Василий Цаголов - За Дунаем
— Он осетин и...— Фацбаю не удалось договорить: в раскрытой калитке стоял его земляк.
Он сам задвинул деревянный засов. Фацбай приложил палец к губам и взглядом пригласил его следовать за собой. Рашид остался во дворе. Они вошли в сарай и одновременно раскрыли друг другу объятья.
— Ты пришел оттуда? — наконец смог произнести осетин.
— Мы слышали о тебе, и меня послали твои братья... Как твое имя? Чей сын ты? Извини за такое любопытство... Время не ждет.
— Куртатов я, сын Дудара, звать Батыром... Отец мой жил в Куртатинском ущелье. А ты кто?
— Из Дигории... Фацбай Елбаев я. Вот как пришлось встретиться двум братьям, опасаясь чужого взгляда. Эх, Батыр, почему вы оставили горы? Ну как вы могли бросить своих покойников?
— Многие плачут, но разве теперь что-нибудь сделаешь? На чужбине мы счастья не нашли, турки нас не считают своими.
— Ну, хоть ты уходи к нам! Пойдешь со мной?
— Не могу, отца и мать турки взяли заложниками. Лучше скажи, чем могу помочь тебе?
Собравшись с мыслями, Фацбай спросил:
— Как ты оказался здесь?
— Нас было двое... Товарищ мой из рода Кануковых погиб.
— У него было худое длинное лицо с черной бородкой?
— Ты знал Алисултана?
— Мы похоронили его...
— Они хотели послать его против вас... Требовали склонить дивизион на их сторону...
— Что думают турки? Много ли войск в крепости?
Батыр говорил быстро, точно называя цифры и расположение батарей.
— Крепость ты сам видел, большая... Живут здесь только турки и евреи. Когда ты шел сюда, то переходил через глубокий ров.
Фацбай кивнул.
— Он опоясал крепость. Сегодня ночью в него впустят воду из Дуная. Запомни: крепость имеет восемь ворот. Они дубовые и окованы толстым железом. В случае осады, мосты поднимаются цепями и ворота закрываются наглухо. Они охраняются днем и ночью. Удивляюсь, как тебе удалось пройти сюда? В башне хранят порох. О, туда сам султан не попадет без начальника охраны... Ты заметил толщину крепостной стены? Она двойная... Шесть орудий готовы к стрельбе. За рвом земляная насыпь. Первые ворота называются Стамбульскими. Сейчас здесь находится ферин-пашй1. Он готовит защиту. Все запомнишь?
Улыбнулся Фацбай и похлопал земляка по руке:
— В моей голове может вместиться вся Турция!
— Турки имеют запас продуктов и воды.
— Так...
— Но крепость можно легко взять...
— Как?
— Она не выдержит долгой осады...
— Хорошо. Ты узнаешь пароль?
— Пароль «Стамбул», отзыв «Мечеть», пропуск «Коран»... Ну, а теперь прощай,— Батыр обнял Фацбая.— Будешь в моих краях — поцелуй землю отцов... О, боже, чуть не забыл. Возьми, передай, кому надо... Не попадись с ним,— Батыр передал кожаный мешочек, подобный тем, в которых турки носят на шее талисманы,— сам не знаю, как удалось мне переписать... Это телеграмма Осман-паши султану из Плевны.
— Был в Плевне... Кавказцев здесь, еще трое. Но они не осетины.
— О, спасибо! Как эта бумага попала к тебе? Фацбай вдруг что-то вспомнил, расстегнул ворот
бешмета и с силой дернул шнур на шее.
— Возьми, здесь земля Осетии,— Фацбай протянул кожаный мешочек.— Мне мать дала на прощанье, чтобы помнил о ней...
Схватил Батыр мешочек, поцеловал трижды и, не оглядываясь, ссутулившись, пошел к выходу...
30
Войска выскочили из ущелья на простор. Перед ними открылась равнина. В центре ее — курган, место предлагаемой ночевки. Путь к кургану преградил вал, а за ним глубокая, узкая траншея. Озабоченный полковник Тутолмин стоял на валу и наблюдал за головными сотнями. Они легко преодолевали препятствия. А вот сумеют ли артиллеристы переправиться, да еще засветло? Старший трубач, неотлучно следовавший за начальником бригады, подсказал осторожно:
— Ваше высокоблагородие, зарыть бы надо траншею до прихода орудий!
— Знаю, батюшка, что надо, но чем?
— Топорами да руками,— оживился трубач. Задумался Тутолмин, а потом, решив, что иного
выхода нет, приказал:
— Труби, чтобы заехали левым плечом.
И трубач затрубил: «Са-а-шенька-Ма-а-шенька». И бригада провела маневр «левое плечо вперед».
Траншею закопали на ширину орудийного лафета, и артиллеристы с ходу преодолели препятствие.
Но не успели разбить палатки, как прискакали дозорные и доложили полковнику о противнике, замеченном под Никополем. Турки двигались в сторону бивуака. Полковник нарочито спокойно сказал:
— Везде вам турки мерещатся,— а сам вскочил на коня и поехал в сопровождении Зембатова и Верещагина, имея впереди дозорных.
Верстах в двух от бивуака остановились. Тутолмин вскинул бинокль.
— Видите, ваше превосходительство? — спросил старший дозора. Но полковник все еще не был уверен, что впереди стоит неприятель: «В том месте, черт возьми, назавтра назначена нам встреча с пластунами». Чтобы получить подтверждение донесению дозора, Тутолмин приказал подпоручику Зембатову отправить в разведку Бабу и Фацбая, но не успел сотенный командир отъехать, как к ним подскакал Христо.
— Христо?! Откуда?
— Встречал Елбаева... Не дождался. С трудом прорвался.
— Так, кто это? Похоже, неприятель...
— Турки! — доложил Христо.— Пять таборов.
Последние слова болгарин проговорил на ухо полковнику. Тутолмин потер переносицу и, закусив губу, подумал: «Семь слабых сотен на виду у пяти таборов... М-да! Оторвались мы от тыла, и отступать уже поздно. Угораздило же нас, однако!»
Начальник бригады спокойным тоном запретил разжигать костры, велел коней не расседлывать и выслать дополнительные дозоры. С наступлением темноты сотни бесшумно передвинулись к дороге, намереваясь, в случае боя, отрезать туркам путь на Плевну. Батарея заняла позицию между первой и второй сотнями, зарядив дежурные орудия на ближний бой. Между орудиями залегли стрелки Кубанского полка. Часть прислуги устроилась у лафетов, а остальные полудремали позади или курили, укрывшись шинелями.
Вдруг в полночь секреты, заложенные далеко перед нашими позициями, услышали надвигающийся гул, а потом раздалась беспорядочная ружейная стрельба. Секреты постепенно отступили, не открывая себя. По ружейным вспышкам было видно, что турки охватывают бивуак полукругом. В последнюю минуту прозвучал сигнал, и наши орудия встретили неприятеля в упор.
Первая атака врага захлебнулась в самом начале. Неприятель откатился, и лишь один очумелый всадник, видно, не разобравшись, в какую сторону надо убегать, направил коня прямо на наши позиции. И в тот момент, когда над ним занесли саблю, Шанаев крикнул:
— Стойте!
Сабля застыла в руке, готовая разрубить турка надвое.
— Эх, ваше благородие...— досадливо протянул казак и бросил клинок в ножны.
Турок оказался ординарцем офицера, и при нем находилась переписка. Он подтвердил, что их действительно пять таборов, но ввязываться в бой они не думали, имея приказ поспеть в Плевну. Тутолмин собрал военный совет и спросил коротко:
— Что будем делать?
Первым, как старший по чину, ответил командир Владикавказского полка Левис:
— Стоять!
— Стоять! — подтвердил Александр.
— А мы и не думали иначе,— спокойно проговорил Шанаев.
Турки отошли на холмы, опоясавшие поляну, и открыли оттуда сильную ружейную стрельбу, но пули ложились позади русских позиций. С наступлением темноты турки успокоились.
Стало холодно, и люди укрылись бурками, боясь, однако, уснуть и прозевать неприятеля.
— Гадын,— позвал Бабу.
— Ой, ой,— отозвался тот.
Товарищи лежали рядом, прижавшись друг к другу, греясь собственным дыханием.
— А какая ночь сейчас у нас дома? — проговорил Гадын.
Бабу старался думать о чем угодно, только не о сакле, в которой родился, о Знауре, о тутовнике, что раскинулся ветвями посреди двора.
— Домой хочу,— прошептал Гадын.
На это Бабу сердито ответил:
— Успеешь еще, дай вот с турками расправиться... Да и денег у нас накопилось всего ничего.
— Деньги, говоришь? С тех пор, как мы перешли Дунай, мы ничего не получали, и Зембатов молчит. Надо утром спросить, сколько там накопилось у меня,— Гадын положил голову на руки,— ждет меня отец и, наверное, не спит, во сне видит.
Чтобы отвлечь Гадына от неприятных мыслей, Бабу сказал:
— Куда денутся наши деньги? Останемся живы-здоровы, будет что привезти домой... Фуражные получали всего два раза.
— Один,— со злостью в голосе перебил Гадын.
— Ну, один, так, один... Чаевые, дровяные не выдавали нам. Сухари не помню, когда последний раз привозили в сотню!
За разговором и не заметили рассвета. Впереди чернели холмы.
— Эй, Бабу, а где турки? — Гадын привстал.
— Протри глаза,— проворчал Бабу и тоже поднялся на колени.— А правда, нет их. Ха-ха! Ушли ночью.
