Николай Чаусов - Сибиряки
— А ну, кончай курить! — приказал Лешка.
— А ты что за командир? Гляньте, пацаны, рыжий какой нашелся!
Лешка оскалился, взял за грудки выскочку и, одним ударом сбив его с ног, схватил с кирпичного тротуара камень.
— А ну тикай, гады!
Не ожидавшие такого натиска мальчишки отошли дальше, а мелюзга разбежалась. Сбитый Лешкой мальчуган, держась за щеку и подвывая, спрятался за деревья.
— Я таких, как вы, знаешь, сколь гробил? — похвастался Лешка. — А ну мотай все отсюдова! Мотай, говорят, пока живы! — заорал он, замахнувшись на ребят камнем.
А когда разбежались пацаны, вернулся к Вовке.
— Вот так, брат: хочешь со мной дружить, давай лапу. Не хочешь — прощайся со своей мирной житухой. Так же буду дурь вышибать, как этим. А то еще перо в бок — и в жмурики, понял?
— Не понял, — промямлил не в шутку струсивший Вовка.
— А вот… — Лешка спокойно вынул из кармана складной ножичек, отцовский подарок, развел… и схватил Вовку, занес над ним блеснувший в воздухе нож.
— А-а!! — благим матом заорал Вовка.
Лешка отпустил перепуганного насмерть мальчика.
— Вот это и есть перо в бок, понял? А насчет жмурика ты уж сам, парень, додумай. Даешь лапу?
— Даю, — поспешил протянуть руку Вовка.
— Лады. А еще увижу тебя с этими — заказывай доски. — Он звонко шлепнул по протянутой ему ладони, тряхнул и сказал уже совсем мирно: — Ну все! А теперь домой, Вовка. Да гляди, матери помогай, не дури, понял? Бывай, брат!
Отойдя, еще раз обернулся, окрикнул:
— Вовка, я к тебе завтра приду! Бывай!
Лешка всерьез решил заняться отбившимся от рук Вовкой. Заходил поиграть, водил в кино, а в выходной притащил с собой новые лыжи и попросил Клавдию Ивановну отпустить с ним за город Вовку.
— Конечно, Леша! Вова с тобой совсем другим стал, — обрадовалась Клавдия Ивановна.
На этот раз Лешка не прыгал в кузов попутной машины, а терпеливо дождался автобуса и, втолкнув в него с передней площадки Вовку (Лешка не терпел очереди), втиснулся следом.
На окраине города, на сбегающей вниз пустынной улице Лешка сам привязал Вовке к валенкам лыжи и предложил скатиться. Вовка трусил. На лыжах катался он еще в Горске да и то не с горы, а по ровному.
— Боюсь.
— Вижу. А думаешь, я не боялся? Боялся. Только нам дрейфить нельзя, Вовка, воробьи клевать будут, не то что там некоторые. И ты не бойсь. А ну крой, Вовка! — И толкнул не ожидавшего каверзы Вовку в спину.
Лыжи, набирая бег, понесли раскорячившегося Вовку с пригорка вниз, к тракту.
— Держись, парень! Держись! Здорово получается!..
Вовка уже подлетел к тракту, как вдруг вывернувшийся из-за угла грузовик шарахнулся от него в сторону, зацепил бортом и, отбросив в кювет, сам стал поперек тракта. Лешка оцепенел. Видел, как выскочившие из кабины люди кинулись к распластавшемуся на снегу Вовке, и, заорав, бросился со всех ног вниз, к тракту. Вовкино тело безжизненно повисло на руках водителя.
— Вовка!.. Прости!.. Прости меня, Вовка!..
8Поздняков проводил совещание, когда на пороге появился запыхавшийся Лешка.
— Ты что, Леша? — удивился Поздняков столь внезапному визиту.
— Я к вам, Алексей Иваныч… Выйдите сюда, Алексей Иваныч, на минуточку…
Присутствующие на совещании переглянулись. Поздняков добродушно улыбнулся наивному мальчугану.
— Так подожди, у нас совещание.
— Нельзя, Алексей Иваныч, сейчас надо… Важно очень… Очень, Алексей Иваныч…
— Что ж, придется выйти. Продолжайте, товарищи.
Лешка увел Позднякова на лестничную клетку, убедился, что близко никого нет, тихо произнес:
— Вовку убили…
— Что?! — Поздняков обеими руками вцепился в мальчугана, затряс. — Как убили?!
— Не совсем убили, Алексей Иваныч… в больнице он… Это я виноватый, Алексей Иваныч… — Лешка сбивчиво объяснил Позднякову суть дела, мрачно добавил:
— Он все время папу звал… вас, значит. Не выживет он, Алексей Иванович…
…В палату к Вовке Позднякова не допустили. Клавдия Ивановна, оказавшаяся тут же в больнице, с трудом сдерживая рыданья, передала ему отказ врача дать хотя бы малейшую надежду на спасение.
Поздняков, как в тумане, видел сновавшие мимо него белые халаты сестер, прижавшегося к косяку Лешку…
Глава девятнадцатая
— Товарищ военврач третьего ранга, вставайте! К Иркутску подъезжаем!
Червинская вскочила, ошалело оглядывая темноту купе. Проклятая привычка пугаться любого окрика, стука! Под бомбежками, под обстрелом «юнкерсов» так не шарахалась, сама раненых успокаивала, а почудится во сне окрик: «Тревога!» — и замечется, как угорелая…
— Спасибо, Савельич, встаю!
Весь декабрь шли тяжелые бои за Москву, весь декабрь носился истрепанный, израненный «зеленый санитар» от фронта к тылу и опять к фронту. Дни и ночи. Некогда порой ни уснуть, ни перекусить. Измучилась, измоталась. И вот только этот рейс в далекий сибирский город позволил Червинской хоть немного прийти в себя, отоспаться.
Ольга откинула с окна одеяло, — хмурый зимний рассвет. Значит, около девяти местного времени. Поезд вошел на мост. Замелькали зигзаги моста, а за ними — зимняя панорама реки Иркута. И скрылась за поросшей сосновым бором высокой сопкой. Потянулись разбросанные по склону горы пристанционные постройки, проплыла над головой прокоптевшая арка огромного ангарского моста, показалось длинное двухэтажное здание иркутского вокзала…
Ольга набросила на плечи шинель, вышла в тамбур. На перроне их уже ждали: стояли, прохаживались военные в зеленых петлицах, санитары с носилками. Ольга с волнением огляделась. Ничто не изменилось с тех пор, как она оставила Иркутск, простилась здесь с Алексеем. Разве только тогда было лето и в больших каменных вазах пламенели оранжевые жарки, а теперь — шапки грязного снега.
Началась спешная выгрузка раненых. И опять обычное:
— Оставаться на местах! Приказано не расходиться!..
Навстречу Ольге, явно направляясь к ней, приближался полный пожилой военный в папахе. Даже с первого взгляда можно было заметить, что человек этот совсем недавно сменил удобную шубу на ломкую тесную шинель и потому чувствовал себя в ней очень неловко. Вспомнив встречу в Москве с медиком-генералом, Ольга уже хотела вернуться в тамбур, но узнала в военном своего доброго гения, профессора клиники хирургии…
— Сергей Борисович!
Ольга кинулась к заулыбавшемуся ей толстяку в военной папахе, зацеловала, затормошила, засыпала вопросами о клинике, институте…
— Представьте, голубушка, ведь я тоже вот, как вы… Срочно перевели в госпиталь. А в институте только лекции…
— Милый вы мой вояка! Как вам не идет военная форма!
— Что поделать, Ольга Владимировна, что поделать. Я ведь еще, по правде сказать, чина своего до сих пор не усвоил, ранги путаю. А вчера не той рукой откозырял, так от стыда чуть сквозь землю не провалился.
Они отошли к зданию вокзала и говорили, говорили. Говорили обо всем, что придет в голову, путаясь и перебивая друг друга, как часто бывает при встречах наскучавшихся в разлуке друзей, больше заглядывая в глаза, чем прислушиваясь к ответам. Мимо них проносили раненых, мелькали халаты, защитные стежонки, санитарные сумки с крестами, ковыляли на костылях безногие и хромые, а они все не могли наговориться.
— Ольга Владимировна, голубушка, а ведь я, представьте, именно вас и ищу.
— Вот как? И зачем же вы меня искали? — удивилась Червинская.
— Так вы, собственно, хоть бы оделись. И голова у вас открыта совсем…
— Начинается! Милый Сергей Борисович, я уже достаточно закалилась, чтобы не бояться насморков!.. Зачем вы меня все же искали?
— Да-да. Стар я стал, голубушка. А тут такое порой приходится делать, чего за век не встречал. Что поделаешь: война, советоваться и то некогда… да и не с кем.
— Уж не советчика ли во мне ищете, Сергей Борисович?
Открытое одутловатое лицо профессора расплылось в широкой улыбке.
— Все-то вы такая, голубушка. Ничто вас, видимо, не меняет. А я вот сдал. Беру ланцет, а гляжу на пальцы: не дрожат ли? А ведь год назад не было со мной этого. Вот узнал, что ваш поезд должен быть сегодня…
— Даже? — удивилась Ольга.
— Представьте. Кстати, забыл главное-то и передать: Яков Петрович в районе… что-то срочное там в больнице… Так уж вы не огорчайтесь, голубушка…
— Спасибо, не огорчусь. Но вы мне так и не сказали…
— Да-да… Вот пришел, можно сказать, за вами, Ольга Владимировна. Вернуть вас в наш институт…
Ольга отпрянула. Значит, Алексей добился своего…
— Нет-нет!.. Ради бога!..
— Чему же вы так всполошились, голубушка? — удивился такому неожиданному сопротивлению профессор. — Я ведь не столько для себя, сколько для вас… ну и для всех других беспокоился. Староват я, чтобы везде поспевать… да и руки уже не те. Не на кого положиться, бывает, а у меня… Правда, еще рановато пока, но я, кажется, на пути к открытию. Причем очень важному открытию в области нейрохирургии…
