокойно говорит он и первый раз долго и прямо смотрит ей в лицо. — Дело, конечно, не мое, но за Николая обидно: совсем ты его оглупила. Вот, к примеру, что сейчас? Жена называется, — презрительно бросает Иван. — Ну ладно, давай без предисловий: зачем пожаловала?
— Нет, Иван, ты не дурак, — зло говорит Светка. — Не пойму только, как и все в округе, чего позу держишь? Годки-то уходят…
— Не твое дело, — обрывает он.
— Не мое так и не мое, — с легкостью сдается Светка. — А пожаловала, ты прав, по делу-случаю. Сегодня брат наш Петр Михайлович звонил Семену. Брата-то своего не забыл? — язвит она. Но Иван хмуро молчит. — Приедет он завтра. Просил у Семена мешка два картошки. Картошка-то нынче нигде не уродилась. У Семена есть, но дрянь. Дашь брату?
— Пусть приезжает. — Иван метнул на нее злобный взгляд, но сдерживается. Четыре года как умерла мать, и они серьезно поссорились на поминках. Тот о нем не вспоминал. А теперь — дай! Всю жизнь так: об Иване вспоминают, когда он нужен.
— Хочешь, давай мне, — неуверенно предлагает Светка, помня о той жестокой ссоре. — Между прочим, Петра Михайловича назначили заместителем директора завода. Тебя, конечно, это не порадует?
— На черной «Волге» ездит? — криво усмехается Иван.
— А как же? На черной, Иван Михайлович, — ехидничает Светка. Она опять нажимает, давит на его психику: — Непутевый один ты у нас. На днях вон Григорий прислал открытку. Аж из Сингапура! Ты хоть знаешь, что Григорий уже капитан? Ничего ты не знаешь, Ванька. Сидишь тут сычом и на весь свет дуешься.
— Помалкивай… трын-трава! — Иван не любит материться и когда ощущает нужду в гневных прибавлениях, то умело пользуется «трын-травой». Поэтому и прозвали его всюду Трын-трава.
А Светка продолжает ехидничать:
— Так вот, родимый Иван Михайлович, брат ваш высокопоставленный, Петр Михайлович, прибудут завтра. Поэтому будьте, пожалуйста, дома. — И меняет тон, говоря грубо: — Я тебе еще раз скажу, Ванька: выбрось дурь из головы. Закругляйся с лесничеством. Понял? Подожди! Не вскидывай глаз-то. Дослушай! Но с условием, чтоб не трепался. Все ж я тебе какая-никакая сестра. Слово-то дай? Ах, да ладно, Трын-трава! Так вот княжинское отделение ликвидировано. И ты, и преподобный Гугин…
— Врешь! — вскидывается Иван.
— Вот те крест! Ну дослушай же!
— А чё слушать-то?
— Ты хоть о комплексе слышал?
— О каком? По радио, что ли?
— Дурак ты, Ванька.
— Ты меня не дури.
— Да обожди ты! О свиноводческом комплексе, который Семен будет ставить? Многоэтажный, два здания буквой «Н». Знаешь хоть где? Напротив Успенья, у моста. А в Княжине возведут современный поселок. Целый город! Из панельных домов. Быстренько соберут. Понял? Народ-то в основном приезжий. Местных и в горсть не наскребешь. Все разбежались, и еще бегут.
— Это что ж: нужда гонит? — мрачно ухмыляется Иван.
— Ну, не нам с тобой разбираться, — осаживает Светка. — Ты слушай дальше. А на Княжиной горе Семен центральную усадьбу выстроит: правление, Дворец культуры, универсам стеклянный… Чё остолбенел-то? — довольно усмехается она.
— А это… того… наши избы-то?
— «Избы-то»! — передразнивает Светка. — Снесут твои избы, — с легкостью обещает она. И издевается: — Тебе-то чего переживать? Чай, не в хоромах живешь? Вон какая развалина. Всего-то имущества — фанерный чемодан! — И тише, по-деловому: — Но ты, Ванька, за дом проси тыщу. И упрись. Не бойся — не обедняют.
