Андрей Черкасов - Человек находит себя
— Пустяки, пустяки! — почти машинально ответила Таня, хватая телеграмму и не слушая виноватых объяснений Варвары Степановны.
«Шестого февраля буду Новогорске концертом. Надеюсь встречу. Георгий».
«Обязательно, обязательно встретишь, родной мой!» — мысленно сказала Таня, пряча телеграмму в сумочку. Она собралась в несколько минут; времени оставалось совсем немного. Однако на станцию прибежала за две минуты до поезда. Таня волновалась и спешила. «Только бы успеть! Только бы увидеть!»
А в вагоне опять было то же чувство, как в Москве, летом, когда вместе с Громовыми ехала к ним, к Георгию. В замерзшие стекла ничего не было видно, кроме пятен расплывчатого света и изредка пробегавших по окнам теней, По тому, как все это двигалось, можно было догадаться, что поезд не идет, а тащится…
На последней станции поезд задержали. Таня с тревогой смотрела на часы. Приникала к стеклу, стараясь рассмотреть что-нибудь в холодной неподвижной темноте, словно это как-то могло сократить досадную остановку. Таня поняла, что к началу концерта она обязательно опоздает.
6Стеклянная дверь театрального подъезда затворилась за Таней в ту самую минуту, когда в фойе звучал уже второй звонок.
Над окошечком кассы висел аншлаг: «Все билеты проданы». Прошло еще минут десять, пока Таня разыскивала администратора, покупала входной билет, раздевалась в переполненном гардеробе. В зал она вошла, вернее, вбежала после третьего звонка.
Минута, в течение которой медленно, одна за другой, погасали люстры и, вздрагивая, неторопливо раздвигался тяжелый малиновый занавес, показалась Тане бесконечной.
Это был тот самый, такой памятный зал, в котором она еще девочкой с этой вот сцены увидела строгие лица людей, одетых в военные гимнастерки. Когда она принимала нехитрый и бесценный подарок Струнова, в нее входило сознание, что нет в мире для нее других дорог, кроме священной и прекрасной дороги искусства музыки. Но сейчас об этом Таня не думала.
Она смотрела на пустую еще сцену, на которую должен выйти Георгий. Слова ведущего: «Мендельсон! Концерт для скрипки с оркестром, ми-минор! Исполняет…» — долетели смутно, но последние: «…Георгий Громов!» прозвучали, как будто кто-то прокричал их в самое ухо.
На сцену быстро вышел Георгий со скрипкой в руках, Поклонился залу. Таня, стоявшая в правом проходе, инстинктивно подалась вперед, словно хотела идти. Сделав шаг, она остановилась и прислонилась к стене. Сердце колотилось так, точно хотело вырваться из груди…
Зал, погруженный в полумрак; люди, встретившие Георгия рукоплесканиями; строгая, вся в черном, фигура дирижера и его распростертые над оркестром руки, похожие на крылья; весь мир; вся жизнь, которая уже была и которая еще должна быть, — все для Тани исчезло. Для нее существовало, она видела, ощущала только одно — похудевшее лицо Георгия, его глаза, руку, вскинувшую скрипку к плечу. Таня затаила дыхание.
Георгий настроил скрипку и застыл, опустив правую руку со смычком. Короткое оркестровое вступление. Стремительной белой птицей смычок взмыл вверх и опустился на струны, и взволнованная, тревожная мелодия полилась в зал.
Таня не отрывала глаз от лица Георгия. Он стоял вполоборота и казался бы неподвижным, если бы не взлеты и падения смычка, то стремительные, как удар сабля, то плавные и неторопливые, если бы не безудержные быстрые пальцы, заставлявшие говорить скрипку, точно она была живая. Она покрывала звучание оркестра, овладевала людьми, поднимала в них бурю чувств. Притихший зал казался мертвым. Люди не дышали, не двигались, только воздух над ними, пространство белого зала — все представлялось наполненным чьим-то сильным, взволнованным дыханием — это было дыхание музыки.
Таня больше не видела ни скрипки, ни рук Георгия. Остались только его лицо, глаза, волосы. И ей начинало казаться, что нет даже оркестра, нет ничего, кроме этого дорогого лица, глаз. И именно это звучит, звучит неповторимо, неслыханно и прекрасно!
…Двести девяносто девятый такт! Как хорошо знакома Тане эта мелодия, которая вдруг отделяется от оркестра. Началась каденция. Взлеты и падения звуков — буря в тишине над безмолвствующим оркестром. Легкое, как воздух, тронутый трепетным крылом бабочки, звучит арпеджио. Где-то в неведомой глубине постепенно и чуть слышно возникает далекое звучание множества скрипок — в оркестре появляется мелодия главной темы. Снова задушевно поет могучая скрипка Георгия. Сейчас вся сила ее звука перешла в нежность. Снова что-то стремительное и неудержимое, как несущийся с гор поток. Потом широкое певучее анданте второй части. Сверкающий виртуозный финал.
Таня аплодировала вместе со всеми до неистовой обжигающей боли в ладонях. Вспыхнули люстры. Когда закрывался занавес, Таня заметила короткий ищущий взгляд Георгия и поняла: он искал ее. Захотелось крикнуть, что она видит его, что она здесь, что слышала его скрипку, что сию минуту придет к нему. Захотелось сейчас же, прямо из зала броситься туда, к сцене… Занавес закрылся.
Публика из зала выходила медленно. Волнуясь, Таня с трудом протискивалась между людьми, неторопливо спускавшимися в фойе. Она еще не успела сойти вниз, как раздался первый звонок. Неужели антракт будет короткий? Таня заколебалась: идти ли сейчас за кулисы? Успеет ли она разыскать Георгия? Встреча взволнует их, а ему нужно еще играть… «Нет, пойду все равно!». Таня прошла гардероб, вестибюль… Второй звонок на секунду остановил ее перед дверью с надписью: «Служебный вход».
— Не успею, — прошептала Таня, нерешительно отворяя дверь.
Навстречу с лестницы спускался знакомый уже администратор.
— После концерта, пожалуйста, — сухо ответил он, выслушав Танину просьбу. — Сейчас начнется второе отделение. — И вежливо преградил дорогу.
«Может быть, в самом деле, так лучше?» — утешала себя Таня, входя последней в уже затемненный зал.
Во втором отделении Георгий играл в сопровождении рояля.
Таня теперь уже немного поуспокоилась и даже позволила себе посмотреть на аккомпаниатора и подумала о том, какое это было бы счастье сидеть там на сцене, на его месте, и аккомпанировать Георгию. О! Как бы она играла!
Чтобы увидеть Георгия как можно скорее, Таня решила уйти из зала несколько раньше, чем кончится концерт; нужно было успеть побыстрее одеться, пока в гардеробе не скопилась очередь.
— Чайковский! Песня без слов! — объявил ведущий.
Куда теперь Таня могла идти? «Это он для меня!
Для меня! — радостно у самых висков вместе с кровью стучала ликующая мысль. — Он окликает, зовет меня, милый!» — И воображение досказало неуслышанное, зовущее слово: Татьянка!
…Зал рукоплескал, но Георгий больше не вышел. В гардеробе Таня нервничала, ей казалось: очередь совсем не двигается. Получив пальто и наспех накинув его, она быстро поднялась по лестнице, которая вела за кулисы. Перед Таней были десятки коридоров и множество дверей. Она пробиралась в узких проходах между составленными возле стен декорациями, спрашивала у попадавшихся навстречу музыкантов оркестра, тащивших под мышками черные футляры с кларнетами, гобоями, скрипками, где ей можно увидеть Георгия Громова. Ей отвечали, старательно объясняя направление и приметы нужных дверей. Она разыскивала их, и вдруг оказывалось, что это совсем не здесь, что свернуть нужно было в коридор налево. Таня снова шла, снова расспрашивала….
В конце концов у какого-то маленького человечка с блестящей, как стеклянный абажур, лысиной, Таня узнала, что скрипач Громов уже порядочно времени как уехал в гостиницу, где остановился.
В гостинице дежурная развела руками, объявив, что товарищ Громов как уехал в театр в семь часов, так больше и не появлялся.
— Возможно, он в ресторане, — сказала дежурная, — вы пройдите, это в первом этаже.
Не оказалось Георгия и в ресторане. «Что же делать? Куда он мог исчезнуть? — думала Таня, чувствуя слабость во всем теле. — Я, кажется, нервничаю. Так нельзя, нужно взять себя в руки! Не мог же он исчезнуть бесследно…»
Таня возвратилась в гостиницу. Нет, Георгий так и не приходил. Она взглянула на часы: «Боже мой! Уже первый час!» Она опоздала на последний пригородный поезд. Следующий — только утром! Как попасть в Северную гору? Там, на фабрике, уже началась ее смена. Правда, Любченко обещал подменить на два часа, а дальше? Может быть, пожертвовать сменой? Ведь надо же увидеть Георгия! Дождаться в вестибюле гостиницы. Придет же он когда-нибудь! Но как завтра смотреть людям в глаза?
«Как дико, как нелепо получилось все, начиная с потерянной телеграммы. Знала бы раньше, могла бы взять однодневный отпуск… Зачем, зачем я не отыскала его в антракте?».
Слезы упрямо подступали к горлу. Все, чем она жила несколько последних часов: ожидание, музыка Георгия, желание увидеть его, — все окончилось нелепейшим образом — нужно было уезжать обратно. Уезжать ни с чем.
